Скоро мы оказались среди редких деревьев, побитых в войну пулями и осколками. Между ними виднелись заросшие травою окопы и обвалившаяся землянка, а рядом, под молодой, чуть повыше нас, елочкой, едва угадывался могильный холмик, на котором лежала пробитая осколком, поржавевшая спутница войны — наша солдатская каска.
— Вот и набрели, — сказал я. — Куда ни пойдешь — всюду наткнешься на могилу.
— И никто о ней не знает. Была б лопата... — пожалел Сергей, поправляя каску на могиле.
Мы молча постояли под притихшими деревьями, ронявшими на наших глазах желтые листья. В голову приходили какие-то забытые стихи:
Остановись, прохожий,На одну минуту задержись,Ниже голову склониПеред ним и для себя...
Вернулись к машине уставшие, с пустым ведром и длинными палками в руках. Шофер похрапывал, выставив в открытую дверцу ноги в кирзовых сапогах.
— Ну и дрыхнуть же ты охоч! — затормошил его Сергей. — Вставай, готовь сковородку, грибы будем жарить. Кругом одни грибы!
Шофер встал с помятым лицом, молча заглянул в пустое ведро, потом пнул сапогом скат и уселся за руль. Включил зажигание, все еще зевая и протирая глаза.
До города было еще далеко, да и ехали мы по разбитому шоссе медленно, часто останавливаясь и подталкивая машину, когда колеса буксовали в глубоких лужах. Сергей предложил по пути заехать в сельмаг и купить что-нибудь поесть.
— Я — за... — отозвался шофер, до этого все время молчаливо вздыхавший, когда приходилось вовсю нажимать на газ, чтобы выбраться из очередной ямы.
Из съестного в магазине оказались только хлеб и селедка, не считая сладкого: конфет и сахара.
Сергей быстро оценил обстановку и, не спрашивая меня, попросил продавщицу взвесить буханку хлеба и три селедки из бочки. Мне же предложил идти к машине и подождать там.
— Что за секреты? — спросил я.
— Ты же старший в группе, а я должен нарушить здесь первоначальный план действий, — хмуро усмехнулся Сергей.
— Давай, нарушай, — согласился я и вышел из лавки.
Сергей со свертками в руках догнал меня и сел в кабину.
За деревней, свернув с дороги в глубокую балку, заросшую мелкими кустами, остановились у ручья, который можно было перешагнуть, но все же у воды, как хотелось Сергею. Он сразу принялся хозяйничать, а нас отправил мыть руки к ручью. Когда все было готово, пригласил занять места на траве.
— Неси стакан, — сказал он шоферу.
В центре разложенных на бумаге хлеба и селедки стояли пол-литра водки и банка каких-то рыбных консервов в томате. Опережая меня, Сергей пояснил, что выпросил ее у продавщицы, а она продает консервы только в нагрузку с водкой. Я не совсем верил ему, но он божился, что водку ни за что бы не взял, если бы не существовало таких правил в торговле.
— Тебе нельзя, — сказал Сергей шоферу, — а мы по сто граммов пригубим под каспийскую селедку, по-фронтовому, за того, который там, в лесу...
За день мы очень проголодались и, казалось, никогда такой вкусной селедки с черным хлебом не ели. Шофер перекусил и тут же ушел к машине, открыл капот и начал копаться в моторе. Сергей закурил «Беломор», стал рассуждать об аппетите на свежем воздухе, хотя глаза у него были отсутствующими, и сам он, как мне подумалось, был еще в Клайпеде.
...Я попросил следователя показать мне изъятую записную книжку и подробно допросить Телкина о местах его пребывания после бегства с немцами из родной деревни. Больше всего, понятно, меня интересовал период нахождения Телкина в Эстонии. В его записях не было ничего, относящегося к тому времени.
На последних потертых листиках я обнаружил список каких-то женских имен. Список, видимо, не раз дополнялся, так как последние записи были разборчивы, а первые читались уже с трудом.
Ни слова не сказав следователю о своих предположениях, я попросил его отдельным протоколом допросить Телкина о каждом имени, а также выяснить назначение списка, хотя я уже начинал догадываться о характере этого «реестра» после того, как отыскал в нем Любу С.
Через несколько дней следователь Анатолий Коротенков сообщил, что можно прочитать протокол. Я сразу же побежал вверх по лестнице на третий этаж.
— Ты знаешь, что это за список? — загадочно посматривал на меня Анатолий с широко расплывшейся улыбкой. — Думаешь, гитлеровские пособники, агентура абвера? Да?
— Нет. Это список его жертв, а точнее — легких побед над теми, кто записан. Он их вспоминал, смаковал, доставляя себе удовольствие.
— Откуда ты знаешь?
— Не трудно догадаться. Но меня интересуют его амурные дела исключительно в Эстонии.
— Читай, — протянул мне протокол Анатолий.
Телкин охотно рассказал следователю о каждой особе из списка, но адресов их не называл, ссылаясь на то, что это были мимолетные встречи военных лет, когда не расспрашивали, кто и откуда. К ним относилась и Аня Шляхина, с которой он встречался в Эстонии совсем непродолжительное время. Она была эвакуирована немцами, работала у них на кухне. О нынешнем местонахождении Шляхиной он ничего не показал. Круг замкнулся, тоненькая цепочка снова оказалась оборванной.
— Не участвовала ли в карательных операциях против партизан часть, в которой служил Телкин? — спросил я Коротенкова.
— А ты думаешь — он признается?
— Как спросишь, — намекнул я на тактику допроса. — Если будет отрицать...
— Будет, — прервал меня Анатолий, — это я тебе заранее говорю. Не знаешь ты Телкина.
— Тогда спроси, кто мог бы подтвердить его службу у оккупантов ездовым без винтовки... В его интересах назвать таких лиц.
Я рассчитывал на то, что Телкин, отрицая свое участие в карательных операциях против партизан в Эстонии, назовет свидетелей, которые знали его по тому периоду.
— Если упомянет Шляхину, постарайся выяснить такие частности из ее биографии, чтобы можно было ухватиться за них...
Коротенков обещал все сделать, как он сказал, в лучшем виде, хотя считал, что в расследовании есть куда важнее вопросы, чем эти интимные связи пособника. Он не совсем понимал значение таких мелочей, как взаимоотношения Телкина с Шляхиной. Меня же интересовало многое: по чьей инициативе произошло знакомство, действительно ли она работала на немецкой кухне и почему ей позволили связь с ним. Неясно было, почему Шляхина повисла на нем, пренебрегая офицерами.
— Ты не знаешь Телкина, — повторил Анатолий.
— Что ты имеешь в виду?
— На допросе спрашиваю: «Какое у вас образование?» Не моргнув глазом отвечает: «Высшее». А у него четыре класса. «Что окончил?» — «Институт рыбака». — «Нет такого». — «Прошу записать в протокол: высшее». Так что Телкин может наговорить все, что ему в голову взбредет. И получается правдоподобно. Тем более для какой-нибудь Шлюхиной, — намеренно исказил он фамилию.
