которой падала полоска света. Заглянул в щелку.
Мать разогревала что-то на плите.
«Она никогда не готовила, не умела», – подумал он.
Эти воспоминания были бесполезны, и взрослый Джерри, вселившийся в тело Джерри-ребенка, мягко отогнал их, чтобы продолжить смотреть.
– Мама? – произнес во сне маленький Джерри.
Она обернулась:
– Солнышко, я тебя разбудила! – Она подбежала, чтобы его обнять. Мама была ледяной, и холод пробирал его до костей сквозь фланелевую пижаму. – Ты проголодался? Хочешь пить?
– Нет. – Отвечая, Джерри уже не знал, вспоминает он или выдумывает.
Холод усилился, мать словно превратилась в ледяную статую. Ее объятия не успокаивали, а вызывали дрожь.
– Мама, мне холодно, – услышал он себя со стороны.
Мать не отпускала его.
– Это была моя вина, – сказала она. Даже голос ее стал ледяным. Холод обжигал ему уши, проникал в горло. – Не все они, только…
Голос перешел в жужжание, хватка становилась все крепче. Маленький Джерри поднял взгляд и увидел, что голова матери превратилась в голову насекомого. Мощные мандибулы сомкнулись на его ухе и оторвали его.
Джерри вышел из осознанного сновидения с грязной бранью, которая шокировала бы тех, кто обучил его глубокой медитации.
В песке на светящейся доске, уже начинающей отражать рассвет, была выведена перевернутая буква «Нун». Как и все еврейские буквы, она имела много значений; перевернутая, она встречалась в священных текстах и по некоторым толкованиям обозначала отказ от разума во имя веры. А также – «идти собственным путем».
Джерри вздохнул и спустился на первый этаж. Франческа спала на диване, а сверху на ней разлегся Заин. Заин чуял страх, – возможно, Франческе приснился кошмар. Джерри заварил в кастрюльке кофе, стараясь не шуметь, но Франческа все равно проснулась.
– Почти готово, – сказал он ей.
– Почему ты такой пыльный?
– Я медитировал на крыше.
– Ты медитируешь?
– Когда мне нужно прояснить мысли, а это случается часто.
Джерри пересказал ей свой сон. Франческа выслушала его в недоумении.
– Ты веришь в вещие сны?
– В этом отношении я агностик, но уверен, что этот сон не из вещих. Просто подсознание хочет мне что-то сказать.
– У тебя очень запутанное подсознание. – Она потянулась, ощутив боль в пояснице. – Ты что, варишь кофе в кастрюле?
– Да. Кажется, у вас это называется «кофе по-турецки».
Напиток, который он налил Франческе в стакан, оказался густым, как патока, и горьким, как яд.
– И как ты истолковываешь этот сон?
– В нем повторяется то, о чем я и сам думал. А именно – что осы важны и что… – Джерри вспомнил еще один обрывок сна, – что Джада может быть нашим ключом. Она единственная афроитальянка, помимо твоей племянницы… Правильно говорить «афроитальянка»?
– Чаще говорят «итальянка во втором поколении». Но продолжай.
– Кроме того, Джада – последняя жертва настоящего Окуня.
– Но Окунь никогда не был связан с осами. Почему ты считаешь, что они важны?
– Потому что в дикой природе шершни-мандарины не выжили бы в течение целого сезона в климате Северной Италии. Однако, судя по частицам, которые Иммануил нашел в фильтре фургона, похититель Амалы держит их где-то в округе по меньшей мере год. И они размножаются. Обычно, если заражение насекомыми усугубляется до такой степени, что они гнездятся под капотом, люди от них как-то избавляются, – объяснил Джерри.
– Верно… хотя мы не знаем, как он рассуждает. Но мы всегда думали, что он похитил Амалу, чтобы расквитаться со мной, а не из подражания Окуню.
– Окуню этот мотив подходил. Он мог хотеть наказать тебя за то, что ты спасала козла отпущения, или посмеяться над системой правосудия. Но подражатель должен действовать из других соображений. Настоящий Окунь никогда к тебе не приближался. Не обижайся, но в книгах о Речном монстре ты всего лишь сноска.
– Нужно выяснить, откуда он узнал о Джаде и Марии, учитывая, что он не настоящий Окунь, а они обе не попали в официальный список жертв. Один из людей Феррари?
– Которые подставили Контини, чтобы замять скандал в семье Феррари? Их мало, они очень преданны, и если бы один из них проявил странную склонность к убийствам, остальные это заметили бы, – возразил Джерри.
– И все-таки что-то здесь не сходится. Феррари утверждает, что, когда Джаду похитили, он уже посадил сына под замок.
– По словам Донати, ее забрал Амато, бывший подчиненный моей матери, но Донати не знал куда. Мы можем только предполагать, что он отвез ее в гостиницу Феррари. В чем дело?
– Мне не по себе, когда ты говоришь о людях, которых убил, – ответила Франческа.
– Понимаю, это может вызывать тревогу.
– Это все твой тон. Быть таким расслабленным ненормально.
– Если хочешь, могу изобразить эмоции. Ты знаешь, где находилась гостиница Феррари?
– Провожая меня в гостиную, Бенедетти назвал ее «Квисисана», и насколько я поняла, она где-то в Бергамо.
– Я проведу кое-какие поиски в айпаде, а у тебя есть время собраться, если хочешь. Возьми с собой все свои вещи, потому что сюда мы больше не вернемся. У людей из «Цапли» много связей, оставаться здесь еще на одну ночь слишком рискованно.
Франческа помылась в раковине, потому что ей не хотелось пользоваться ржавым душем Джерри. Дом был довольно чистым, но в полуразрушенном состоянии: заплесневелые стены, неровные полы, сквозняки, накипь. Две комнаты из четырех были загромождены старым пыльным барахлом. Когда она вернулась на кухню, Джерри собирал сумку.
– Можно тебя кое о чем спросить? Почему ты называешь себя Джерри?
– В Тель-Авиве никто не выговаривал «Чезаре», ближе всего было «Джерри». Но это прозвище, а свое настоящее имя я принял после бар-мицвы.
– И как же тебя зовут?
– Не скажу.
– Получается, ты действительно израильский иудей.
– Я не ортодоксален, но в данный момент иудаизм – единственная религия, которая представляет для меня интерес. А Израиль – единственная страна, к которой я чувствую привязанность. От Италии у меня остались только неприятные воспоминания.
Их прервал шум двигателя, и Франческа подбежала к окну. Во двор въезжал минивэн «фольксваген».
– Кто-то приехал, – сказала она.
– Это наше новое средство передвижения. На этот раз не на наше имя.
– Быстро ты подсуетился… Для сбежавшего заключенного у тебя много друзей.
– С чего ты взяла, что я сбежал?
– Ты связывался с Ренато из закрытого учреждения.
– В закрытом учреждении можно находиться по тысяче причин, – ответил Джерри.
Вытянуть из него еще хоть слово по этому поводу Франческе не удалось.
63
Солнце, бьющее в глаза, вывело Амалу из полукоматозного состояния. В конце коридора виднелось голубое небо. Она спит? Сырой ветер, развевающий и треплющий ее волосы, казался настоящим. Но где я? Камни стены, у которой она спала,
