― Помог… ― Рука в перчатке зажала ей рот.
Перед глазами всё вертелось. Кровь стучала в висках барабаном, а мысли сменяли друг друга, не задерживаясь. Она не хотела, чтобы всё закончилось вот так.
Неизвестный между тем потащил Анну к стене. Он почти нёс Анну, а она пинала кедами пустоту. В какой-то момент задела голень нападавшего. Вот, сейчас снова пнёт, попадёт в колено, он взвоет, и она вырвется. Ободрённая внезапным успехом, Анна занесла ногу ещё раз.
Следующий удар как будто пришёлся в камень. Нападавший даже не дрогнул, а Анна глухо взвыла в закрывающую половину лица ладонь. Словно электрический разряд прошёл по ноге, а на глаза навернулись слёзы. Тушь потекла, пачкая щёки. Глаза щипало от пота, а суставы ломило.
В следующую секунду её грубо прислонили к стене. Штукатурка корябала кожу, пыль забивалась в нос, лёгкие сводило, а сердце билось уже почти в голове. Шум крови в ушах оглушал, а струйки липкого пота холодили позвоночник.
В этот момент нападавший неожиданно убрал руку от лица Анны. Не ожидавшая этого, она уткнулась лбом в стену.
Анна слышала тяжёлое дыхание за спиной. Чувствовала мерзкий, въедливый запах псины, исходивший от неизвестного. Стать жертвой бомжа-насильника ― смешно, если бы не было так страшно.
― Забирай всё. Только не насилуй и не убивай, ― пролепетала Анна, задыхаясь от кислого запаха нападавшего.
Что она могла ему предложить? Пару тысяч чаевых и айфон с треснутым экраном?
― Я пришёл не забрать. ― Голос у него был хриплый, с то ли звенящими, то ли лязгавшими нотами. ― Я пришёл дать. ― И он резко рванул ворот её рубашки.
В следующее мгновение плечо Анны пронзила острая боль. Неизвестный вцепился в него зубами, проколов кожу, и вгрызался всё глубже. Потекла тёплая кровь.
Грубая ладонь в перчатке снова зажала сопротивляющейся Анне рот, а тяжёлое тело вдавило в стену.
«Он ест меня!» ― промелькнула в затухающем сознании мысль, а потом неожиданно всё кончилось. Анна безвольной куклой осела на асфальт, а неизвестный растворился в сгущающемся смоге.
От помойки противно несло тухлятиной. Мерзкий запах обволакивал сидевшую на холодном грязном асфальте Анну, которая, обхватив себя руками за плечи, смотрела в одну точку.
В голове билась одна-единственная мысль: что это было?
Она подняла дрожавшую руку и осторожно коснулась укуса кончиками пальцев. Струйки крови пролились на грудь и спину, пропитали распахнутый ворот светлой форменной рубашки. Нужно было переодеться: ещё только начало первого. Вернее, Анна думала, что всё ещё начало первого. Она не знала, сколько просидела на асфальте, покачиваясь из стороны в сторону. От пережитого ужаса её била дрожь, а зубы стучали так, будто она сидела не на весенней улице, а на крайнем Севере.
― Аня! Аня! Где тебя черти носят? Миша рвёт и мечет. Полчаса уже куришь… Господи, что с тобой?
Саша, подхватив полы фартука, подбежала к привалившейся к стене Анне. Её крупная фигура загородила проём чёрного хода, который мерзко плыл перед глазами смазанным светлым пятном.
― Боже, Аня, ты вся в крови! ― Саша прибавила несколько отборных ругательств и легко подняла на ноги худенькую Анну. ― В глаза мне смотреть! ― Анна постаралась широко открыть глаза и посмотрела на Сашу. Испуганное лицо и карие глаза подруги понемногу приобрели чёткость. ― Сколько пальцев видишь? ― строго спросила Саша, показывая два отлично наманикюренных пальца.
― Два, ― ответила Анна, удивившись, что голос не скачет, хотя её всё ещё трясло.
― Анька, да ты вся горишь! ― Саша приложила прохладную ладонь ко лбу Анны. ― Может, скорую? Что вообще… что здесь произошло, твою мать?!
― Какой-то псих напал на меня. ― Она вздрогнула, стоило воспоминаниям о пёсьей вони и грубых руках на миг заполнить сознание. К горлу подкатила тошнота. ― Прижал к стене. Я думала, что он сейчас меня изнасилует или убьёт, но он просто… укусил меня!
Комок рванулся наружу. Анна слабо попыталась оттолкнуть Сашу, но та сама развернула её. Силы покинули Аню. Она качнулась вниз, и колени соприкоснулись с шершавым асфальтом. Вспышка боли, и её стошнило.
― Укусил? ― Слёзы навернулись на глаза, мешая видеть, но Анна приглушённо слышала Сашу. ― Тогда тем более надо в больничку скататься. Может, это сумасшедший спидозник какой-нибудь. Кусает всех, заражает, возомнил себя оборотнем.
― Оборотней не существует, ― зачем-то возразила Анна. ― Саша, спасибо. Я, пожалуй, вернусь за стойку.
― Ага, вернётся она, ― усмехнулась Саша. ― С таким-то лицом и в окровавленной рубашке? Вот что, ― она подала Анне руку, ― сейчас мы вернёмся в ресторан. Посидишь в подсобке, отойдёшь немного, а я пока вызову скорую.
― Сашка, да не надо скорую! ― Анне вовсе не хотелось пугать народ приездом врачей. ― Я завтра сама схожу в больницу.
― Вот и сходи, ― наставительно произнесла Саша, помогая Анне подняться по маленькой лесенке и ведя через полуосвещённый зал. ― Потом расскажешь, что да как.
― Хорошо, ― кивнула Анна, стараясь держаться ровно и вцепившись в руку Саши. «Надо будет узнать у неё, где она делает такой красивый маникюр», ― мелькнула в общем круговороте дурацкая мысль.
Анна вновь посмотрела на пальцы Саши. Ногти подруги были бесцветны. Какие-то серые, но никак не ядовито-зелёные, не насыщенного яркого цвета, каким она восхитилась в начале смены. Глубоко дыша, Анна подняла голову. Из освещения зала напрочь пропала вся палитра зелёного.
Анализ на ВИЧ-инфекцию оказался отрицательным, уколы в живот от бешенства ― болезненными, и вакцина от столбняка, кажется, тоже подействовала. А краски из мира продолжали исчезать.
Когда она впервые чётко осознала, что перестаёт различать цвета, страх, немного смазавшийся за пару дней, вернулся с новой силой. Первой мыслью было простое: я умру. Ужас от пережитого накатывал и продолжал мучить Анну даже во сне. Спала она всегда мало и плохо: совмещать учёбу и работу приходилось в ущерб сну, поэтому дни сливались в одно сплошное серое нечто, прорезаемое лишь скачками температуры.
Анна смешивала коктейли уже больше по памяти, потому что за зелёным из её мира исчезли синий и голубой. Теперь, глядя на светло-серое небо, она всякий раз вздрагивала и спешила скрыться в уютных просторных залах ресторана вечером, а днём ― в стенах университета, который и так был оформлен в пастельных тонах, которые она ещё видела.
Но вот чем мир наполнился до отказа, так это запахами. Калейдоскоп запахов и звуков обрушивался на Анну всякий раз, как она открывала глаза. И если краски покидали её постепенно, то запахи навалились в едином порыве. Когда после нападения Анна вернулась домой, то, едва открыв дверь квартиры, почувствовала, что теряет сознание.
Резкая аммиачная вонь, смешанная ещё с какой-то жутью, заполняла коридор. Желчь рванулась из желудка вверх, и Анна, захлопнув дверь так, что с потолка посыпалась штукатурка, кинулась в ванную. Вместо облегчения там её ждала концентрация вони и ужасные ядовитые потёки синей краски на белой эмали ванны. В голову ударило, и Анну стошнило.
На грохот прибежала Милена ― соседка по квартире. Она перекрашивала волосы ― на этот раз в синий цвет. Тогда Анна его ещё видела и смогла наутро оценить новую причёску подруги.
Сейчас же, через две недели после нападения и укуса, в её мире остались только жёлтый и красный. То, что Солнце может погаснуть, никогда не волновало Анну. Теперь же она всякий раз с гулко бьющимся сердцем смотрела на улицу, ожидая, что вместо светло-жёлтых лучей увидит контраст всех оттенков серого.
Окулист и невролог не сказали ничего дельного, а длинный список лекарств Анна выбросила в мусорный бак. Она чувствовала, что ни лекарства, ни МРТ, рекомендованные специалистами, ей не помогут.
Лёжа на своей кровати, Анна пыталась изо всех сил абстрагироваться от звуков и запахов, наполнявших квартиру.
Агамы и сцинки шуршали опилками в её голове. Тонкие языки змей, казалось, были везде. Когти Аркадия ― игуаны Милены, шкрябали по коряге в районе барабанной перепонки. Попугаи-неразлучники чирикали над ней. Мелкие капли из пульверизатора создавали какофонию звуков: Милена как раз брызгала водой на стёкла террариумов, которыми была заставлена вся её комната.
