Это не совсем так. Разумеется, переход петроградского гарнизона на сторону большевиков сыграл свою роль, но главное было в том, что Временное правительство оказалось в историческом тупике, в почти абсолютной политической изоляции — и, одновременно, перед фактом глубочайшего политического и экономического кризиса, который воочию был виден всем. Именно это помогло большевикам нейтрализовать влияние правого крыла «революционной демократии» к концу октября, создавая тем самым необходимую социально-психологическую атмосферу для переворота. На первое место в эти дни выходит проблема продолжения войны. Армия в массе своей воевать просто не хотела. О необходимости заключить скорейший мир с немцами заявил военный министр Верховский. И 22 октября был уволен в отставку. Проблемы войны была теснейшим образом связана с проблемой земли. Массовая демобилизация армии привела бы к появлению в стране миллионов крестьян (вчерашних солдат), готовых решать эту проблему явочным порядком, т. е. к массовым бунтам и захватам помещичьих земель. Это понимала верхушка ЦИК и правительство, и именно поэтому война продолжалась. Кроме того, существовала сильная экономическая зависимость от стран Антанты. Но продолжение войны с каждым днем усиливало экономические проблемы России. И выход из войны, и продолжение войны при сохранении коалиционного правительства одинаково означали национальную катастрофу в ближайшем будущем. Это был замкнутый круг из взаимосвязанных проблем. Именно об этом говорил в своих работах Ленин.
Но значительная часть большевиков психологически не была готова к полному разрыву с «революционной демократией», а захват власти через восстание означал именно такой разрыв. Гораздо более приемлемым вариантом, как уже говорилось выше, казалось участие в «однородном социалистическом правительстве». Само же возможное восстание рассматривалось большевиками не как социалистическая революция, а как чисто технический акт, позволяющий укрепить позиции «советской демократии» и отбросить от власти буржуазию. Именно так воспринимали это восстание и идущие за большевиками массы. Суханов писал: «Я констатирую, что о социализме как цели и задаче Советской власти большевики в прямой форме тогда не твердили массам, а массы, поддерживая большевиков, и не думали о социализме. Но в косвенной, неясной форме проблема «немедленного социализма» была все же поставлена. Вообще центральные вожди большевизма, видимо, твердо решили произвести социалистический эксперимент: этого требовала и логика положения. Но перед лицом масс опять-таки никакие точки над «и» не ставили».
Умеренных большевиков пугал не столько сам политический разрыв с блоком «революционной демократии», сколько невозможность справиться с ситуацией (как политической, так и экономической) после захвата власти. Лучше всего эти настроения выразил Л.В. Луначарский в частном письме от 10 октября: «Озлобление против нас колоссально растет на правом полюсе, и приверженцы его множатся. Растет страшное недовольство — и в рабочей, солдатской, крестьянской среде, оно здесь пугает меня — теперь много анархического, пугачевщинско- го (так в тексте. — А. 5.). Эта серая масса, сейчас багровокрасная, может наделать больших жестокостей, а с другой стороны, вряд ли мы при зашедшей так далеко разрухе сможем, даже если власть перейдет в руки крайне левой, наладить сколько-нибудь жизнь страны. И тогда мы, вероятно, будем смыты той же волной отчаяния, которая вознесет нашу партию к власти. Кадеты как будто на это и держат курс!»[355]
Оппозиция Ленину в верхушечной части партии исходила именно из подобных опасений. Такой провал означал полную дискредитацию не только большевизма, но и в целом социалистических идей в России на длительную перспективу. Некоторые из старых большевиков (например, Рыков и Ногин) считали это гораздо большей опасностью, чем компромисс с идейными противниками. Говоря об однородном социалистическом правительстве, они имели, прежде всего, в виду коллективную ответственность за все мероприятия по социализации и национализации. Между тем, антибольшевистские настроения в эсеровской и меньшевистской партиях не позволяли надеяться на практическое осуществление этой идеи. Левоменьшевистская группа Мартова и левые эсеры не могли перебороть эти тенденции до 24 октября, когда, уже в последний момент перед выступлением большевиков, Предпарламент проголосовал за формулу Мартова, означавшую недоверие Временному правительству и призывавшую к мирному решению конфликта. Но было уже поздно. Кроме того, сам Керенский и его окружение сознательно шли на обострение ситуации, считая, что у них есть все средства держать события под контролем. Если верить воспоминаниям А.И. Верховского, Керенский сам стремился спровоцировать выступление масс, ожидая прибытия войск с фронта между 24 и 30 октября. Очевидно, этой цели служили налеты юнкеров и правительственной милиции на редакции большевистских газет «Рабочий путь» и «Солдат» утром 24 октября. Керенский явно переоценил свои возможности.
К 24 октября в столице сложилась патовая ситуация. Ни одна из сторон не решалась начинать активные действия. Троцкий последовательно проводил свою линию на взятие власти под прикрытием Второго съезда Советов, который должен был начать свою работу 25 октября. Временное правительство само ускорило развязку, отдав приказ о разведении мостов через Неву. В ответ на это ВРК взял большинство мостов (за исключением Дворцового и Николаевского) под свой контроль. Тем самым механизм ВРК был приведен в действие, и далее уже не люди вели события, а события вынуждали людей к определенной логике поведения в данной ситуации. К вечеру был установлен контроль над Центральным телеграфом и Петроградским телеграфным агентством. Это и явилось, по существу, началом боевых действий ВРК, началом восстания. Далее уже сама логика развития событий вынуждала большевиков ко все более и более активным действиям. Но речь до определенного момента шла только о контроле над Петроградом и блокировании Зимнего дворца. Троцкий, выступая на заседании большевистской фракции съезда Советов, заявил, что Временное правительство будет арестовано только в том случае, если оно не подчинится решениям Второго съезда Советов о передаче ему всей полноты власти в стране. Несомненным является тот факт, что именно появление Ленина в Смольном в ночь на 25 октября заставило членов ВРК перейти к непосредственным действиям по захвату власти. Блокирование Зимнего дворца, а затем его захват и арест министров были произведены без видимых усилий и какого-либо активного сопротивления противной стороны: из Зимнего дворца ушли казаки, женский ударный батальон и большинство юнкеров, собранных для его защиты. До последнего момента во дворце оставалось не более 500 юнкеров, но и они не оказали особого сопротивления. Оцепление Зимнего дворца и Дворцовой площади составили не менее 13 ООО солдат, красногвардейцев и матросов. Цифры говорят сами за себя. Количество жертв этой исторической ночи было минимальным: историки называют разные цифры, не превышающие 15 человек. Парадоксальным было и то, что переворот явился неожиданностью и для многих видных большевиков. Об этом в письме своей жене признавался, например, Луначарский. Он писал: «Переворот был сюрпризом и со стороны легкости, с которой он был произведен. Даже враги говорят: «Лихо!»[356]
Именно легкость, с которой был осуществлен арест министров Временного правительства, резко изменила настроение многих рядовых делегатов Второго съезда Советов, до этого момента колеблющихся и склоняющихся к поддержке предложения Мартова избрать комиссию по примирению между враждующими сторонами. До низложения Временного правительства большевики не имели абсолютного большинства среди делегатов съезда. Теперь они его получили. В 3 часа 30 минут утра Луначарский (до того сам поддерживавший предложение Мартова) огласил написанное Лениным постановление о взятии власти в стране Вторым Всероссийским съездом Советов и передаче власти непосредственно местным Советам. Оно было встречено овацией. Тем самым новая власть обрела некоторое подобие легитимности. Вечером 26 октября Ленин выступил перед делегатами съезда с докладами о мире и о земле, после чего соответствующие декреты были утверждены съездом. На этом же заседании съезд принял по докладу Троцкого постановление об организации первого советского правительства — Совета Народных Комиссаров. Троцкий в своих мемуарах утверждает, что это название предложил он, на что Ленин ответил: «Народные комиссары? Что ж, это, пожалуй, подойдет. А правительство в целом?
— Совет Народных Комиссаров?
— Совет Народных Комиссаров, — подхватил Ленин, — это превосходно: пахнет революцией»[357]. Правда, из других источников следует, что название «Совет Народных Комиссаров» предложил Каменев.
