Во время завтрака происходила пересменка воспитателей. Раньше в группе было три воспитательницы, но одна из них совсем недавно переехала жить в другой город, поэтому их осталось только двое – Людмила Ивановна и Ольга Дмитриевна. Людмила Ивановна дежурила со вчерашнего утра, так что сейчас могла появиться только Ольга Дмитриевна.
Они были очень разные. Особенно это было видно, когда воспитательницы находились рядом друг с другом, вот как, например, сейчас. По сравнению с низенькой, престарелой и некрасивой Людмилой Ивановной, Ольга Дмитриевна выигрывала во всех отношениях, но Ирине всё равно больше нравилась Людмила Ивановна. Она была добрее.
Когда в группе работала Ольга Дмитриевна, Ирина ясно чувствовала, что она именно РАБОТАЕТ. Нельзя было сказать, что она что-то делала не так, напротив, всё, что нужно, она выполняла хорошо; ко всем детям относилась ровно и благожелательно, никогда не кричала и не дралась, а если была чем-то раздражена, то, по мере сил, старалась этого не показывать. Её можно было сравнить с идеальной воспитательной машиной.
Однако такая вот бездушная правильность претила Ирине, которая не раз думала, что пусть бы лучше Ольга Дмитриевна накричала на неё, нахлопала по попке, но зато чтобы потом, когда никто не видит, можно было бы усесться к ней на колени и крепко обнять. Это ведь не так-то уж и много.
Людмила Ивановна раньше разрешала так делать, Ольга Дмитриевна – никогда. Никто из детей даже и не мог и помыслить чего-нибудь подобного.
Впрочем, Ирина всё-таки не удержалась и бросила взгляд в сторону воспитательниц. Людмила Ивановна за своим столом по-стариковски мелкими глоточками прихлёбывала из стакана чай.
– Здравствуйте, Людмила Ивановна.
– Здравствуй, Олечка!
– Ну, как тут у вас?
– Всё хорошо.
– Абрамов всё ещё в больнице?
– Да. Врач сказал, пусть ещё несколько дней полежит. Грипп тяжёлый, ещё перезаразит весь класс.
– Понятненько.
– Можешь сегодня сходить к нему с ребятами? Коля будет рад.
– Ближе к вечеру, – бросила Ольга Дмитриевна, снимая плащ и вешая его на вешалку рядом с курткой Людмилы Ивановны. Вешалка была привинчена к торцевой стене шкафчика с посудой.
Странное выражение глаз Людмилы заставило её озадаченно нахмуриться.
– Что-нибудь случилось?
– Нет… То есть, да… Но об этом ещё никто ничего не знает.
– В каком смысле – никто?
– Вообще – никто. Даже Андрей Васильевич.
– Подождите, давайте по порядку.
Людмила Ивановна начала громким шёпотом пересказывать уже известные Ирине ночные события. Девочка ловила каждое слово. Чтобы быть понезаметнее, она ещё больше склонилась над тарелкой и кончики волос измазались в каше.
Заметив, что к ним начинают прислушиваться дети, женщины вышли в прихожую и продолжили разговор там. Только они скрылись за дверью, ребята тут же зашумели и, сколько Ирина не напрягала слух, ей не удалось расслышать ни одного слова.
Разговор в прихожей неожиданно прервался. Дверь распахнулась, и воспитательницы зашли в группу. У Ольги Дмитриевны был торжествующий и самодовольный вид, какой бывает у человека, исполнившего свой долг и испытывавшего от этого удовольствие. Людмила Ивановна, напротив, ни на кого не глядя прошла к своему столу и принялась одеваться. Губы её были скорбно поджаты.
– Милочка, Вы сами не понимаете, что Вы наделали, – продолжила Ольга Дмитриевна, которая раззадорилась до такой степени, что ей уже было всё равно, слышат её дети или нет. – К Вам ПОДКИНУЛИ, – она выделила голосом это слово, – ребёнка, и Вы, не спрашивая ни Андрея Васильевича, ни кого-либо из администрации, ни хотя бы меня (У вас моего телефона нет?!), сами, Вы слышите – САМИ приняли решение его взять. Это даже не самоуправство, это… я даже не знаю, как это можно назвать!
Демонстративно не дослушав, Людмила Ивановна вышла из группы, громко захлопнув за собой дверь. Ольга Дмитриевна некоторое время смотрела ей вслед и, если судить по сузившимся глазам, что-то напряжённо обдумывала, потом быстрыми шагами отправилась в девичью спальню.
Ирине раньше никогда не приходилась видеть, как ссорятся между собой взрослые люди, тем более воспитательницы. Возникало ощущение, будто прямо на глазах начал рушиться уютный детдомовский мирок.
Конечно все дети чувствовали, что их наставницы не очень ладят между собой, для этого не нужно было иметь особой наблюдательности; Ольга Дмитриевна при каждом удобном случае, особенно в присутствии Андрея Васильевича, старалась показать, какая она хорошая, активная, как умеет ладить с воспитанниками, а любая ошибка Людмилы Ивановны тут же становилась известна начальству в самом неприглядном свете.
Детей не могли обмануть ни постоянные улыбки, ни приветливые жесты, ни вот эти обращения: «Олечка», «Людмила Ивановна» (на «Вы»! ) – по многочисленным мелким признакам, которые просто лезли в глаза, все дети точно знали, что их наставницы испытывают друг к другу взаимную неприязнь, причём виновата была всё-таки большей частью Ольга Дмитриевна. Хотя так же поступала и Людмила Ивановна, наверное, просто как старая женщина недолюбливает молодую.
Однако явно эта вражда до сих пор никогда не выражалась.
Ирина не могла понять, что такого страшного произошло: ну, подумаешь, такого – в спальню пустили переночевать новенькую девочку. Правда, без разрешения Андрея Васильевича… Неужели это так серьёзно? Теперь, наверное, у Людмилы Ивановны настроение испортиться надолго.
Ирина сама чуть не расплакалась от расстройства. И кто сказал, что всё хорошо? Это оказалось на редкость неудачное утро! У Ольги Дмитриевны, скорее всего, не хватит терпения дождаться, пока новенькая проснётся, она разбудит её сама, потом ещё позовёт Андрея Васильевича и начнётся сутолока.
«И всё это обязательно должно было случиться в мой день рождения! – Ирина мрачно черпала ложку за ложкой, не замечая этого. – Не вчера, не позавчера, не три дня назад, ни даже завтра, а именно сегодня!… Как бы Людмилу Ивановну вообще не уволили отсюда. Ольга Дмитриевна за неё ведь заступаться перед директором не будет, наоборот, понаговорит всяких гадостей. А Андрей Васильевич, конечно, Ольгу Дмитриевну будет слушать, она у него на хорошем счету, постоянно нас по музеям водит, на концерты всякие, в кино, в церковь, один раз даже в театре были… Как же он её однажды назвал? „Самый активный педагог“… Фу, слово-то какое паршивое – педагог… С Ольгой Дмитриевной, конечно, интереснее, но Людмила Ивановна всё-таки лучше. Неужели ничего нельзя сделать, чтобы у неё всё было в порядке?»
Завтрак заканчивался.
Вскоре Ольга Дмитриевна на цыпочках вышла из спальни и аккуратно прикрыла за собой дверь.
«Молодец, не разбудила», – успокоилась Ирина.
– Соколова!
Она была настолько занята своими мыслями, что не сразу поняла, что зовут её. Застигнутая врасплох, девочка большими испуганными глазами воззрилась на воспитательницу.
– Соколова, почему постель неаккуратно заправлена?
Про кровать Ирина совсем забыла. Если бы она умела говорить, то, конечно, сказала бы, что сегодня проспала, что хотела заправить постель чуть попозже, после завтрака; но вместо этого быстро-быстро закивала и села на своё место. Ольга Дмитриевна знала, что ответит её воспитанница, поэтому уже давно смотрела в сторону, занявшись своими делами.
Ирина опустила глаза в стол. И как только Ольга Дмитриевна всё замечает? Вот ведь и вправду, не человек, а робот какой-то!
Глава 7
Ольга Дмитриевна сидела за своим столом и о чём-то напряжённо размышляла. Ирина старалась на неё не смотреть: она точно знала, что воспитательница сочиняет речь для Андрея Васильевича, чтобы тот посильнее отругал Людмилу Ивановну.
Неожиданно воспитательница встала. Одёрнув свою кофту, женщина подняла руки над головой и несколько раз хлопнула в ладоши. Это был её обычный способ привлечь к себе внимание перед каким-нибудь объявлением.
Дети притихли. Ирина запаниковала. Она не был готова, что всё произойдёт настолько быстро. Неужели будут поздравлять прямо сейчас?!
Где-то в области солнечного сплетения привычно возник неприятный холодный комочек страха.
Ирине очень не нравилось общее внимание. Например, в школе, даже если она очень хорошо знала урок и её вызывали к доске, девочка вспыхивала, руки её начинали мелко дрожать, а когда она поворачивалась к доске, то, чувствуя спиной взгляды одноклассников, забывала всё, что только можно было забыть, даже саму тему урока.
Сейчас, только при одной мысли, что воспитательница будет при всех говорить ей всякие приятные слова, Ирина чувствовала, что лицо её начинает гореть.
– Ребята! – Ольга Дмитриевна бросила взгляд на будильник, стоящий перед ней на столе. – Ребята! Через сорок минут мы пойдём на Причастие, подготовьтесь, пожалуйста, к исповеди.
