– А кто-нибудь слышал сегодня утреннее эхо? «Похоже, кричала женщина», – сказала Шурка (мосол). Она была очень худая, поэтому жители деревни прозвали её «Мосол».
Нюрка сразу подумала о Марии, смуглое ее лицо приобрело багровый цвет, а сердце поднялось к горлу, того и смотри, выскочит, карие глаза испуганно посмотрели на бригадира. Она забежала в палатку, остановилась, топчан Марии заправлен, а платка цветного на месте не было.
– Где же ты, горе луковое? – с минуту, она размышляла, – что делать, с чего начать? – но уже точно знала, в утреннем эхо был крик Марии. – Она рожает одна и неизвестно где! – прихватив с собой два плотных покрывала, она скатилась кубарем в низ по косогору. Было очень тихо, лишь изредка издавали звук небольшие птички, вышло солнышко, стало приятно тепло, трава от утренней росы начала подсыхать. Она посмотрела на чистое голубое небо, – день должен быть замечательным, а это значит у нас с тобой, Мария, все будет хорошо! Только, где же ты спряталась, подруга моя золотая? – она смотрела по сторонам, но кругом не было ни души, она снова поднялась наверх, остановилась на пригорке, оттуда лучше просматривалась вся округа. – Так, куда бы я пошла на твоем месте, чтобы остаться незамеченной? – спросила она себя, и сама дала ответ:
– Конечно, я пошла бы в укромное место и где сухо, а сухо может, быть только под деревом. – Она пристально осматривала низину, еле сдерживая слезы, ею овладел страх за Марию. – Что если на нее напали бандиты! Сколько их здесь бродит? – она уже открыла рот, чтобы позвать подругу, но совершено случайно, будто кто-то повернул ее голову в другую сторону. За непроходимыми кустарниками и валежником в километрах двух-трех поднимался вверх дым, – значит, это чей-то дом и в нем живут, – подумала она, – раньше ходили слухи, что где-то недалеко от лагеря стоит пасека, может, это и есть она? – Несколько минут она смотрела по сторонам и вдруг радостно выкрикнула: – А вот и дерево! – Она скатилась вниз, подобно мячу подскочила к нему, и то что она увидела привело её в шок.
На цветном платке лежала Мария, свернувшись калачиком поджав колени к животу.
Нюра наклонилась над ней, – зачем ты ушла из лагеря? Все равно, рано или поздно все узнают, что у тебя родится ребенок!
Мария посмотрела на подругу затуманенными глазами. Измученное и искривленное лицо от боли закрыли разбросанные светло-русые волосы, у нее не было сил даже стонать.
Нюра убрала с ее лица волосы, – хорошая моя, потерпи, все будет, так как ты хочешь! Мы с тобой сейчас уйдем далеко, далеко, и нас никто никогда не найдет! Пусть будет по-твоему.
Мария посмотрела на неё сквозь слезную завесу и криво улыбнулась.
– Пойдем отсюда, Мария, здесь не далеко чей-то дом, раньше говорили, вроде это пасека! Только ты помоги мне, приподнимись чуть, я положу тебя на покрывало и дотяну до того дома.
– Ничего не надо, Нюра, я никуда отсюда не пойду, ты даже не представляешь, как мне больно! – через слезы проговорила она.
– Ничего, подруга, терпи, Бог терпел и нам велел! Не зря так говорят, и какая же ты будешь мать, если не испытаешь боли?
Мария с усилием приподнялась и, не разгибаясь, прилегла на покрывало. – Нюра, ну, как ты меня потащишь? Давай останемся здесь! – И снова схватки и снова крик. Не обращая внимания на крики подруги, Нюрка торопилась к дому, где видела столб серого дыма.
– Какая я молодец, что взяла с собой два покрывала, – похвалила она себя, – так идти быстрее и тащить легче, да и тебе, не так больно!
Путь оказался невыносимо трудным и долгим. Расстояние до того дома, было не два-три км, как предполагала Нюра, а в два раза длиннее. Пробирались через чащу и заросли, казалось, этому не будет конца.
У Марии возобновлялись схватки, она кусала свои прелестные губы, чтобы не кричать, а, когда схватки прекращались, она шла сама, но не долго, снова боль и крик.
– Потерпи, милая, скоро уже придем! Сейчас, еще одну передышку сделаем и пойдем дальше! – От палящего солнца и нагрузки у Нюры пересохло во рту, ее платье насквозь пропиталось потом. Она остановилась и легла подле Марии, раскрыв широко рот, облизывала тонкие пересохшие губы. – Сейчас бы водички, хотя бы один глоток! – тяжело дыша, проговорила она.
Мария виновато посмотрела на подругу, глотая слезы, – прости меня, Нюра.
– Ну, что ты, глупенькая? Все хорошо! Зато, у нас появится еще один человечек!
Мария закрыла глаза, и пушистые ресницы затрепетали, – куда я пойду с этим человечком?
– Куда, куда? – не выдержала Нюра, – домой к родителям! Никуда они не денутся, еще, как будут любить дитя! А сейчас помолчи, быстрее дойдем! – приказным тоном сказала она и сморщилась от боли. – Все ноги порезала, надо было туфли надеть, а я переволновалась и забыла обуться!
– Нюра, прости, как же я не заметила твои босые ноги? Возьми мои туфли, у нас с тобой один размер! – она сейчас же разулась и заставила подругу обуться.
Глава 7. Спасение на пасеке
Наконец, послышался звонкий лай собак, а за ним мужской голос позвал:
– А ну, ко мне, дамы!
Навстречу девушкам шел не высокий, коренастый мужчина в поношенной выцветшей от солнца одежде. На его голове широкополая шляпа, на ней прикреплена серая в мелкую ячейку тонкая сетка с длинными концами, завязанными вокруг шеи.
Увидев Нюрку и рядом девушку, лежавшую на покрывале, взмахом руки подал знак собакам сидеть.
Они сели рядом и с любопытством спокойно смотрели на пришедших людей.
Мужчина удивленно рассматривал нежданных гостей.
Нюрка смогла рассмотреть через сетку его лицо, оно показалось ей припухлым, небритым и синеватым. – Бандит, а не пасечник! – подумала она, – что теперь с нами будет? Я то смогу убежать, а Мария как? – но, пересилив страх, спросила: – Дядь, это ваша пасека?
– Да, раньше она была! – криво улыбаясь, не громко ответил мужчина.
Она не услышала, что он сказал, – точно бандит! Как-то подозрительно улыбается! – ее мысли прервал его же бархатистый, приятный голос.
– Откуда вы девоньки и что с этой? – он мотнул головой на Марию. – Почему ты тащишь ее? – Его голос показался Нюрке добрым, и тогда она ответила: – Это подруга моя Мария, она рожает! Сама не может, идти, а я вот помогаю ей! Мы случайно увидели ваш дом, вот и свернули к вам! – виновато отчеканила она.
Мария поджала под себя колени, держа руки в низу живота, от боли кусала губы, и слезы катились по ее измученному лицу.
– Понятно! – сказал мужчина, глядя с сочувствием на безжизненно бледное лицо Марии. Он снял с головы защитную сетку и подал Нюрке, – отнеси в дом! – затем подошел к Марии, – давай, дочка, я помогу тебе! – он осторожно приподнял ее с покрывала, прижал к себе, как свою дочь и понес к дому, повернувшись к собакам, сказал:
– Ну, что вы приуныли? Все будет хорошо, идите на место!
Собаки послушно встали и пошли следом за ним.
Озираясь по сторонам Нюрка запоминала место на всякий случай, мало ли что может, случиться! Увидев впереди ульи, страх окончательно покинул ее, – значит и правда пасечник! Ого, сколько ульев! А пчелы летают, того и смотри, ужалят!
– А ты, девонька не махай руками, не то искусают! – предупредил пасечник. Он занес Марию в дом и положил на стоявший в углу топчан. – Здесь, дочка, тебе никто не помешает и не обидит, не волнуйся. А – я, вам медку принесу! Небось, проголодались? – он вышел в сенцы, минуты через три принес железную чашку с медом, таким янтарным и пахучим, что у Нюрки произвольно потекла слюна. Ломанный большими кусками хлеб, лежал на столе, и эмалированная зеленая кружка с холодной водой, стояла рядом с чашкой меда.
Нюрка хотя и проголодалась, но сразу набросилась на воду, и в одно мгновение опустошила кружку, а затем принялась за мед. – Такое может, быть раз в жизни, чтобы есть его ложками! Мария, ты будешь? Тебе надо поесть, не то сил не будет рожать!
Марии есть не хотелось, но она поднесла ей чашку и насильно стала кормить.
– Не хочу я, Нюр, дай лучше водички, во рту все пересохло!
Нюрка поднесла ей кружку с водой.
Она глотнула, – хороша водичка, родниковая, мягкая, не то, что у нас дома! – охрипшим голосом произнесла Мария.
– Твоя, правда, подруга, с такой водичкой и болезнь не страшна! Кстати, тебе не стало легче?
Мария улыбнулась, показывая ряд белых зубов, – отпустило чуть.
– Ну, слава Богу, а то смотрю на тебя, как ты мучаешься и мне от этого больно! – Она собрала с подушки пряди волос и заколола на её голове, любуясь ею, со светлой завистью сказала: – Как же ты красива, Мария!
