Возникло некоторое молчание.
— Какой интересный способ, — процедил Рэндеваль. — Вот почему ты был так силён, племянник. …И то-то в последние годы сдал.
— Этот способ мне не подходит, я ещё семь лет должен носить траур, — произнёс паладин.
— Сочувствую, сэр Генрих, — сдавленно произнесла Альба.
— Ты теряешь ману со скоростью ветра, Генрих, — сказал Рэндеваль. — Если жизни паладина что-то угрожает, то на светские законы придётся забить. Я настаиваю.
— Это воля короля, — низким голосом произнёс паладин. — И моя тоже.
— Что скажет король, когда увидит твой светло-почивший труп?
— Я знаю, что сильно оскорблю нашу с ним дружбу, если нарушу траур. Это слишком личное.
— Арнос Великий! Генрих, я беспокоюсь за твою жизнь, ты должен согласиться! — повысил голос Рэндеваль. — Неведомое существо раскололо тебе хранилище, а ты предпочитаешь умереть в постели, не бороться, сдаться?!
— Откуда ты знаешь про существо, дядя?
— Ты постыдился признаться мне, что был на поляне не один? Я вернулся на утро и нашёл кучу следов. Ты боролся. Но с кем? Ты не говоришь…
Снова наступило молчание. Кто-то стучал пальцами по столу.
— Ладно, я согласен на ваш способ, настоятельница, — сказал паладин, нарушив тишину. Стук пальцев прекратился. — Найдите мне женщину.
— Ну вот, — хмыкнул Рэндеваль. — Даренфорсы не теряют хватку!
— Может, будут пожелания на счет девушки, сэр? Девственницу?
— Нет, с девой много мороки, — отозвался паладин.
Рэндеваль хохотнул.
Неотёсаные мужланы эти рыцари! Я представила, как загорелись щёки у настоятельницы от их слов.
— Пожелания будут. Пусть будет миловидная, — сказал Генри. — Худенькая и непременно рыжая.
— Сэр? — поперхнулась Альба. — Рыжая женщина большая редкость в наших краях! Может, блондинку?
— Нет. Я люблю рыжих… У каждого свои недостатки, — понизил голос паладин.
— Понятно, сэр Генрих. Мы постараемся...
— Пусть приходит вечером ко мне в “Свет Вейгарда”. И да, конечно, скажите ей, я хорошо заплачу.
Вновь загремели стулья и послышались удаляющиеся шаги. Я прижалась к полкам, размахивая кисточкой, в надежде, что на меня не обратят внимания.
16 Напутствие
Не обратят внимания? Смешная… Давай посчитаем, сколько рыжих девушек ты встречала в Вейгарде?
Одну?
Верно. Ту, что сейчас вытирает пыль на полках…
Ох, чувствую сейчас придёт Альба, посмотрит на меня виновато. А я засмущаюсь, скривлю лицо, скажу: “Нет, я не шлюха, я послушница!”
Но паладин погибает. И погибает по моей вине! А моя честь давно измарана колдуном. У меня нет будущего, нет счастья… Что бы не говорили обо мне потом, если я могу спасти ему жизнь, я сделаю это, пойду на прочную связь…
А если Генри сумеет прощупать моё хранилище? Он же паладин, а значит маг. Может, ему достанет опыта понять, кто я?
Сердце заколотилось от отчаяния. Глотнула воздух и затаила дыхание. Я боялась узнать правду о том, кто я. Правде в глаза посмотреть так нелегко!
Если Генри решит, что я зачарованная — он меня убьёт. Зубы застучали, плечи затряслись. Прошлого не изменишь и не найдёшь виновных!
Ну что ж… Убьёт. Зато я не причиню больше никому вреда! Отчаяние лилось из меня вместе со слезами.
Я должна спасти ему жизнь — вот теперь моё единственное предназначение! Пальцы с решимостью обхватили ручку щётки, сердце успокоило ритм. Я выдохнула свободнее.
Скрипнула дверь библиотечного зала и раздались тихие шаги настоятельницы, которые я тут же узнала. Чутье подсказало: это по мою душу.
— Триса, у тебя есть возможность, наконец, сделать что-то действительно полезное, — холодным тоном произнесла она. — Проведёшь ночь с герцогом Генрихом Даренфорсом. Он заплатит. Ты согласна?
— Я готова, — произнесла я, отложив щётку и вытянув шею.
Альба с удивлением оглядела меня, плотно сомкнув морщинистые губы, и тяжело вздохнула.
— Шлюхам не место в святилище, ты понимаешь? — настоятельница понизила голос.
— Понимаю… — склонила я голову.
(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})
— Иди за мной.
Мы двинулись к дверям и поднялись в покои Альбы.
— Тут у меня ванна, я приказала наполнить её для тебя. Искупайся. Герцогу будет приятнее иметь дело с чистоплотной девицей.
Ужалила так ужалила! Я же утром мылась, и моюсь каждый день! Не знаю, кем и где я была воспитана, но так уж привыкла, в отличие от северян: жрицы святилища мылись раз в шесть дней.
Я прошагала в комнату с деревянной бадьей и потрогала рукой воду. Она была тёплой.
— Ты раньше занималась с мужчиной любовью за деньги? — спросила Альба из соседней комнаты.
— Нет… Я не помню, — произнесла я тихо, скидывая серое послушническое платье. — Ничего не помню… — повторила, опускаясь в ванну.
Я взяла мочалку и прикоснулась к своему телу. Вздрогнула, представив, как вечером его коснётся рука чужого мужчины. И скорее всего это будет не так нежно. Судя по смешкам на счёт девственниц, на нежность можно было не рассчитывать.
Я ведь не дева, значит, предстоящее не должно меня так пугать! Но всё же я очень переживала. Не из-за боли, нет. Её я вытерплю, даже если он будет грубым, как зверь. А скорее — из-за своего положения. После того, что случится, мне будет закрыта дорога назад в святилище. Тут строго настрого запрещены временные отношения с мужчинами. Если послушница всё же уходит с мужчиной, то непременно замуж. А если послушница соглашается на любовь за деньги, то ей прямая дорога на постоялый двор или в бордель.
Может, Тания возьмёт меня помощницей? А если не возьмёт, то… Нет, не хочется думать, что будет завтра. Быть может завтра для меня не настанет, если Генри поймёт, кто я.
Я опустила руку в воду и принялась мыть бёдра и прочие складочки.
Ох, как я могла забыть о таком важном! Нужно попросить у Идды мазь от беременности. Понести в моём положении было бы совершенно недопустимо…
Я распустила волосы и принялась мылить и купать их. Давно ли сэр Генрих, будучи в походе, видел такую чистую девушку?
Мысли заставили невольно улыбнуться. Генри был симпатичен мне. Если бы какому другому паладину потребовалась моя помощь в исцелении раскола, я бы десять раз подумала, и не уверена, что согласилась бы… Но его серые глаза, улыбка, которой он улыбнулся мне на пороге библиотеки… Внутри воспламенилась искра интереса, а каков паладин в постели?
Щёки запылали от стыда, кожа сделалась слишком чувствительной от собственных прикосновений. Я поспешила выбираться из купели.
Из соседней комнаты донеслась возня. Альба что-то приказывала послушницам. Я завернулась в льняное полотно и вышла к женщинам. На постели настоятельницы лежало чудесное красное платье, с длинным подолом и открытыми плечами. Такие носили благородные леди на светских приёмах.
Откуда мне известно, что носили леди, если я не бывала на приёмах?
— Вытерлась? — кивнула Альба. — Примерь. И если не в пору, девушки быстренько подгонят.
Я нарядилась. Платье смотрелось великолепно. Грудь стояла, поднятая корсетом, как у принцесс на портретах. Талия на платье была немного широка, и две послушницы, раздев меня, принялись ушивать её.
— Откуда у вас такая прелесть? — спросила я у Альбы, когда на меня снова надели платье.
— Пожертвовала одна знатная дама, приняв обет монашества. Это было тридцать лет назад, но мода не меняется веками, а дорогие ткани способны служить десятилетиями.
— Соглашусь, — сказала я, едва сдерживая восторженную улыбку от прекрасного наряда.
— Давай уберём волосы наверх в причёску, так будет солиднее, — нахмурилась Альба, скручивая мои волосы в жгут. — У меня ещё где-то были чудесные алмазные заколки.
Я кивнула и улыбнулась, не находя, что сказать. Сердце радовалось, как у маленькой девочки перед праздником. Хотя какой праздник, с жизнью прощаться пора…
— Не грусти, ты ведь не в первый раз, — протянула Альба.
