— Я… я — горский еврей?!! — побелел Берия. — Лазарь, ты думаешь, когда говоришь! Я грузин! Слышишь ты, жидовская морда?
— Как не слышать… Но что же я могу поделать, Лаврентий, если ты по всем признакам еврей? И зачем ты отказываешься, право, не понимаю. А как ты похож на еврея, как похож!.. Говорю тебе как еврей еврею, лицом ты — вылитый еврей. А как пенсне тебе идет! Как идет!.. Ну-ка, поворотись-ка, друг Лаврентий. Ну вот, так и думал! Долго не мог понять, кого ты мне напоминаешь? А теперь понял! Единоутробного брата моего покойного папаши, дамского портного дядю Зяму! Ну, поворотись-ка еще раз. Ну что я говорил, чистый дядя Зяма!
— Я убью тебя, Лазарь, — кипя злобой, прошипел Берия, — ей-ей убью!
— Руки коротки, Лаврентий Палыч. Жидовская вы морда!
… Сталин, наконец, закончил телефонный разговор и обратился к присутствующим:
— Звонил Ильич. Интересуется, как у нас идет подготовка к… — он покосился на меня и замолчал. Потом вдруг взорвался: — Вот он так всегда, этот наш "камень на камень, кирпич на кирпич" всеми любимый Владимир Ильич! На все готовенькое! Бродит, как призрак, по Европе, десятилетиями торчит в разных там Германиях и Швейцариях и в ус не дует. А нам тут, извините, в говне копаться… А потом прикатит на паровозе, вскарабкается на броневик и будет всех учить, как надо строить социализм. Будто мы сами не знаем! Будто мы тут сами без него не разберемся!.. Что он знает о России? Что он может знать, сидя в своих вонючих Альпах? Ах, как он далек от народа! Как далек! Сидел бы уж в своей сраной загранице да статейки пописывал. И что ему там неймется?! Не понимаю я его. Живет в благополучной буржуазной стране, живет хорошо… Говорят, пиво пьет, сосиски трескает… Опять же, Европа, культура…
— Там вообще давно все хорошо живут, — вздохнул Вячеслав Михайлович Молотов, многолетний сталинский министр иностранных дел, — и никто ни о каких революциях не помышляет. Зачем?..
— Действительно, зачем? — машинально повторил Сталин и спохватился: — Как это зачем?! У них это одно, а у нас другое… Совсем другое! У нас иначе нельзя… Так что же нам делать с Ильичем?
— А может, его — того?.. — подал голос Берия.
— Что значит — того?.. — не понял Сталин.
— Ну, того… как Троцкого…
— Ты что, с ума сошел?!
— А что тут такого? Очень даже просто. Обычное дело. С живыми всегда одна морока… Одних бумаг… А так тюкнуть его легонько ледорубчиком по маковке, а потом сказать, что, мол, того, зашибли бутылкой в пьяной драке, и дело с концом…
— Похоже, ты там у себя на Лубянке совсем умом тронулся!
— Товарищ Сталин, вы же сами говорили: "Нет человека — нет проблемы".
— Тебе, Лаврентий, дай волю, ты и нас всех на тот свет отправишь! — возмутился Сталин. Потом, подумав, сказал: — Хотя в предложении товарища Берии что-то есть. Что-то заманчивое! Скажу больше, оно заслуживает самого пристального внимания. Мы к этому вопросу еще вернемся и непременно его рассмотрим. Но не сейчас. Потом как-нибудь, позже. А в настоящее время нам дорог каждый человек. Каждая боевая единица на счету. Все пойдет в дело, все сгодится. А Ильич будет нашим революционным коммунистическим знаменем… А тебе Лаврентий надо бережней обращаться с кадрами…
— Он на евреев нападает, товарищ Сталин, — наябедничал Каганович, — а еврей — это звучит гордо, как сказал бы Максим Горький, если бы Лаврентий его не того…
— Значит, это ты, гнида, прикончил великого пролетарского писателя?! — изумился Хрущев.
— Нет, это он сам, — с сожалением сказал Берия, — товарищ Сталин запретил, помните, Иосиф Виссарионович? Вы еще тогда сказали, что он и так загнется, легкие у него, мол, ни к черту — курит много… А за гниду ты мне, Никита, ответишь!
— Да он это, он! Он и убил, кто, как не он! — одновременно заговорили почти все члены совещания. — Житья от него не стало, по ночам не спим. Все ждем, когда "воронок" приедет…
— У кого чистая совесть, тот спит спокойно… — проворчал Берия.
— Уснешь тут… Тебя, Лаврентий, когда ты в раж войдешь, и не остановишь, правильно товарищ Сталин сказал, дай тебе волю, ты бы нас всех перестрелял…
— Ну, всех не всех, а… — и Берия мечтательно уставился на Хрущева.
— Товарищи, — предложил Никита Сергеевич, — а что, если его самого, Лаврушу нашего, того?.. Ну-ну, Лаврентий, я же пошутил, ты ведь меня знаешь, я большой шутник…
— Не шутник ты, — со злостью сказал Лаврентий Павлович, — не шутник ты, Никита, а шут. И шут опасный…
— А может, Лаврентий, тебя, правда, того?.. — спросил Сталин, всматриваясь в глаза Берии.
— Товарищ Сталин! Я не пощажу… — зеленея лицом, приподнялся со своего места Берия.
— Это точно! Уж он-то никого не пощадит! — раздались голоса.
— Не пощажу жизни своей в борьбе с контрреволюцией! — преданно глядя на Сталина, сказал Лаврентий Павлович.
— Вот и Ильич советует мне тебя заменить — говорит, не подходишь ты для работы в органах — слишком мягок. А здесь требуется железная рука. Говорит, хорошо бы материализовать и воскресить Дзержинского.
— Час от часу не легче! — застонали те же голоса. — Мало нам одного Лаврентия, так еще и этого душегуба на нашу шею!..
— Нет, нет, Ильич правильно мыслит, реанимируем бескомпромиссного рыцаря революции, нашего железного Феликса… — с воодушевлением продолжал Сталин.
— Где же мы столько железа возьмем, товарищ Сталин? — взмолились все разом.
— Ну, все! Довольно! Поболтали, и будет! — оборвал всех Сталин, — я пригласил вас, господа-товарищи, чтобы сообщить, что объявляю поверку. Нам необходимо произвести предварительный смотр. Итак, начнем. Где товарищ Буденный?
— Он направлен в степи Калмыкии… — начал, было, Берия.
— Кем направлен, — поморщился Сталин, — зачем направлен?
— Маршал Советского Союза Семен Михайлович Буденный направлен в степи Калмыкии на заготовку конины, товарищ Сталин, — степенно сказал Каганович и пояснил: — стране не хватает мяса.
Сталин в ужасе посмотрел на Кагановича:
— Разве конина — мясо?! Кто ж ее жрать-то будет, вы что, тут все с ума посходили? И потом, продуктовыми заготовками у нас всегда занимался товарищ Микоян. Кстати, где он, почему я его не вижу?
Низкорослый, щупленький Микоян, протиснувшись между многопудовыми Кагановичем и Берией, бодро заявил о себе, выкрикнув:
— Здесь я, товарищ Сталин!
— Молодец! Да, так, о чем это я говорил?
— О Буденном, товарищ Сталин.
— Да, да… Впрочем, черт с ним, с этим Буденным — все равно от него никакого толку. Пусть все остается, как есть: степи так степи, Калмыкия так Калмыкия… А остальные, — он обвел взглядом соратников, — все на месте, будем считать, что поверка состоялась…
Бред какой-то… Похоже, попал на расширенное — учитывая мое присутствие, а также присутствие Брунгильды и трупа маршала Блюхера — заседание политбюро.
Я подумал, что все они как бы существуют в каком-то другом времени и ином измерении… Луганск, Ворошиловград, Ленин в Альпах, город Кагановичи… Бред, просто бред… Откуда-то взялась Брунгильда… Зачем она им?
— Уберет кто-нибудь, наконец, эту проклятую бабу с веслом? — воскликнул Сталин, вероятно подумав о том же. — Сил моих нет! Видеть ее не могу! Пристройте ее куда-нибудь. Дайте ей работу, что ли. Не век же она будет здесь торчать и мозолить мне глаза. Найдите ей место, что-нибудь достойное… Может, определить ее в Комитет советских женщин?
— Поставить ее на Тверской, бывшей улице Горького — пусть проституток разгоняет! — сказали сразу несколько голосов.
— Там, что, есть проститутки?.. — оживился Берия.
— Да сколько угодно, на любой вкус, — продолжали те же голоса.
— Так зачем же их разгонять? Товарищ Сталин, прикажите товарищу Брунгильде взять их и немедленно доставить сюда. Товарищи, войдите в положение, — заныл Берия, — я ведь пятьдесят с лишним лет, полвека, подумать только! — баб не трахал!
— Помолчи, Лаврентий! Не время сейчас о шлюхах думать. Тут судьба Советского Союза решается…
Сталин повернулся ко мне.
— А что делает здесь наш гость? — ласково спросил он. — Вы ведь художник, товарищ Сюхов? Та-а-к, очень приятно. Искусство в нашей стране принадлежит народу. М-да… Нам нужны художники. Нам нужны новые Репины, новые Саврасовы, Поленовы, Ивановы, Шишкины… э-э-э…
