Молодой человек засел за компьютер. Данные у него и так были собраны. Оставалось свести все в таблицы и диаграммы. Когда Сажин ушел, Саша вскочил со стула и бросился к телефону. Он торопливо набрал Сажинский номер, который знал наизусть.
— Алло? — ответили на том конце провода.
Нежный девичий голос был не знаком Кузьмичеву.
— Здравствуйте, Ирина! Меня зовут Сашей, я помощник доктора Сажина. Меня попросил позвонить Станислав Громов. Он улетел в срочную командировку.
— Это имеет какое-то отношение ко мне? — Кузьмичеву показалось, что девушка ему не поверила.
— Я ничего не знаю, — заверил ее Саша. — Я лишь передаю то, что просил сказать Стас. Вы всегда можете пожить в его комнате, если возникнут трудности. Он оставил ключ мне.
— Станислав оказался случайным свидетелем вчерашней ссоры с дядей и нафантазировал, — девушка пыталась засмеяться, а потом, через паузу спросила, — а где вас найти?
— В лаборатории Сажина.
— Спасибо! — холодно ответила девушка. — Если понадобится, то, конечно… — и она положила трубку.
Кузьмичев быстро справился с диаграммами и схемами. Он наизусть знал весь процесс приготовления лекарств и выращивания биомасс. Забежав домой, наскоро перекусил мамиными блинами и помчался дальше.
— Сашуля! Сашенька! — запричитала женщина. — Ну не хочешь со мной поговорить, ладно! Но ты хоть о себе позаботься. Как ты питаешься? Это же уму непостижимо! Ты желудок испортишь!
— Не испорчу, мамочка! Я ем, ем, ты не переживай! — он чмокнул мать в щеку. — Я тебя люблю! — и умчался быстрее ветра.
К дому Сажиных он прибежал еще засветло. Надев черные очки, юноша перешел на противоположную сторону тротуара и стал прогуливаться. Пройдя два круга вокруг дома, Саша сел на скамью и пробормотал:
— Жаль собачки нет! Вот была бы конспирация!
— Вам нужна собачка? — отозвался мужичок весьма потрепанного вида. — Я могу продать свою, — он показал на рыжую суетливую таксу.
— Ну что вы, такие жертвы? А что? Вы действительно можете продать?
— Легко! — ответил мужичок. — И дешево! Знаете ли, кормить нечем, — наклонившись к Саше, доверительно произнес мужичок. — А я вам всего за две сотни отдам!
— Ну если так, то возьму, — новоявленный сыщик протянул деньги.
Такса равнодушно перешла из рук в руки, не обращая никакого внимания ни на старого, ни на нового хозяина. Мужичок быстро исчез, а Саша поднялся со скамейки, держа покупку за поводок.
— Парень, ты куда собаку поволок? — окликнул его кто-то.
Оглянувшись, Саша увидел высокого лысого дядьку.
— Это моя собака, я ее купил! — ответил, уже сомневаясь, Кузьмичев.
Рыжая такса вела себя как-то странно. Она рвалась с поводка, радостно повизгивая и вся устремляясь навстречу лысому. Перебирая короткими лапками, собака не могла сдвинуться ни на дюйм, она даже ямку под собой от усердия вырыла.
— Кристя! Кристя! — ласково приговаривал лысый. — Так где вы, говорите, взяли собаку? — это он уже повернулся к Саше.
— Я ее купил вот здесь!
— Странно! Я ее не продавал, а лишь попросил присмотреть знакомого. И денег, между прочим, дал за охрану.
— Не надо иметь таких знакомых! — отрезал Саша и пошел вокруг дома.
Во дворе гуляли мамы с детьми, доносился гомон с детской площадки санатория. Потом и он затих. В доме было тихо. Лишь однажды Ирина выскользнула за покупками и снова вернулась. Вскоре стало темнеть. В сажинских окнах зажегся свет. Беспокойное томление поселилось в душе Александра Кузьмичева, объяснить его он не мог.
Сажины жили на девятом этаже, две их лоджии выходили на улицу. Это был необычный дом, составленный из блоков. Если положить его плашмя, то получились бы ступеньки. Квартира Сажиных была как раз на стыке — одна лоджия выступала вперед, другая пряталась в другом блоке. Саша не раз видел крышу дома из кухни этой квартиры.
Сообразив, что надо просто забраться на крышу, Саша вошел в подъезд и доехал до девятого этажа. Усмиряя колотившееся сердце, почему-то на цыпочках, Саша прошел выше и оказался перед закрытой дверью, которая вела в лифтерную и на крышу. Осторожно подергав замок, юноша увидел, что дужка только вставлена, но не защелкнута. Он вынул замок и, пройдя мимо кабины лифтерной, очутился на крыше. Как здесь хорошо! Какой простор! Саша вдохнул пряный июньский воздух, и у него закружилась голова.
Юноша сел на высокий бордюр и заглянул в кухню. Там никого не было, но горел свет. На плите кипела кастрюля. Через несколько минут вышла Ирина и, помешав в кастрюле, встала у окна. Задумчивая девочка с карими глубокими очами. Прошел день, а Саша ничего не узнал о грозящей ей опасности.
Глядя на вечереющий город, он задумался. Вот такие же очи были у его Леночки. Такие же бездонные. Он не уберег ее…
— Я купаюсь в тебе, как в озере, — говорила она. — Я так счастлива и так боюсь спугнуть свое счастье.
— Ты знаешь, Кузя, — это прозвище осталось у него со школы, — мне хочется написать роман о любви, о настоящей большой любви!
— Обязательно напишешь! — уверял он.
— А вдруг не успею? — неожиданно сказала она.
— Что не успеешь? — вдруг испугался Саша.
— Роман написать…
Это было прошлым летом, и она не успела… Они оба только что закончили институт. Они мечтали. О науке, о будущем. Они спорили до хрипоты и пели песни у ночного костра. Они думали, вся жизнь впереди, и собирались пожениться.
Иногда Саше становилось страшно — такой она была светящейся. Как звездочка. От чего?
— От счастья, глупый, от счастья! — Леночка трепала его за чуб и смеялась.
Неправда! Она всегда такой была. Как светлячок! Чистый, ясный светлячок. Даже в детстве. Однажды Сашина бабушка случайно обронила — а Сашка совсем маленький был, а запомнил — «Такие долго не живут!» Он не знал еще тогда, как это для него важно, а запомнил.
Словно стремясь уберечь от жестокого мира, он обнимал ее внезапно, а к горлу подступали слезы.
— Ты чего? — говорила Леночка.
— Да так, взгрустнулось…, — шутил он.
Она была ранима и часто, отравленная пошлым словом, пряталась на его груди. Он ничего не говорил. Он гладил ее по голове. Она успокаивалась и снова глаза лучились яркими звездами.
— Ты, как вода! Кузя смешной мой! Я искупаюсь и снова чистая…
— Ты и так чистая.
— Нет, душа тоже пачкается, — убежденно говорила она. — Ты не поверишь, но я многое знаю про жизнь!
— Откуда?
— Не знаю! Например, что людям с незапятнанной душой легче жить, радостнее, что ли…
— А надо, чтобы радостно было?
— А как же? — удивлялась она. — Я сознательно ищу радость. Это моя религия! Я люблю ощущение полноты жизни, словно летишь и дышишь-дышишь — не можешь надышаться. Может быть, я просто люблю жизнь? Может быть…
Сидя на пустынной крыше, Саша вспоминал. Неправда, что мужчины не плачут. Они плачут, только чаще — беззвучно, так сейчас Саша и плакал. Впервые после ее смерти. Это боль выходила — застарелая, как засохшая лепешка. Крошилась в мелкие ломти и выходила горячими слезами. Пустынная крыша никак не отзывалась.
Прошлым летом они с Леночкой разбились на мотоцикле. Вот он выжил, а она… Мир опустел для Саши Кузьмичева, он сузился до размеров лаборатории. Все свое свободное время он проводил там.
Вскоре в доме Сажиных погал свет, Саша подождал еще немного. Тихо. И отправился домой.
Глава 9
Поезд остановился на станции Африканда.
— Откуда у заполярной деревушки такое странное название? — спросил Станислав Громов, ни к кому не адресуясь.
— Я слышал, что первые поселенцы здесь сильно замерзли, — ответил пассажир с нижней полки, которого Стас еще не видел, так как проспал весь вчерашний день.
Второй день Стас слушал ритмичный стук колес, который так или иначе привел все мысли в порядок. Слишком много загадок появилось в последнее время, и все ниточки тянулись к дому Сажиных. Даже сама командировка! В чем тут дело? Что-то происходит, но что? Стас решил подождать, а время все прояснит. Громов был благоразумен, и с этим ничего не поделаешь. Он успокоился, но заснуть не мог. Вероятно, он переспал накануне. Пришло время ночного покоя, но непривычный свет не давал уснуть.
На нижней полке крепко спали две девочки, которые вместе с родителями возвращались из отпуска. Они были мурманчанками, и потому пылавшее ночью дневное светило их нисколечко не смущало. Стас засыпал и снова просыпался, удивленный низким, бьющим в глаза солнцем. Наконец, он очнулся от тихого шепота.
— Мам! А мам! Бывают тамбовские волки? — спрашивала пятилетняя Алена.
— Бывают…, — рассеянно отвечала мама, — спи еще.
— Бедные они, бедные, — пожалела тамбовских волков девочка.
— Почему бедные? — рассмеялась женщина.
— Ну, как же? Им же грустно по ночам, — вздохнула Алена.
