— Конечно согласен! А… а другим говорить можно, что ты меня в помощники выбрал?
— А сам как думаешь? Тебя же остальные слушаться должны будут. А пока давай-ка ты меня научишь из пулемета стрелять…
Подготовка заняла почти две недели, и к Верхнеудинску небольшой отряд отправился лишь в начале июля. Да и то, отправился даже не отряд, а шесть небольших групп: Дамдинцэрэн сказал, что маленькие отряды охотников казаки обычно не трогают, а большой — может их насторожить. Путь к городу занял больше четырех суток, еще сутки ушли на то, чтобы перебраться через Селенгу (по островам в пяти верстах ниже города). И девятого июля Николай Павлович начал «работать». Очень аккуратно — и очень нагло: в улусе Тулунжа при подходе к городу, где все отдельные группы собрались вместе, располагался небольшой отряд чехов — и среди них нашелся один громила, чей мундир оказался Николаю Павловичу впору. Почти впору, разве что сапоги оказались слегка великоваты — но портянки-то никто не отменял…
Он зашел в «ресторацию», располагающуюся напротив вокзала, дождался, пока туда зайдет группа янки, «нарвался» на скандал — и четверо американцев остались лежать на полу заведения. «Браунинг», которым с ним «поделились» чехи в Тулунже, оказался очень подходящим для такого дела оружием.
Понятно, что уже спустя пять минут в ресторане появилась целая толпа очень недовольных случившимся американцев — но «чех» уже давно оттуда вышел. Впрочем, перепуганные до мокрых штанов прочие посетители тут же показали, куда, собственно, он направился…
До перестрелки между направившимися к гостинице, где квартировали чехи, американцами и собственно чехами дело, впрочем, не дошло: чешский офицер, увидев разъяренную толпу янки с пулеметами, решил, что проще предоставить им самим найти «преступника», а захваченный из ресторана половой никого в гостинице не опознал. И на том дело и закончилось бы — но внезапно голова уводившего американцев от гостиницы лейтенанта с простой американской фамилией Смит буквально взорвалась, а спустя мгновение то же произошло и с головой сержанта Макартура — причем выстрелы раздались именно со стороны гостиницы…
Побоище с огромным трудом удалось прекратить японцам, уже после того, как янки гостиницу разнесли до основания двумя притащенными со станции пушками. Но когда американцы вернулись на станцию, они увидели, что оставшиеся там часовые лежат бездыханными: Дамдинцэрэн действительно выбрал лучших охотников, а уж корову тихо заколоть, подстреленную из лука косулю, или любую другую скотину умел вообще любой взрослый бурят.
Чехов в городе стало почти на полсотни меньше, поголовье американцев сократилось всего голов на двадцать — но это оказалось лишь началом. Началом совершенно непонятно чего, все же никто пока с бурятами бойню еще не связал. Да и не только с бурятами: все же по дороге к городу Николай Павлович «мобилизовал» и шестерых русских мужиков. Их тех, кто повоевать успел — но вот дома спокойно заниматься простым крестьянским трудом не смог.
Николай Павлович — в отличие от тех же семеновцев или большевиков — никого насильно в свою «армию» не набирал, ему пока и «добровольцев» хватало. Ну, с бурятами-то было понятно: помочь «великому целителю» (а Дамдинцэрэну он на глаза попался еще в стариковой одежде) большинство из них считали честью. А вот русские мужики… Дворянин второй части Родовой книги который раз с благодарностью вспоминал бабушку, которая — путь и плетью — вложила в него методы объяснению простым людям, что им нужно сделать и почему.
Тезис о том, что «какие-то четыре сотни паршивых чехов запугали двадцать тысяч русских мужиков, бивших этих чехов на фронте как крыс», оказал определенное воздействие — хотя о том, что русские чехов на фронте вообще за солдат не считали, Николай Павлович вообще узнал из беседы с мужиками в Поворотном зимовье. А уж слова о том, что «сами за себя не постоим — так и сами сгинем, и семьи американцы поубивают» заставил многих задуматься. Правда, идея «всем встать на защиту Родины от интервентов» воодушевила в основном зеленую молодежь, но в отряд он взял лишь бывших солдат, причем солдат действительно опытных. Только потому, что счел набор «зеленых юнцов» делом не то что бесполезным, но и откровенно вредным: по его замыслу людям требовало показать, что интервентов можно и малой силой победить, было бы желание. А если для такой победу придется положить и много своих, то у народа могут возникнуть ненужные вопросы…
Вопросы возникли у оккупантов, причем настолько серьезные вопросы, что американцы (который начали стрелять чуть ли не круглосуточно при полном попустительстве чехов) вечером двенадцатого попросту погрузились в поезд и свалили в Петровск. А так как какие-то «чехи» постреливали в заокеанских «освободителей» даже во время погрузки в эшелон, янки оставили обе пушки и часть оружейного склада. Чехи было обрадовались, и даже устроили по этому поводу небольшой праздник — но напрасно они выгребли почти все спиртное в городе: пьяных-то резать куда как легче, чем трезвых. Причем в мероприятии поучаствовали и горожане, все же чехи уже очень многих успели достать до печенок. А раз людям для этого даже оружие какие-то личности выдают с американского склада, то почему бы и не отомстить мерзавцам?
Еще в городе располагался японский батальон — но их вроде никто не трогал. И японцы благоразумно решили в общую свалку не вмешиваться. А вот прочие…
Все это очень сильно напрягло сидящих в городе семеновцев, коих там было два полных эскадрона. Поэтому, когда утром пятнадцатого в город вошли красные партизаны, они решили, что Верхнеудинск — на самое лучшее место для демонстрации героизма. Правда повоевать им все же пришлось: партизаны семеновцев что-то не очень сильно любили и просто так выпускать из города не собирались — но все же большая их часть смогла уйти. В сторону Троицкосавска, так как на дороге к Байкалу партизан просто оказалось больше. Настолько больше, что и японцы — после коротких переговоров с партизанами — тоже решили город оставить. Скорее, всего, временно — потому что ушли они всего лишь в Николаевский Завод…
В железнодорожной мастерской Жалсан нашел тех рабочих, которые делали патроны для Троицкосавского пристава. И те — после непродолжительных уговоров — согласились и для Николая Павловича патроны сделать. Один из них — довольно пожилой уже «мастер по паровозным котлам», осмотрев показанный ему патрон, Николая Павловича сильно порадовал:
— Тут вот ведь какое дело… гильзу-то мы сделаем, а вот капсюль такой не найти. Если я вам под берданочный гильзу переделаю, вам сгодится такая?
— А берданочные…
— Да их, почитай, в любой лавке… то есть где припасы охотничьи продают, много. Их-то только буряты-охотники брали, да мужики — прочие-то готовые патроны покупали. А вот пулю — не знаю. Говорите, мельхиоровая оболочка-то? Не знаю я, где этот мельхиор брать. Можно, конечно, и серебряную сделать, из гривенника царского аккурат получится — но дороговато выйдет, да и где нынче гривенников набрать? А вот медную ежели сделать… нынче-то все пули в меди делаются, никто вроде не жалуется. Понятно, ежели не на упырей охотятся.
— Думаю, мне медная подойдет.
— Вот и ладушки… а порох, гляжу, у вас американский. Его разве что из патрон американских выковыривать, но, прямо скажу, Петру Еремеевичу я русских порох клал, хотя по первоначалу и у него в патронах американский заряжался. Ежели возражений от вас не будет, я и вам русский же насыплю: знаю я, сколько нужно взамен американского насыпать.
— Договорились. Когда патроны готовы будут?
— Ну, ежели нынче же работу и начинать… в следующий вторник я десяток уже сделаю. Но, опять же, капсюли купить потребуется, порох…
— Сколько?
— Чего сколько?
— Сколько денег надо?
— Патрон большой у вас, я так думаю, что ежели серебром, то копеек по двадцать… пять за каждый. А ежели в сибирках брать, то… думаю, рубликов по десять, никак не меньше.
