Он удивленно уставился на нее и тотчас обнаружил, что перед ним стоит уже не робкая девица, какой она была вчера, а «самоуверенная бесстрашная девушка, испытывающая одно лишь отвращение. Это открытие вызвало у него раздражение, желание сломать ее гордость. Как бы это сделать, чтобы она вновь смешалась и оробела?
— Прошу простить, благородное создание, — хитро улыбнулся он, — что я пытаюсь хотя бы на словах создать отношения, подобающие обрученным. Ведь недели через две будет свадьба!
— Недели через две? — переспросила она с деланным равнодушием.
— Именно, в мае. Только день еще не определен.
Граф Няри протянул руки, словно хотел ее обнять, — он был вполне доволен произведенным впечатлением. Испуганный взгляд больших девичьих глаз говорил ему, что она упирается тщетно, все равно нет у нее достаточно сил, чтобы держать себя с ним так самостоятельно.
— Ты только не тревожься, Эржика, — заговорил он вновь доверительным тоном, убежденный, что на сей раз она его уже не одернет, — того, что могло случиться, не будет, тем более что у тебя обо мне, как я слышал за дверью, самое нелестное мнение. Из нашей свадьбы ничего не получится. Назови мне имя своего возлюбленного!
Вся кровь в ней вскипала от той надменности, какой дышало каждое его слово. И оттого появилось непреодолимое желание огорошить его именем, которое еще вчера не решалась назвать.
— Так кто же он, твой возлюбленный?
— Разбойник Андрей Дрозд.
На мгновение улыбка исчезла с его лица. Он испытующе уставился на нее, не шутит ли она над ним.
Она улыбалась. Было ясно, что он ошеломлен.
— Итак, вы знаете, кто мой любимый. Я убеждена, что как к моей радости, так и в ваших собственных интересах вы постараетесь отделаться от роли, навязанной вам. Не хотела бы я оказаться на вашем месте, если Андрей Дрозд узнает об этой истории.
Смех девушки хлестал его, точно кнут. Вскоре, однако, он оборвался. Граф Няри смотрел на нее холодно и решительно.
— Чтобы покончить с этой комедией, высокородная барышня, скажу вам, что уже вчера я точно решил жениться на вас. И теперь никакими россказнями о женихе-разбойнике ты не напугаешь меня, Эржика!
Он улыбался мечтательно и сладко, и ее обуяла тревога, словно она вдруг внезапно очутилась перед грозой в чистом поле. Тревога переросла в ужас, когда он стал приближаться к ней с протянутыми руками.
— Надеюсь, на сей раз ты не откажешь мне в поцелуе, на который я как твой жених имею право. Не сделаешь этого добровольно — возьму сам то, что принадлежит мне.
— Ничего вы не получите и сами ничего не возьмете! — воскликнула она, зардевшись от злости. — Я никогда не полюблю вас!
— А вот поглядим…
Протянутыми руками граф попытался коснуться ее, но она увернулась, и он обнял воздух. Распаленный неудачей, Няри бросился за ней. Она увертывалась от него, петляя между столом и стульями, он ловил ее, но все безрезультатно.
Шум в комнате Эржики услыхала Алжбета Батори. Мгновенье спустя она появилась в беззвучно открывшейся двери. С одного взгляда ей стало ясно, что происходит.
Графу удалось схватить Эржику за руку. Несмотря на то что она упиралась изо всех сил, он притянул ее к себе. Сухими губами он уже коснулся ее лба. Но он хотел, хотя бы вскользь, коснуться ее губ. А она не давалась. Размахнувшись свободной рукой, ударила его по щеке. Раздался звучный шлепок, и граф состроил такую смешную, удивленную гримасу, что гнев Алжбеты Батори улетучился, и она рассмеялась, как будто увидела самую развеселую сцену.
— Как ни странно, — возмущенно отозвался граф Няри, — благородная госпожа сама склонна к привычкам, запретным для ее служанок.
— За это вы, сударь, вполне заслуживаете, чтобы я последовала примеру Эржики и ради симметрии шлепнула вас по другой щеке. Вы же видите: я не подслушиваю, а стою в дверном проеме. А вот вы в плену страсти ослепли и оглохли, забыли обо всем на свете и сделали меня свидетелем вашего вульгарного поведения.
Граф Няри опять застыл в чрезвычайном смущении — он предпочел бы исчезнуть, испариться.
— Вы все больше меня удивляете, почтенный друг, — сказала графиня, наслаждаясь его замешательством. — Боюсь, придется изменить мое благоприятное мнение о ваших прославленных изысканных манерах. За один час вы сегодня оказались в столь достойных осуждения ситуациях, что я уже не нахожу и слов для этого.
Он вытаращил глаза, увидев, что она отошла от двери и выразительным жестом указывает ему дорогу.
— Ваше сегодняшнее поведение, — продолжала она, — отнимает всякую уверенность, что в будущем вы будете достойно вести себя под моей крышей, как подобает человеку благовоспитанному. А потому призываю вам тотчас же исчезнуть и не показываться на глаза до тех пор, пока я не призову вас. Ступайте!
Когда дверь за графом закрылась, Эржика заплакала.
— Успокойся, — уговаривала ее графиня, — этот человек никогда не поцелует тебя, ему для этого не представится случая.
Однако она так и не смогла успокоить Эржику. В воображении девушки возникало столько ликов графа Няри, что она не знала, какой из них истинный. Не могла она разобраться и в отношении матери. Ведь было очевидно, что она презирает графа, унижает его, даже указывает ему на дверь, а вот же — принуждает ее выйти за него замуж.
— Эржика, — молвила снова Алжбета Батори, — все, что я говорила в столовой шепотом, предупреждая не называть меня матерью, поскольку за дверью подслушивал человек, недостойный знать нашу тайну, шло от чистого сердца. Клянусь тебе, что думаю только о твоем счастье. Ты станешь женой этого уродца, но не будешь ею. Не спрашивай, что я имею в виду. Эту тайну я не могу тебе раскрыть…
Отец Эржики Приборской
Только ушел граф Иштван Няри, перед Алжбетой Батори предстал лекарь, в целительском искусстве которого не сомневалась Майорова, — во всяком случае, она так говорила. Лекарь уже в четвертый раз приходил осмотреть ожог. При первом визите он уверил графиню, что шрам великолепно затягивается и вскоре бесследно исчезнет. При втором визите он слегка засомневался. При третьем — больше. А теперь, в последний, четвертый визит, без околичностей заявил, что нет на свете врачевателя, который мог бы без следа вылечить такой ожог и рваную рану. Алжбета Батори улыбнулась:
— Мне говорили о вас, господин доктор, как о чудодейственном целителе, на самом же деле я вижу, что знаниями и способностями вы не превосходите даже миявскую знахарку. Но пусть так, вознаграждение вы заслужили, вот оно… И еще скажу: то, что не удалось вам, сделаю я. Найду лекарство, которое устранит шрам от раны!
Обиженный лекарь удалился, и Алжбета Батори тут же села за стол и написала письмо. Затем позвала гайдука:
— Срочно возьми это письмо и отдай его в собственные руки секретаря палатина, господина Юрая Заводского.
Потом она пошла к Эржике и сказала ей:
— Сегодня днем ко мне пожалует твой отец.
— А могу я увидеть его, встретиться с ним? — спросила Эржика, и сердце у нее забилось.
— Нет, пока нет. После обеда отправишься к господину Медери, опекуну и наставнику моего младшего сына. Я не хочу, чтобы вы встретились, поскольку не намерена пока что говорить ему о том, что восемнадцать лет назад у него родилась дочка… Оставлю это до более подходящего часа.
Эржика исполнила желание матери. Сразу же после обеда села в карету и покинула заезжий двор «У дикаря». У самых ворот ее настиг гайдук графа Няри и вручил ей письмо. Чего добивается от нее этот страшный человек? Письмо жгло ей руки и казалось тяжелым, словно было из чугуна.
— Поезжай к Дунаю! — велела она кучеру, уверенная, что там неприметно прочтет послание жениха.
На улицах было мало народу, лишь кое-где проезжал экипаж. Иной раз из кареты улыбалось приветливое лицо, и девушка смущенно отвечала на учтивые приветствия. То были знакомые господа, с которыми она вчера танцевала на балу у Эстерхази, чувствовалось, что они с радостью заговорили бы с ней. Но весь вид ее выражал такое безразличие, что они не осмеливались обратиться к ней.
На площади было пусто. Лишь на одной лавочке сидел старик. Он грелся на солнышке и задумчиво смотрел на волны Дуная, словно прощался со своей уплывающей жизнью.
Вся зардевшись, Эржика вскрыла письмо.
«Моя единственная, — прочла она и возмущенно поморщилась, — поскольку неожиданный случай сегодня утром помешал мне высказать Вам мои чувства устно, делаю это письменно. Я люблю Вас, моя дорогая, и сожалею, что был способен хоть на единую минуту заронить в Вас подозрение, что не хочу стать Вашим мужем. Жажду, чтобы Вы стали моей женой как можно скорее, и чем быстрее Ваша драгоценная приятельница назначит день нашей свадьбы, тем счастливее я буду, тем больше будет моя радость. Пусть наши дни стремительно бегут. Каждый из них приближает исполнение самой прекрасной моей мечты. Целую Ваш прекрасный лоб, Ваши розовые щечки, Ваши губы, обнимаю Ваше восхитительное тело — по крайней мере мысленно — и счастлив, столь же безгранично счастлив, сколь безгранично люблю Вас!
