болезнь… Нет. Я хочу сказать, что если человек не позволит себе заболеть, то он и не заболеет. Я не хочу сказать, что ты сама хочешь болеть, что ты разрешаешь себе болеть, нет… Наверное, ты недостаточно хорошо осознаёшь свою ответственность и свой долг. Если ты можешь позволить себе болеть – значит, ты ни во что не ставишь свои обязанности. Я бы тоже хотел вот так расслабиться и поболеть, но это невозможно. Я не болею настолько, чтобы оставить свои обязанности! Словом, ты должна прилагать усилия к тому, чтобы выздороветь, потому что надо работать.
– Я не знаю, – сказала Ангелина. – Я постараюсь выздороветь. Я не могу сама хотеть болеть! Я не хочу болеть! Просто у меня иногда кружится голова…
Наверное, он мог бы и строже сказать ей, если бы не боялся. Потому что вид у Ангелины действительно стал больной, она похудела и была бледной. Нет, она не притворяется.
– Во всём, что происходит с человеком, виноват он сам, и только он сам, – продолжил он назидательным тоном, немного свысока, обращаясь к Ангелине как к погибающей овце.
Он говорил, что её болезнь стала причиной стольких нестроений. Во-первых, придётся искать кого-то, кто бы делал её дела. Во-вторых, матушка Тамара не справляется теперь со своими делами. В-третьих, состояние Ангелины требует внимания, а следовательно, кто-то должен отрываться от своих дел и заниматься её здоровьем. Словом, она должна сделать некоторые выводы, она должна, наверное, принести какое-то особое покаяние в каких-то особых грехах, чтобы Бог исцелил её.
Его тон был снисходителен и в то же время спокоен. Он при этом выразил готовность помогать ей, нести и «этот крест», и «эту ношу», если Ангелина окажется не способной выполнять свои прежние обязанности. При этом он вздыхал, как человек, который и без того обременён различного рода крестами и ношами, так что этого ему только не доставало.
Нет, её никто не оставит. Ей помогут, конечно.
Ангелина плакала ночью и молилась, чтобы Бог вразумил её, в чем же она виновата, что такое случилось с ней, и чтобы Он исцелил её.
* * *
И всё же пришла помощь.
Две деревенские женщины, Валентина и Галина, которые последнее время ходили в храм на службу, выразили готовность помогать по хозяйству. Они были крепкие, сильные и на вид здоровые. В них была какая-то сельская выносливость и сноровка и почти безнадёжная терпеливость. Им нравилось помогать батюшке, они с удовольствием готовили и убирали, и даже давали советы матушке – как что сажать, как квасить, как солить, как поливать.
И так у Ангелины появилась смена. Теперь, когда она пыталась набраться сил, её место оказалось занятым.
Батюшка, кажется, был больше доволен своими новыми помощницами, чем Ангелиной. Ему нравилось, что они сильные и энергичные, и всё сделают, что скажет батюшка, и по храму и по хозяйству. Они усвоили про послушание, и работали с легкостью и энтузиазмом (это в укор тем, у кого этот энтузиазм иссяк, говорил про себя отец Виталий).
На их фоне Ангелина выглядела усталой, а матушка – равнодушной. Он понимал, что этот неофитский пыл пройдёт, но сейчас его это устраивало, от помощи он не отказывался, тем более что это была не помощь – а опять же, о чём он говорил им всем, – служение, работа во славу Божию, для их же спасения. Это им нужно, а не ему. А ему – всё Бог даёт, Бог делает, Бог помогает. Ну да, руками людей. Их руками.
А ведь и Ангелина когда-то нравилась. Нравилось, как она мыла посуду и убирала в доме с истинно монашеским смирением. Но его планы изменились. Он решил, что от Галины и Валентины сейчас больше проку, чем от Ангелины. У них всё в руках спорится, вот кого надо ставить всем в пример!
А Ангелина что?
А что Ангелина? Ей, конечно, надо прежде всего лечиться. А потом подумать, что она делала не так. Приступить к своим обязанностям с ещё большим смирением, потому что последнее время, – вследствие ли болезни, вследствие ли лени, в которой она не хочет признаваться, – но многие её дела оставляли желать лучшего.
И Ангелина, которая хоть и медленно, но всё же выздоравливала, чувствовала себя неприкаянной. Она никак не могла понять: почему здесь, где её призвание, её послушание, куда она приехала с верой, по благословению отца Нила, да ещё отвергла «соблазн» семейной жизни, Славика и своих близких, она вдруг оказалась не нужна? А как же благословение?.. И мысли кружились в голове, не давая покоя, вселяя сомнения и страх.
И отец Виталий всё чаще был обеспокоен своими сомнениями: а не поторопился ли он, «попросив» себе в послушницы Ангелину? Может быть, поспешил. Подумаешь, имя такое… Что такого увидел? И откуда ж он мог знать, что в этой деревне, где большинство пьёт, а меньшинство занимается своей частной жизнью, он вдруг встретит таких здоровых, крепких, выносливых, самоотверженных женщин?..
И тут подоспела ещё одна радостная новость. Кажется, Бог услышал молитвы, сказал себе отец Виталий, когда получил это известие. Его обещали познакомить с одним «новым русским», который по непонятным причинам захотел пожертвовать на храм какую-то сумму. Этой встречи, которая могла многое изменить в жизни прихода, и ждал теперь священник, заранее включив имя будущего жертвователя в поминальный синодик о здравии.
* * *
Незадолго до этой встречи в деревню приехали на своей машине паломники – парень и девушка, в гости к матушке Тамаре и отцу Виталию. Они были весёлые и воодушевлённые – путешествовали по святым местам, навещали друзей, знакомились, заходили в храмы, которые открывались уже повсеместно, и в конечном итоге держали путь в тот монастырь, где подвизался духовник Ангелины отец Нил. Они были разговорчивые, активные, на что получили оценку отца Виталия: «Неофиты ещё».
И отец Виталий понял, что это и есть указание свыше.
Кто ещё, как не духовник, должен решить, как Ангелине быть дальше?
Он сказал, что ей надо ехать. А ребятам рассказал о том, что от них требуется. Он их даже не просил помочь. Он поставил их перед фактом, что Ангелина поедет с ними, в монастырь к отцу Нилу.
Может быть, духовник отправит её на отчитку, или на какой-нибудь святой источник, или к какому-нибудь более опытному старцу, что послужит, если есть на то воля Божья, её выздоровлению, он сам решит, Бог ему укажет. Ведь лучшего и придумать нельзя. Кто, как не духовник, разберётся?..
Ангелина не спорила. «Как благословите», – сказала она в
