Животных собрали в середине, чтобы они со всех сторон были окружены людьми и лишены возможности сделать какую-нибудь глупость. Например, выйти за пределы защитного круга. А травоядные, как известно, большие мастера по части выработки обратного продукта.
– Хорошо, хорошо. У меня нет привычки делать глупости, Дораби. – Сантараксита усмехнулся.
– В самом деле? Как, в таком случае, вы оказались здесь?
– Может, это у меня хобби такое. – Он, оказывается, мог и посмеяться над собой. – Тупо и глупо. Я не стою того, чтобы увековечивать мое имя на каменном столпе.
– Не берусь судить, что это, комплимент или упрек. Ладно, не спускайте глаз с этого камня, и если появится что-нибудь интересное, сообщите. – У меня не раз возникал вопрос, не связаны ли каким-то образом эти столпы с теми, с которыми Отряд когда-то давным-давно столкнулся на Равнине Страха. Правда, те камни даже ходили и разговаривали – если только Капитан не был склонен к преувеличениям даже больше, чем я думала. – Стойте! Взгляните-ка туда! У самого края дороги. Это Тень, крадется потихоньку. Уже достаточно темно, чтобы они зашевелились.
Пора было и мне пошевеливаться, обойти всех и убедиться, что люди сохраняют спокойствие. Тени не смогут добраться до нас, если все будут сидеть тихо, не делая никаких глупостей. Но они могут попытаться спровоцировать панику – способ, которым охотники вспугивают свою жертву.
75
Несмотря на большое количество людей, наличие животных и овладевший мной пессимизм, все шло гладко. Мы с Гоблином несколько раз обошли круг и ту часть защитной дороги, которая тоже была занята людьми. Все как будто понимали ситуацию и вели себя соответственно. Полагаю, главным образом, под воздействием Теней, которые шныряли в темноте по сторонам от нашей невидимой защиты, точно злобные пиявки. Ничто так не помогает собраться, как угроза близкой и ужасной смерти.
– Вот чего я никак не пойму, – сказала я. – Круг – это перекресток, верно? Значит, должны быть и другие пути, чтобы входить и выходить из него. Кроме тех, по которому мы пришли сюда и по которому пойдем завтра. Почему же их не видно?
– Понятия не имею. Может, это колдовство. Спроси Одноглазого.
– Почему его?
– Ты столько времени прожила с ним бок о бок, что и сама бы должна понимать, почему. Потому что он знает все. Просто спроси. Он объяснит тебе.
Похоже, сейчас он уже меньше беспокоился о том, как бы не потревожили его друга.
– Знаешь, ты навел меня на интересную мысль. Я почти не имела возможности поговорить с Одноглазым, но у меня осталось впечатление, что он из кожи вон лезет, лишь бы выглядеть больным. Почему бы нам не разбудить его, оставить за старшего, а самим немножечко вздремнуть?
Мы так и сделали, с незначительными отклонениями, но сначала обеспечили смену караула на всех потенциальных входах в круг, независимо от того, видны они или нет. С помощью Готы и дядюшки Доя Одноглазый держался молодцом, даже если и не желал признавать этого.
Только я с удобством расположилась на жесткой постели, как подошла Сари. Я была совершенно вымотана и абсолютно не склонна к разговорам. При виде нее мне захотелось одного – чтобы она ушла. И она не стала задерживаться надолго.
– Мурген хотел поговорить с тобой, но я сказала, что ты устала и нуждаешься в отдыхе. Он просил предупредить, что сны тут бывают очень живыми и часто сбивают с толку. Самое главное, сказал он, это не впадать в панику и никуда не идти. То же самое мне нужно объяснить Гоблину, Одноглазому, дядюшке Дою и некоторым другим, чтобы они довели эти сведения до всех. Отдыхай.
Она легонько похлопала меня по руке, давая понять, что мы по-прежнему друзья. В ответ я промычала что-то невразумительное и закрыла глаза.
Мурген оказался прав. Ночь на Сияющей равнине – это было еще одно, совершенно особенное приключение. Все приметы местности казались очень похожими, но напоминали призраки самих себя в дневное время. А небо и вовсе не вызывало доверия. Сама равнина была вся еще в тенях серого, но ее пронизывало призрачное свечение, позволяющее все отчетливо видеть. В какой-то момент, подняв взгляд, я увидела полную луну и усыпанное звездами небо, но уже спустя несколько мгновений все оно оказалось сплошь затянуто плотными облаками, без единого проблеска света. Буквы на каменных столпах все время менялись, чего Мурген, похоже, не заметил, когда был здесь в прошлый раз. Я немного понаблюдала за ними, узнавая отдельные буквы, но не слова. Тем не менее, у меня возникло отчетливое ощущение, что утром непременно надо будет подойти к господину Сантараксите. Это было нечто вроде озарения – я поняла, как нужно читать надписи на столпах. Начинать с верхнего правого угла и двигаться вниз – по первому столбцу. А потом по второму, но уже снизу вверх. Затем по третьему, опять сверху вниз. И так далее.
Однако гораздо больше меня интересовало то, что двигалось между столпами. Там были большие Тени, один вид которых вызывал ужас, и множество мелких, излучающих чувство острою голода, когда они скользили прямо у края нашей защиты. Большие не подходили слишком близко. От них исходило ощущение злобного терпения – казалось, они готовы ждать хоть тысячу лет, пока кто-нибудь из нас зазевается, и в защите откроется брешь.
Во сне все дороги, ведущие в круг, были хорошо видны. Каждая, словно мерцающая нить, вела к величественному зданию вдали. Однако среди всех этих путей и сооружений только наша дорога, тянувшаяся с севера на юг, казалась по-настоящему живой. Как будто эта дорога знала, что мы собираемся по ней идти, или же хотела, чтобы мы именно это и сделали.
И тут же я в одно и то же время почувствовала себя изумленной, сбитой с толку, испуганной, ликующей – осознав, что не могла бы видеть всего этого, если бы линия обзора проходила на уровне моих глаз. Значит, я вышла из своего тела, так, как это делал Мурген. Хотя я тысячу раз испытывала желание обладать этой способностью, и зрелище было потрясающее, где-то в глубине души я почувствовала страх. И воззвала к небесам – время от времени не грех напомнить Богу о себе. Я исступленно, страстно желала оставаться просто Дремой, без намека на какой-нибудь мистический талант. Правда, правда. Если так уж необходимо, чтобы кто-то из наших людей непременно умел делать что-либо подобное, пусть бы этим занимались Гоблин, Одноглазый, дядюшка Дой… Да кто угодно, исключая лишь Тобо, несмотря на то, что ему предсказывали стать будущим Отряда. Он был слишком юн, слишком плохо умел держать себя в руках, чтобы совладать еще и с этой способностью.
Снующие туда-сюда маленькие Тени напоминали стаю голубей. В этом призрачном мире они не молчали, но общались лишь друг с другом. Не требовалось особых усилий, чтобы не подпускать их к себе.
Что по-настоящему внушало беспокойство, так это небо над головой. Каждый раз, стоило мне поднять взгляд, как там все оказывалось совершенно другим. То непроглядные, плотные тучи, то россыпь звезд и полная луна. То совсем мало звезд и две луны. То отчетливо различимое созвездие, повисшее прямо над дорогой, которая вела на юг. Оно в точности соответствовало описанию того, которое Мурген называл Арканом. А мне-то всегда казалось, что этот Аркан был выдумкой соплеменников матушки Готы.
Потом, прямо рядом с золотой киркой, я увидела троицу рослых страшилищ, которых, по словам Мургена, он встретил на этом самом месте в свою первую ночь на Сияющей равнине. Кто они? Уакшасы? Ракшасы? Я попыталась примерить их к мифологии Гунни или даже Кины, но не могла вспомнить ничего подходящего. Хотя, полагаю, там им нашлось бы место. Гунни гораздо более гибки в вопросах доктрины, чем Ведна. Нас учили, что нетерпимость – это дар веры. Уступчивость Гунни – одна из причин того, что они обречены гореть вечным огнем. Идолопоклонство, вот что это такое.
Бог – это Могущество. Бог – это Милосердие. В Прощении Своем Он Подобен Земле. Но по отношению к неверующим Он может быть беспощаден.
Я отчаянно пыталась вспомнить, что Мурген рассказывал о своей встрече с этими созданиями из мира снов. Бесполезно, хотя именно я записывала его рассказ. Мне же не удалось припомнить, были ли его ночные гости в ости такими же, как эти. Они, в общем-то, напоминали людей и были примерно такого же роста, но человеческие черты у них были заметно стерты. Может, они надели маски животных? Судя по их неистовым жестам, они звали меня идти за собой. Вроде бы Мурген упоминал о чем-то в этом роде. Он, помнится, отказался. Я – тоже, хотя и приблизилась к ним, попытавшись вовлечь в разговор.
В отсутствие тела или каких-либо специальных приспособлений я, конечно, не могла издавать звуков. И они говорили на неизвестном мне языке, так что все мои усилия оказались тщетны.
Они, казалось, сильно расстроились. Наверно, думали, что я буду играть по их правилам. В конце концов, они здорово разозлились и заковыляли прочь.
