деле, решительно ничего не могу разобрать! — пристав устало вздохнул. — Ладно, что там у вас?
— Я допросил трёх горничных, двух кухарок, судомойку, сторожа и садовника. В ту ночь здесь, в барском доме, как называют его слуги, были лишь горничные Авдотья и Дарья да судомойка Прасковья. Вся остальная прислуга находилась в пристройке, кроме сторожа Игната, который сидел в сторожке и нёс свою службу.
— Занятно, очень занятно. Вы, конечно же, не узнали ничего интересного. У горничных и судомойки есть алиби, я прав?
— Да, Прасковья мыла посуду, а Авдотья с Дарьей помогали дамам готовиться ко сну. Слова судомойки никто подтвердить не может, в отличии от горничных.
— Что же, прекрасно. В любом случае, благодарю вас.
Оба замолчали.
— Андрей Петрович, у вас есть какие-то идеи? — наконец негромко спросил урядник.
— Есть, конечно же, есть. Я с точностью могу сказать, что нам с вами навешали лапши на уши. Взять хотя бы Реутовых: во-первых, мне вполне ясно, что Юлия Михайловна либо была знакома с покойным ещё до бала, либо что-то о нём знает. Вы, я полагаю, сами видели, как она разозлилась на Марью Александровну, когда та сказала лишнего.
— Быть может, она просто испугалась, что вы начнёте её подозревать?
Становой пристав Андрей Петрович Сафонов
— Не думаю, Фёдор Иванович. Однако, ничего, что могло бы подтвердить её вину, у меня нет, так что покажет только время. Я уверен, что совсем скоро мы узнаем много интересного. К слову, второе, что я могу сказать — Павел и Марья… кто-то из них непременно лжёт. Вы помните: Марья Александровна сказала нам о том, что никого не видела во время своей прогулки, а это значит, что в саду был кто-то один: она или Павел. Что же касается Софья Константиновны, то сдаётся мне, что мы многого не знаем о ней — как говорится, в тихом омуте черти водятся. Анна Васильевна тоже, вероятнее всего, что-то скрывает, и, как мне кажется, это может быть связано с Алексеем Николаевичем. Но все мои размышления — полнейшая ерунда без результатов вскрытия, которым, как мне кажется, уже пора быть готовыми. Ну что же, будем ждать.
**
В ещё недавно столь шумной гостиной теперь было тихо. Якунин осмотрелся и увидел Софью, стоящую у окна. Она облокотилась о подоконник, глядя вдаль и явно находясь мыслями где-то далеко. Тонкие пальцы нервно постукивали по дереву, словно играя на пианино. Алексею хотелось заговорить с ней, но слова будто бы застревали в горле. Впервые в жизни он, всегда смелый, даже излишне, чувствовал волнение и стеснение.
— О чём Андрей Петрович говорил с вами? — наконец спросил Якунин, подойдя чуть ближе.
— А о чём можно говорить со вдовой убитого? — с печальной усмешкой поинтересовалась Софья, обернувшись. Под её глазами залегли красноватые тени — следы бессонной ночи и недавних слёз. — Разумеется, задавали разные вопросы: что я делала, не видела ли чего-то странного; пытался, наконец, отыскать мой мотив, а в итоге… в итоге нашёл целых два. Я ни капли не сомневаюсь, что теперь он считает меня убийцей собственного мужа. Кто бы подумал, что со мной может такое случиться! — она улыбнулась, но в этой улыбке чувствовалось столько горя, страха и отчаянья, что Алексею стало не по себе.
— Софья Константиновна, я… — он осекся, глядя на молодую вдову. Чёрные глаза, полные слёз, россыпь родинок на фарфоровой коже, тёмный локон, выбившийся из прически — всё это было столь прекрасным и манящим, что опьяняло Алексея, и лишь одно желание было в его голове — подойти ближе, прикоснуться к Софье. Один маленький шаг в её сторону, и Алексей, тоже облокотившись о подоконник, словно невзначай дотронутся прелестной маленькой ручки.
Софья вздрогнула и испуганно взглянула на мужчину. Жар. Он, словно тёплый мёд, разливался по её телу, и тревога отступала, становилось спокойно и хорошо, а вместе с тем против её воли прибавлялось приятное волнение.
— … я бы очень хотел помочь вам, но совершенно не знаю как. Скажите, что я могу сделать для вас? — вкрадчиво проговорил Алексей.
— Благодарю вас, однако, боюсь, ничего. Мне кажется, нам вообще не стоит надолго оставаться наедине — о нас могут неправильно подумать.
— Конечно, — печально усмехнувшись, сказал Якунин. — Но всё же, если я смогу принести вам хоть какую-то пользу, прошу — скажите мне об этом.
— Благодарю вас, — сказала Софья, улыбнувшись.
Она, попрощавшись, отошла от окна, и, проходя мимо Алексея, слегка задела его ладонь своей, задела словно нарочно, словно ей тоже хотелось дотронуться до него.
***
Тик-так. Тик-так. Проклятые часы!.. Алексей сидел на кровати в своей комнате, уронив голову на руки и массируя виски. Что это был за порыв? Почему он почувствовал то же самое, что и тогда, за десять лет до этого, или же с Катей, три месяца тому назад?..
Он знал, что это чёртово письмо, здесь, в шкафу, как знал и то, что не сможет избавиться от него, не сможет сжечь, как поступил с остальными её письмами. Вот оно, на верхней полке! Алексей взял конверт в руки, бережно открыл его, достал лист и принялся читать строки, которые, казалось, уже знал наизусть.
Алексей Николаевич,
признаться честно, я совершенно не знаю, зачем пишу вам, почему позволяю себе такие мысли и слова, но бумага не краснеет. В сердце моём буря; я ни на секунду не могу сомкнуть глаз без того, чтобы не увидеть вашего лица. О, если бы вы только могли оказаться рядом! Я мечтаю лишь об одном — снова коснуться вашей руки, снова услышать ваш голос. Вы стали смыслом моего существования, моим светом, лучом солнца в дождливый день. Если вы ничего не испытываете ко мне, или, быть может, в вашем сердце другая, прошу, скажите мне правду,
