— Ах, откуда я знаю!
— За то, что вы нашли мой инструмент, — сказал он, — я вам спою сейчас по телефону.
Я бросил трубку.
Я больше не мог. Он пугал меня. Доканывал. В его репертуаре были песни всех стран, всех народов.
Я от души желаю ему поступить в музыкальное училище, чтобы оставил в покое всех тех, у кого не в порядке краны. Чтобы он навсегда оставил меня в покое.
Чтобы он нашел себе широкую народную аудиторию, достойную его таланта и энергии!
ЛЮБОВЬ МОЯ
Я влюбилась в него, ой как, ой! Голова его на длинной шее изящно покачивалась в толпе, возвышалась над всеми головами на целую голову. Он двигался мелкими изящными шажками не спеша, и это ему придавало солидность. Руки он держал в карманах, а не размахивал ими разгильдяйски, как делают некоторые. Он увидел меня, а я его, и, кроме друг друга, мы никого уже не хотели видеть. Он меня поразил. У него оказались выбиты все передние зубы. И это придавало ему мужественность. Он врезался в оконное стекло, играя в пинг-понг. Он поранил себе все лицо. И я решила, что мне нужен именно такой человек. Когда он смеялся своим беззубым ртом, все женщины пропадали из виду. Ой как, ой, я люблю, когда от моего мужчины шарахаются другие женщины. Да и какая же не мечтает, чтобы любимый принадлежал только ей! Я просила его побольше смеяться, и он поминутно хохотал, разгоняя всех вокруг. Он не жевал, а глотал еду, и я не успевала ему готовить. Да и какая женщина не мечтает беспрерывно готовить для своего любимого! Он был правнук кого-то из друзей Пушкина, ему рассказывала об этом мать, которая слышала от своей бабушки, а та, в свою очередь, от загадочного друга друзей Пушкина. Он любил повторять: «Культуры у меня давно воз, и теперь мне просто приходится ограничивать себя в культуре». — «Но почему же ограничивать?» — спросила я однажды. «Чтобы всех вокруг не обескуражить», — ответил он.
Мы были в Эрмитаже, и он ходил в толпе, а голова его покачивалась, как всегда, в такт, возвышалась над всеми. К нам вдруг подошел смотритель зала и говорит:
— Выведите отсюда вашего приятеля, он совершенно пьян.
— Вы не правы, — сказала я, — так ходить — его манера.
— Тогда мы выведем его сами, — ответили мне, — у вашего друга голова совершенно не держится на плечах.
— Но ведь это смешно, — сказала я, — вы нас смешите.
И мой любимый рассмеялся. Смотритель шарахнулся в сторону, другие люди тоже, и мы остались одни, окруженные со всех сторон шедеврами старых мастеров эпохи Возрождения.
Он был неотразим. Однажды мы сидели в компании, и он хохотал до упаду, близко к сердцу принимая анекдоты. Давно уже не было гостей за столом и рассказчика, а он все не унимался, и я вдруг почувствовала, что мне надо тоже уйти…
И я ушла. Навсегда.
Ну почему, почему… Потому что:
1. Он мог вставить зубы.
2. Не семенить, а ходить.
3. Не глотать еду, а есть, как все люди, и мне не приходилось бы непрерывно торчать у плиты.
4. Он мог не держать в карманах руки и в то же время не размахивать ими по-разгильдяйски.
5. Он мог не врезаться в стекло, оно само никогда ни в кого не врежется.
И вовсе не нужно человеку ограничиваться в культуре.
И что это за смех… и вообще?!
А Пушкин здесь при чем?!
Короче говоря, любила я его три года, ой как, ой, а потом разочаровалась, ой как, ой!
АВРЕЛИКА
(Доктор филологических наук)
— За свою жизнь я сделал выдающееся открытие, — улыбнулся он устало, — пустил по свету слово АВРЕЛИКА. Докторскую диссертацию защитил на это слово. Сотни страниц исписал бисерным, мелким почерком. Старался больше есть, чтобы курить поменьше, поменьше спать, чтобы больше написать. С тяжелыми свинцовыми веками и отяжелевшим желудком бил в одну точку… — Он откинулся в кресле и закрыл глаза, давая понять, что бить в одну точку с тяжелыми веками и отяжелевшим желудком далеко не легкое занятие. — Труд кропотливый, повседневный, повсеместный, постоянный, неисчерпаемый… — продолжал он, но я перебил:
— Аврелика?
— Ударение на первой букве, — поправил он, — вы неправильно произносите. Ударение на «А». Аврелика — вот как следует произносить. Некоторые на ваш манер предпочитают ударение на «ли», будто так красивей, но ведь не в одной красоте дело. Не все красивое имеет чисто практический смысл. И еще: не путайте со словом «Эвридика». Между этими словами нет ничего общего. Эвридика — женщина, мифологическая героиня, надеюсь, вам известно. В то время как аврелика — собственное мое детище, смею вас уверить…
— Так что же эвридика… ах да — аврелика…
Он радостно воскликнул:
— Я так и знал, что вы начнете путать, это со многими происходит! Но я все учел, — он подмигнул мне, — все оговорил в моей докторской диссертации. Путайте себе на здоровье и пеняйте на себя во всех случаях.
Я сделал вид, что понял. Он сказал:
— Когда человек все понимает, он находится на высоте необозримой и недосягаемой.
Оказавшись на «неимоверной высоте», я все-таки спросил:
— Каким же образом вы пустили по свету это свое слово?
Он глубоко вздохнул. Не так-то, мол, все просто было.
— Постараюсь объяснить. Слушайте меня внимательно и не перебивайте. Итак: в любом разговоре вы вставляете постоянно слово АВРЕЛИКА, к примеру:
«Здравствуйте, аврелика; до свиданья, аврелика; передайте привет, аврелика; примите соболезнования, аврелика». Вы все время вставляете это слово в разговоре. Вы меня хорошо поняли?
— Досконально, — сказал я. — Но смысл какой?
— Не спешите, не спешите. Итак, вы нарочно вставляете это слово при любом разговоре, с любым собеседником, так?
— Ну, так, а дальше что?
— Вы проделываете это с серьезным лицом, — выставил он указательный палец перед своим носом, — иначе…
— Что?
— Провал. Воспримут несерьезно.
— Ах, вот что!
— То-то и оно.
— Не вижу здесь вообще ничего серьезного, — сказал я серьезно.
— Вы серьезный человек? — спросил он серьезно.
— Аврелика — имя? — спросил я на всякий случай.
— Не в этом суть.
— Каким же образом слово пошло по свету?
Лицо его стало настолько серьезным, что я усомнился в несерьезности.
— Послушайте внимательно: тот, кому вы вдалбливаете аврелику…
— Зачем мне ее… эту вашу аврелику, кому-то вдалбливать?
— Да не спешите вы! Если вы будете спешить, я не стану… не стану объяснять… и… в конце концов… молчите. Можете вы помолчать? Вы у меня спросили, я вам согласился отвечать… а вы молчите, и все тут.
— Слова вам сказать нельзя?
— Можно! Можно!!! Но не сейчас. Так вот… Итак, тот, кому вдалбливаете аврелику, сам в конце концов начинает произносить это слово, то есть ваш собеседник в свою очередь пересыпает свою речь авреликой, и таким образом аврелика передается друг другу.
— Для чего?
— Мое учение АВРЕЛИКИЗМ, погодите улыбаться, необходимо человеку, как вода. Как воздух. Как стройматериалы, в конце концов, бетонные перекрытия, блочные дома, музыкальные инструменты, автобусы, троллейбусы, балконы, авиационная промышленность, еда, питье, самовары и одежда!
— И вы еще считаете меня нетерпеливым, — сказал я, улыбаясь.
— А что? — Он крутанул головой в одну, в другую сторону и оглядел меня мутным взглядом.
По взгляду этому я понял, что, когда его заносит, он не так быстро останавливается.
Он уселся поглубже в кресло, провалился в него и начал тоненько и визгливо:
— Человеку гораздо легче говорить, пересыпая авреликой свою речь. Он меньше заикается, если раньше заикался, меньше волнуется, если склонен к волнению, меньше спотыкается на словах, имеет возможность найти нить своей речи, если она теряется… аврелика ему помогает сосредоточиться.
Он выполз из кресла, оперся на подлокотники, подался весь вперед.
Я спросил его:
— По-вашему, выходит, засоренная речь лучше чистой речи?
— Не в этом суть. В крайнем случае, можно делать ударение на последнем слоге, слово-то остается. Да и не в ударении дело, если на то пошло. Гибкость всегда хороша. И везде.
— Не о том я толкую, — сказал я с досадой.
— Да вам не втолкуешь, — сказал он с досадой.
— Но почему вы уверены, что ваше слово пошло по свету?
— Здесь у меня целая теория. Сотни страниц, исписанных мелким, бисерным почерком. Все учтено. И оговорено. Возьмите кавказские народы. У них добавляют в разговоре «Э» или «А». К примеру: «Послушай, а… куда идешь, э… домой не приходи, а… хуже будет, э…» и так далее. Так вот. Если аканье и эканье удобно, целесообразно, смягчает интонацию речи, сближает и уравнивает собеседников, то звучное «аврелика», как некое эсперанто, заменит «А» и «Э». Красивей и целесообразней, согласитесь, хоть и длинней. Но зато легче найти нить: произнесешь, к примеру, медленно: «АВ-РЕ-ЛИ-КА…» — и вот уже ускользнувшие слова выплывают, как расписные.
