он.
В конце концов, и Христос обличал. И даже выгонял из храма. И бичевал. А кто же, как не он, священник, замещает здесь Христа?
И он решил подвергнуть её испытаниям. Чтобы она узнала, наконец, что лёгкого спасения не бывает. И стал выражать недовольство всем, что она делала.
На неё посыпалось: она забыла добавить святую воду в суп; она плохо перебрала пшённую крупу для каши; она не в том порядке сложила тарелки; она не приготовила обед вовремя; она плохо помыла посуду; она много разговаривает с посторонними односельчанами; она смеётся иногда, что совершенно недопустимо; её пироги получаются невкусными; она не умеет молиться; она не видит своих грехов; у неё нет покаянного чувства; она заражена греховными привязанностями к своим родственникам; она часто вспоминает свою прежнюю греховную жизнь; у неё нет рвения ко храму; она плохо знает православие и недостаточно интересуется им; она не любит читать жития святых и т. д. Словом, она такая… такая, и всё. И он каждый раз находил повод, чтобы сделать ей замечание. Упрекнуть её хоть в чём-то – унизить для смирения, чтобы не возгордилась своим ангельским характером. И чтобы все поняли – не такой уж он у неё ангельский.
Казалось бы – он всё делал правильно, только что-то изменилось. Вдруг дети, усвоив его отношение к ней, стали повторять те же уничижительные слова. Они уже не хотели оставаться с ней – просто потому, что она была плохая.
А она не понимала, что случилось. Что такого она сделала, почему так изменилось отношение к ней? От неё требовали какого-то колоссального перерождения, которое должно произойти в короткое время, как будто она действительно должна стать ангелом. Она пыталась всё делать лучше. Она старалась делать всё, чтобы вернуть к себе прежнее расположение. Но однажды поняла: что бы она ни сделала, всё будет плохо. И как бы она ни старалась, всё бесполезно.
Ангелина сначала молчала, потом смущалась, потом начала расстраиваться, потом раздражаться, а потом действительно стала всё делать плохо. И чем больше он её порицал, тем хуже у неё всё получалось. Он возмущался уже всерьёз. И она всерьёз воспринимала всё. Однажды она бросила полотенце на стол и ушла куда-то. На улицу, в деревню. А дальше идти некуда. Ходила вдоль берега. Сидела на скамейке у храма. Так не хотелось возвращаться в дом. Как будто всё там было чужое, и она там была чужая. И вот теперь – не было у неё дома, и нигде теперь его не было. Оказалось, что и здесь так же, как и в монастыре у матушки Степаниды. Никакой защищённости. Всё зависит от настроения того, кто здесь главный.
А отец Виталий сказал: вот и открылось всё. Вот она какая на самом деле, Ангелина. Когда она вернулась, он говорил о том, что в реальности нет у неё ни смирения, ни терпения, ничему не научилась она, ничего не приобрела. И ситуация у неё тяжелая, прямо скажем, не ангельская. Он говорил – и чем больше говорил, тем больше сам раздражался, злился, и не мог уже остановиться. А оттого, что потерял спокойствие, винил её же, Ангелину.
* * *
И всё-таки были благодатные дни. После службы, после всенощной, отец Виталий возвращался домой, останавливался у колодца и смотрел на звёздное небо. Иногда смотрел, как отражается луна в реке. Было темно и тихо, и не хотелось идти в дом, а стоять вот так и смотреть на этот простор вокруг и едва различать силуэты домов, слушать тишину, ощущать покой и понимать вдруг до самой глубины слова «Царствие Божие внутрь вас есть». И казалось – не надо никуда идти, не надо ничего искать, всё есть.
И он не хотел быть суровым и требовательным, а наоборот – проникался тёплым чувством ко всем окружающим, и начинал всех любить, и даже готов был, если надо, пожертвовать собой ради всех.
Ангелина тоже находила осколок Царства Божия. После всех своих дел, убрав, сложив тарелки и кастрюли, вытерев клеёнку на столе, вылив помойное ведро, развесив сушиться полотенца, накормив двух кошек и собаку, замочив на завтра фасоль, прочитав вечернее правило, она лежала на своей узкой кровати-скамейке и смотрела на огонёк лампады. И было хорошо и спокойно в эти минуты. На неё сходил тот небесный мир, который вечен и который до конца непостижим. Она закрывала глаза, и ей хотелось ещё сильнее закутаться, укрыться в этом душевном покое, стать частью этой тишины. И казалось в этот момент – ничего не надо, всё хорошо, всё правильно, всё так и должно быть.
Но наступало утро, она начинала греметь кастрюлями, матушка кричала на детей, ворчала на Ангелину, отец Виталий шёл в храм или садился за книги, дети огрызались, кухня наполнялась запахами тушёных овощей, и уходила тишина, и начиналась обычная жизнь.
* * *
Ей стало казаться, что она живёт в параллельном мире, обитатели которого стараются как можно меньше соприкасаться с миром привычным. Не существует книг и кино, и всё, что её интересовало когда-то, здесь никакой ценности не имело. Даже то, что казалось вполне безобидным и естественным. И сама она как человек, у которого когда-то были свои интересы, не имела никакой ценности.
Тем не менее из этого мира всё же приходилось выбираться в обычный, «греховный», стараясь держаться в нём очень осторожно, с оглядкой, чтобы не заразиться какой-нибудь болезнью. Она даже ездила в город, чтобы приобрести какие-нибудь вещи для хозяйства или книги для работы. Она проезжала на автобусе знакомыми маршрутами, когда ей нужно было куда-то по послушанию, и узнавала улицы. Так она проехала мимо своей школы. Показалось вдруг, что эта школа была в её жизни очень давно, и даже не в её жизни, а в жизни другого человека, который жил на другой планете в далёком прошлом. Проехала мимо библиотеки, куда ходила читать «греховные мирские книги». Мимо поликлиники, куда всё ещё могла обратиться за помощью, если бы нужно было, но обращаться за медицинской помощью в её кругу было принято в самом крайнем случае. Надо терпеть и переносить все болезни.
Однажды она даже проехала мимо своего дома, обычной панельной пятиэтажки, и издалека ухватила взглядом огни своих окон. Кто там сейчас? Окно на кухне горело ровным желтоватым светом с небольшим зеленоватым оттенком абажура, который она сама купила когда-то. Наверное, там отец после работы пьёт чай.
А в другой комнате, наверное, сестра со своим другом. Ангелина отвернулась. Нет, в следующий раз она не
