Поэтому он надеялся на ту, другую ночь, как на благоприятный исход: всего лишь несколько тревожных часов наедине с навязчивыми идеями. Всяко лучше, чем ночь на грани сознания. Меньшее из двух зол. Была, однако, еще одна возможность, которой и воспользовался Даррен в этот вечер, приняв двойную дозу снотворного. Он не любил прибегать к такому решению, поскольку утро после этого не бывало добрым, а порой и весь день протекал с налетом тяжести и сбивающей с ног сонливости. И все же, иногда он сдавался. Пожалуй, достаточно часто, раз нормальная доза стала для него бесполезной тратой времени. Впрочем, всегда существовала вероятность того, что никакое количество медикаментов не сможет успокоить его воспаленный мозг и ему всю ночь придется сражаться то ли с тревогой, то ли с депрессией.
К счастью, сегодня ночью Даррену повезло. Уже через 30 минут все его глубинные переживания начали плавиться, и сон постепенно, мягкими щупальцами, утаскивал его из реальности.
***
Даррен проснулся утром, твердо убежденный в том, что его ждет тяжелая неделя. Так оно в результате и вышло.
В жизни Даррена Сангвина бывали разные недели. Сложно сказать, что какие—то из них были исключительно легкими и приятными, но все же одни из них были лучше других, и все вместе они так или иначе делились на три группы. Бывали недели относительного эмоционального подъема, когда Даррен старался закончить как можно больше дел, потому что такие дни были для него наиболее продуктивными. Это не значит, что он был полон энергии и жизненных сил, просто он был менее апатичен и рассеян, чем обычно. Но эта неделя была не из таких. Во вторую группу входили недели чуть более мрачные, в основном они были сонливыми и ленивыми. Даррен не мог ни на чем сфокусироваться дольше, чем на несколько минут, быстро уставал и терял ко всему интерес. Но он хотя бы пытался чем—то себя занять. Эта неделя и к таким не относилась. Это была неделя, когда он с трудом заставлял себя с утра (если это можно назвать утром) выбраться из постели. Иногда, уже справившись, казалось бы, с этой задачей, он 15 минут спустя вновь залезал под одеяло, прижимал его край к подбородку, ложился на бок и смотрел в стену. Он пытался слушать музыку, но часто она раздражала его: то не подходила под настроение, то подходила слишком хорошо и обостряла все чувства и облекала мысли в слова, пусть и чужие. Хотя иногда он находил успокоение в том, что кто—то очень далекий, совсем ему не знакомый разделял его переживания и понимал его. Почти каждый день возвращение к кровати происходило неоднократно. Он просыпался уже уставшим, но все же, стиснув зубы, садился за работу, но в основном только таращился в одну точку и много—много раз перечитывал одно и то же место, чтобы уловить суть повествования. Пару часов спустя накатившая еще сильнее усталость брала свое. Тогда он бросал книгу и снова ложился смотреть в стену. Иногда он засыпал. Чаще – просто лежал в прострации. Дни и ночи теперь смешались и стали неотделимы друг от друга. Плотно задвинутые шторы и отсутствие часов в квартире только способствовали этому. Периодически Даррен проверял число и день недели, чтобы ориентироваться в работе и заранее обговоренных планах, и каждый раз реальность не совпадала с ожиданиями.
Про планы позвонить сестре он либо забывал, либо чувствовал себя не в настроении воплотить их в жизнь. Поэтому он дождался того, что она позвонила сама. Жутко радовалась, говорила, как они все соскучились, и обещала, что они чудесно проведут время. Даррен слушал ее даже меньше, чем обычно. Может, она что—то еще говорила, но уловил и запомнил он только это. И совсем в это не поверил. По крайней мере, в ту часть, где было про чудесно проведенное время. На следующий день после этого разговора он уже дочитывал книгу, как вдруг кульминация с полыхающими домами, разбегающимися в страхе горожанами и эпичным противостоянием добра и зла прервалась выбравшейся откуда—то из глубин подсознания мыслью о том, что Марта наверняка снова обещала притащить своего жениха встречать его, Даррена, из аэропорта. И, кажется, он, сам того не желая, согласился. Просто услышал вопросительную интонацию в голосе сестры и поддакнул ей, не вникая в смысл сказанного, уверенный, что это снова какие—то глупости насчет свадьбы или чего—то еще, абсолютно его не волновавшего. Он продолжал просматривать слова в книге, но думал только о том, случилось ли это на самом деле. Сам разговор, безусловно, состоялся, но, может, Марта ничего такого не говорила, может, ему это приснилось или привиделось в ходе его потерянных во времени бдений. В итоге он принял то же решение, что и всегда – отложить эту проблему до лучших времен. Сейчас нужно было покончить с книгой.
Даррен честно старался посвятить всего себя этому занятию, но ему было все сложнее отличать реальность ото сна. Все чаще у него в голове всплывали обрывки событий, происхождение которых он никак не мог объяснить: случилось ли это когда—то на самом деле, увидел ли он это во сне или же просто представил в одной из своих безвременных фантазий. Он получал сообщения от друзей, но несколько часов спустя, а то и меньше, не мог вспомнить, чего они от него хотели и что он им на это действительно ответил, а о чем только подумал. И ответил ли он им вообще. С целью выяснить это, он несколько раз брал в руки телефон, снимал блокировку, открывал текстовые сообщения и пристально смотрел на разнообразные скопления букв, образующих, по всей видимости, слова под выделенными крупным жирным шрифтом именами. Он мог долго так смотреть, но так ничего и не увидеть, пока телефон вновь не включал автоматическую блокировку, и тогда Даррен смотрел на свое отражение в черном экране мобильного. Потом он еще раз, уже более настойчиво, сбрасывал с себя летаргию и повторял ту же самую процедуру, на этот раз открывая отдельные сообщения и пытаясь вникнуть в их смысл. В один прекрасный момент, когда ему это наконец—то удалось, среди прочего до его блуждающего сознания дошло осознание того, что он договорился на вечер пятницы о встрече с друзьями. К тому моменту он рассчитывал уже закончить всю работу. По крайней мере, он им так сказал. Сам он этого уже не помнил и сейчас, перечитывая те сообщения, размышлял о том, как собирался дать себе несколько дней отдыха и дописать обзор в субботу. И о чем он только думал, когда писал, что закончит к пятнице? В любом случае, дело сделано, и отменять эти планы было бы весьма проблематично: пришлось бы придумывать убедительную отговорку, вероятно, спорить и ругаться. Проще было оставить все как есть. Правда, своей памяти Даррен не доверял, поэтому написал себе несколько записок с напоминанием и развесил их по квартире. В последующие дни он не раз подходил к одной из них, ближайшей на тот момент, чтобы удостовериться в ее реальности, а следовательно, в реальности хотя бы крошечного фрагмента своего будущего. И все же он до последнего, до самой пятницы, не осознавал до конца, что ему действительно придется куда—то идти и нормально при этом функционировать. Он продолжал писать новые сообщения и отвечать на них, но уже несколько минут спустя ему начинало казаться, что это происходит с кем—то другим. Как будто, он прочитал об этом где—то или увидел, или услышал, или вовсе выдумал.
Он мешал кофе с алкоголем, и часто ему приходилось заставлять себя есть. Когда запасы еды почти подошли к концу, он долго метался между необходимостью идти в магазин и борьбой с неизвестной всеобъемлющей силой, не позволяющей ему выйти из дома. Можно было, конечно, заказать доставку на дом, но при взгляде на изображения продуктов на мониторе ноутбука его охватывала неописуемая тупость: он не мог понять, что ему нужно и что вообще все это значит. Кроме того, давно знакомая тревога сжимала ему горло при мысли о том, что какой—то чужой человек позвонит ему в дверь, а после придется открыть. Пришлось устроить быструю вылазку до ближайшего круглосуточного магазина. Даррен мечтал стать супергероем и обрести невидимость, он делал все, чтобы не сталкиваться с людьми, и избегал взглядов. Когда спустя полчаса он уже снова оказался под надежной защитой бетонных стен, у него создалось впечатление, будто он и в самом деле совершил геройский подвиг, достойный того, чтобы о нем складывали легенды. По крайней мере, сам он собой очень гордился.
Книга на тот момент уже была дочитана и ждала суровой, но справедливой критики. Даррен сидел со стаканом виски в руке и смотрел, слегка недоуменно, попеременно то на книгу, то на свои записи. Он не мог вспомнить ни единого слова, словно и не читал ничего вовсе. Пришлось перечитывать заметки с самого начала. Он не знал, что думал об этой книге. Следовательно, он не знал, что о ней писать. Он смутно помнил, как сильно она раздражала его, когда он только начал читать, но он не помнил почему. Сейчас он испытывал к ней абсолютное безразличие. Хорошо, что он все записывал. Хотя собственные мысли, облеченные во вполне реальные слова на бумаге, казались ему далекими и чужими. Он читал их с полным ощущением того, что они написаны кем—то другим.
