С совершенно уже неприличной поспешностью посетитель взбежал на второй этаж, запнулся о собственную ногу на повороте широченной лестницы, прохромал, шипя от боли, по коридору и без стука ворвался в директорский кабинет, готовый к самому худшему.
Картина, представшая посетителю, была вполне обыденная: ни пожара тебе, ни погрома, ни окровавленных тел. Уютно горел огонёк в камине, играла тихая музыка, на столе источали ароматы чашка с кофе и блюдо со сладостями. Директор, подпирая рукою голову, кушал халву и читал толстую книгу.
В нервическом своём состоянии посетителю впору было визжать, плеваться и топать, узрев столь безупречную идиллию. Подскочив на одной ноге к столу, посетитель опёрся на него кулаками и пару минут изрыгал из себя нехорошие слова, поминая маму, папу и прочих родственников директора до пятнадцатого колена.
— Доброго утречка, — сказал господин Айзенштайн, дождавшись окончания тирады.
Посетитель обрушился на диван и вытянул пострадавшую конечность.
— Гнездовья штурмовал? — осведомился директор.
— Р-распустили! — рявкнул посетитель, тут же вспомнив нахального мальчишку. — Манерные ваши! Бегут с уроков, как макаки! Хар-р!..
— Светленький такой, м-м?
— Брюнет! Брюнет! Каланча вот такенная! Розги у вас кончились, а? Ты скажи, я тебе воз — два! три! — нынче же!
— Розги есть, — мирно сказал директор. — Не шуми так, занятия идут.
— Что — здесь — происходит? — спросил посетитель.
Господин Айзенштайн оглядел кабинет и пожал плечами.
— Да вроде бы и ничего… Ежели не считать неурочных визитов.
— Звоню во вторник, — сказал посетитель сквозь зубы, — отвечать никто не изволит. Звоню вечером — та же история. Звоню Фариду — тишина! Звоню Хендриджу! Звоню Коре! Пытаюсь связаться официальным каналом! И не я один, заметь! Нет гимназии! Я звоню в среду! Никого! Хааршмейц-шрасс[17]! — я звоню Вольдемару! Вольдемар скребёт в затылке — за сто миль слышно! — и сообщает задумчиво, что с детишками давеча вечером чаи гонял. С прогульщиками вашими! — гаркнул посетитель. — Сшибают с ног средь бела дня!!
— Не кричи же ты, умоляю! — попросил директор, глядя на посетителя с нарастающим удивлением. — Что-то не разумею я твоих претензий — да праздничным утром, да пылу сколько! Нехорошо, господин попечитель, право слово, нехорошо.
— Ах, у вас тут праздники! — восхитился посетитель. — Не разъяснишь, какие?
— Хэллоуин с самой полуночи, — с готовностью сообщил директор. — Выпускники вот на рассвете только распрощались. Коньячку налить? Тебе не помешает.
— Хэллоуин?.. — переспросил посетитель. — Шутить изволите, господин директор? Как дракон языком гимназию слизнул — съехали! вымерли! — а господин директор, стало быть, шутки шутит. Выпускники!..
— Хороши! — мечтательно подхватил директор. — Ах, хороши поганцы! Госпоже Гориной впору патент давать! А Муратов!..
— Муратов… — сказал посетитель, присматриваясь к директору. — Муратов под утро с моими инструкциями отбыл… М-да… Уехал, словом, по делам нашим скорбным. Никак он вас ночью посетить не мог — да и чего бы ради! На Хэллоуин отгуляли — и будет…
Тут он вдруг замолчал и прищурился.
— Во-он оно как… — пробормотал он. — Во-он оно что… Однако! — сказал он в изумлении. — Это, стало быть, вас с праздничком эдак поздравили! Простенько эдак… Душевно!..
И посетитель расхохотался — гулко, счастливо, хлопая себя по коленкам.
— А детишки-то ваши каковы! — простонал он, утирая слёзы. — Хар шенцсмей!.. Четвёртый день гуляют, ты подумай! Кто ж это вас так славно!.. Ах-ха-ха-ха!..
***
Детишкам, кстати сказать, жилось этим утром не так уж и сладко. Наизусть уже запомненные лекции ничего, кроме смертной скуки, не вызывали. Особенно у представителей алкогольной элиты: четыре ночи в обнимку с зелёным змием — поди не усни на уроке!
Андрей Карцев, давным-давно утративший студенческое умение спать с открытыми глазами, готов был спички в веки вставлять. Алгебру он с грехом пополам выдержал — лицезрение Демурова вообще было неплохим возбуждающим средством. А на второй паре сломался. Щипал себя за ляжки, беззвучно пел песни, но носом клевал, чего делать было ни в коем случае нельзя: фрау Бэрр от Демурова отличалась разве что наличием юбок. В нынешнем сентиментальном настроении она напоминала, по утверждению Бельского, пригревшуюся на солнышке гюрзу.
Только сей выпуклый образ и удерживал Андрея на границе между сном и явью. Поэтому при виде влетевшего в приоткрытое окно бумажного самолётика он ущипнул себя так сильно, что чуть не вскрикнул. Самолётик и не подумал исчезнуть. Зависнув над подоконником, покачал крылышками и, обогнув повернувшегося к нему Никиту, бойко спикировал на Андрееву тетрадку.
Фрау замолчала на середине фразы и воззрилась на возмутителя спокойствия.
— Что это у вас, сударь?
— Я нечаянно! — повинился Андрей, вскочивши и накрывая самолётик ладонью.
— Нечаянно — что?
Бабуля фыркнула и подозрительно посмотрела на окно.
— Сядьте, Карцев. И уберите это немедля!
Андрей плюхнулся на стул и сунул самолётик в карман, но до конца пары всё же не утерпел: очень осторожно, чувствуя себя заклинателем змей и сокрушаясь своей в этом тонком деле неопытностью, развернул самолётик на коленке.
Листок был искалякан кривыми печатными буквами. Оно и понятно — легко ли держать карандаш в мохнатой когтистой лапке!
"Ольга ВЛИПЛА
беги быстро к Спутнику
ЗАПИСКУ СЪЕШЬ
Флюк"
Андрей сглотнул и перечитал записку ещё раз, в слабой надежде, что всё-таки спит.
— Фрау Бэрр! Позвольте мне выйти!
Гюрза вытянула шею и сдвинула на кончик носа очки.
— Не вижу повода, сударь, — недоумённо сказала она.
— Я… я, кажется, что-то не то съел за завтраком.
Потрясённая столь откровенным враньём, гюрза раскрыла пасть, намереваясь безжалостно ужалить наглого цыплёнка. Но цыплёнок заслуженной кары дожидаться не стал: искательно гюрзе улыбнулся и спешно покинул класс, сопровождаемый еле слышным писком напрочь шокированных собратьев.
Даже вещи свои бросил на произвол судьбы. Роль судьбы сыграл на переменке Никита Делик: собирая Андреев кейс, он углядел на полу бумажный комок и, присев на корточки, комком озаботился.
Дальнейшие события развивались следующим образом.
Проклятия незнакомого мужика в длинном плаще настигли адресата на лестнице в интернате. Споткнулся, грохнулся, приложился глазом к ребру ступеньки, свёз до крови локоть и сюртук порвал. Пришлось потратить драгоценные секунды на первую помощь самому себе. Сдёрнув с шеи галстук, Андрей замотал пострадавшую конечность прямо поверх сюртука, добыл из стола кинжал и приложил к заплывшему глазу холодное лезвие.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});
