И тут Ирина вспомнила, что сегодня воскресение, а в воскресение Ольга Дмитриевна всегда куда-нибудь водила ребят. И было не понятно, чего Ирина так испугалась: ведь поздравляли всегда на обеде, а не на завтраке.
Девочка с облегчением перевела дыхание. Хоть что-то за сегодняшний день сложилось удачно. Она поставила кружку в пустую тарелку, хотела встать, оглянулась по сторонам и осталась сидеть; пустую посуду пока ещё никто не пошёл относить, а быть первой она не хотела. Зачем лишний раз высовываться?
Мысли потекли ровно и спокойно.
Хорошо, что они сегодня в церковь идут. Это лучше, чем какой-нибудь музей или выставка. Ирина никогда не понимала, как кому-то может нравиться смотреть на картинки. Рисовать – это другое дело. А смотреть на чужие было как-то скучно. И даже, наверное, глупо»
В церкви был батюшка. Каждая встреча с ним становилась для девочки небольшим праздником.
Ирина помнила, как, впервые войдя в храм, ей было лет шесть, чуть не бросилась обратно, настолько была испугана тишиной и большеглазыми тёмными ликами икон, которые смотрели на неё со всех сторон.
У Ирины об этом первом посещении осталось ещё одно воспоминание – ряды подсвечников из жёлтого металла (она была уверена, что это золото) и горящие на подсвечниках свечки, распространяющие вокруг себя очень уютный и домашний запах горящего воска. Иногда свечки потрескивали и плавились. Некоторые от сильного жара, если вокруг горели другие свечки, размякали и чуть отклонялись в сторону, тогда две свечки горели вместе и догорали очень быстро, а, догорев, ярко вспыхивали на несколько секунд и гасли, выпуская из себя тоненькую струю сизоватого дыма.
Всё то время, что Ольга Дмитриевна разговаривала с батюшкой, крепким седобородым стариком в странной жёлтой накидке на плечах, Ирина смотрела на подсвечники и на свечи. И ещё она обратила внимание на священника. Девочка видела его только со спины, он напомнил ей какого-то доброго сказочного чародея. Через несколько минут Ирина осмелела, перестала вместе с другими ребятами жаться к стене и прятаться за подсвечниками, и принялась бродить по храму, тихой неслышной тенью скользя между стоящих людей и с боязливым интересом озираясь по сторонам. Её никто не замечал.
Тогда она впервые увидела икону, которая ей очень понравилась. Понравилась настолько, что, каждый раз, заходя в храм, она шла прежде всего к ней и большую часть времени, которое была в церкви, стояла именно около неё.
На иконе были изображены женщина и младенец. Женщина держала ребёнка на руках и смотрела на него, он тянул руки к ней. Казалось, они всем своим существом стремились друг к другу.
Только позже Ирина узнала, что мальчик – это сам Бог, а женщина – Его мама. На иконе было ещё что-то написано мелкими полупонятными буквами. Тогда Ирина только научилась читать. Она напрягла зрение и с трудом, по складам, прочитала:
– Вла-ди-мир-с-ка-я.
Тогда, в первый раз, она простояла перед иконой очень долго. Потом, уже после Причастия, которое ей совсем не запомнилось, будто ничего и не было, наспех прошла по храму, но ей больше ничего так сильно не понравилось. В памяти остались обрывки впечатлений: какие-то непонятные человеческие фигуры, пугающе тёмные большеглазые, по-аскетически худощавые лики святых. Было даже несколько икон, где тоже были изображены Богородица с младенцем, но все эти иконы были какие-то не такие, как первая.
Потом было многое, но это множество впечатлений, связанных с посещениями церкви, не заслоняли того, что было в первый раз, и как только Ирина заходила в храм, она сразу шла к знакомой иконе.
Иногда думалось, что если бы у неё была мама, то она села бы к ней на колени, обняла бы её так же, как мальчик на иконе обнимает свою маму – и тогда, кажется, счастливее Ирины не было бы никого на свете!
Впрочем, среди детдомовцев желание иметь родителей считалось признаком слабости, поэтому никто никогда не признавался, что хочет жить в семье. Но Ирина была уверена, что ребята притворялись друг перед другом, говоря, что проживут и в детдоме и не хотят, чтобы кто-то ими командовал…
Все зашумели, сдавая тарелки. Грязную посуду носили на первый этаж по очереди. Сегодня «повезло» Серёже Кравцову. Он пытался уместить все тарелки, ложки и кружки на двух подносах. Проще было бы, конечно, уместить всё на трёх, но тогда бегать вниз придётся три раза, а так – только два. Тем более, если кто-нибудь поможет.
«Маша, конечно, кто же ещё. – решила Ирина. – Они всегда друг другу помогают. А что, если, – девочка даже остановилась от этой неожиданной мысли, – а что, если я ему помогу? Он ведь не будет злиться. Хотя, нет. Машка обидится. Она и так в последнее время какая-то дёрганная, а тут ещё я… Тем более, к исповеди приготовиться надо. А осталось всего, – Ирина вгляделась в циферблат стоящего на преподавательском столе будильника, – полчаса»
Надо было торопиться.
Вбежав в спальню, Ирина резко, словно натолкнувшись на невидимую преграду, остановилась. Она – подумать только -совсем забыла о новенькой и лишь теперь вспомнила, увидев, как в аккуратном ряду заправленных кроватей выделяется одна, на которой спит незнакомая девочка.
Кроме Ирины в спальне больше никого не было.
«Интересно, какое у неё лицо? Я, оказывается, очень хочу узнать, какое у неё лицо, – удивилась она сама себе. – Странно, почему это? Красивое, наверное, лицо. Как у Нади. И сама она такая… тоненькая. Выше, чем наши девчонки… Хотя, с чего это я взяла, под одеялом не видно…»
Ирина принялась разглядывать аккуратно висящую на спинке кровати одежду новенькой: джинсы; джинсовую куртку; кофту – кофта очень красивая, пушистая и белая, с розовыми цветами.
Теперь понятно, что их владелица не может быть из детского дома – это точно. Слишком уж хорошая это была одежда, не детдомовская… Значит, девочка всё-таки из семьи. Бедняжка! Теперь Ирине стало понятно, почему она плакала. Любой бы на её месте заплакал, если бы родители погибли.
Откуда Ирина взяла, что родители новенькой девочки погибли? Это было совсем просто. Ирина в одно мгновение «разложила по полочкам» всё, что успела узнать о новенькой и сделала свои выводы.
Бросить её родители не могли, бросают обычно детей, которые не нужны, а если ребёнка не любят, то зачем покупать ему такую красивую и очень дорогую одежду? Например, Валерка Кудинов, когда появился в детдоме, на его одежду смотреть было страшно. А то, что было на Вике даже и одеждой нельзя было назвать. Из другого детского дома девочка сбежать не могла, ни в одном детском доме, уверена была Ирина, ТАК не одевают. Остаётся только одно – её родители внезапно куда-то исчезли. А как они могли внезапно исчезнуть? Только умереть.
И погибли её родители совсем недавно, иначе бы она не была так расстроена. Теперь стало понятно и то, почему она сидела ночью, в парке, на скамейке, одна. Её родители, наверное, перевернулись на машине или случилось что-нибудь такое, а она долго, до ночи, бродила по городу, зашла в парк – вот тут-то её и подобрали. Только вот почему она домой не пошла? Может она из другого города?
Ирина прислушалась к своим ощущениям. Странно, теперь она даже боялась взглянуть в лицо спящей, хотя точно знала, что теперь она – одна из них. Наверное, ей самой было бы очень приятно, если бы она спала, а кто-нибудь стоял рядом и смотрел ей в лицо.
Ирина вернулась к своему месту. Чтобы успеть написать исповедь, кровать она решила застелить потом, после возвращения из церкви,.
Как же всё-таки неудачно получилось: она совсем на немножечко проспала, а вышло уже столько проблем!
Усевшись на корточки, Ирина открыла дверцу своей тумбочки. Делить её приходилось с Катей Разумихиной, кровать которой стояла рядом, через проход. Когда Катю перевели на её нынешнее место, она тут же оккупировала верхнюю полку – та была в два раза больше, чем нижняя. Ирина на это нисколько не обиделась. Даже если бы всё случилось по-другому, она всё равно отдала бы соседке большую полку – у неё самой вещей было совсем немного.
Катина половина сразу оказалась забита до предела нужными и ненужными мелочами, игрушками и безделушками. Здесь были и кусочки красивой материи, и сломанные куклы, и детские электронные часы без батарейки, множество использованных фломастеров и сломанных карандашей, какие-то газеты, вырезки из журналов, наклейки из жевательных резинок и ещё многое и многое другое.
Только Ирина открыла дверцу тумбочки, как ей под ноги выпал клубок, за которым потянулась нитка.
Девочка засунула клубок обратно. Какая же всё-таки Катя была неряха! А вот интересно, если бы она жила в семье и у неё была целая комната игрушек – что тогда? В эту комнату, наверное, даже нельзя было бы зайти!
Зато на полочке у Ирины был абсолютный порядок. Каждой вещи было отведено своё, строго определённое место, и даже если кто-нибудь отодвигал что-то на несколько сантиметров в сторону, она это тут же замечала.
