Немыслимо нежно притянув мою голову, Калеб поцеловал меня. Сначала легко, а потом тяжелее и слаще. Я могла бы так лежать целый день, но тяжелое чувство, что я должна сказать Калебу о разговоре с Пратом, давило на меня и все мои чувства. Не сразу, но Калеб отметил это.
— В чем дело? Почему ты такая отчужденная? Потому что я не взял тебя с собой в Лутон, когда ездил за машиной?
Я посмотрела в его идеальные глаза, и очень захотела, чтобы его слова были правдой, но это было не так. Я чувствовала себя почему-то предательницей.
— Нет. Давай еще просто полежим.
Калеб промолчал, и просто притянул мою голову к своей груди, но когда он взял мою ладонь в свою руку, я подскочила на месте, как ошпаренная, и внезапно в комнате повисла тишина. Прат снова это сделал, он снова заставил меня сомневаться в Калебе. Калеб просто взял меня за руку, а я тут же решила, что он хочет прочитать мои воспоминания, чтобы понять, в чем со мной дело.
У Калеба был такой вид, словно я его ударила. Наверное, лучше бы он ударил меня.
— Я его убью, — тихо угрожающе прошептал Калеб, но и не двинулся с места, а просто откинулся на спину. — Что он тебе наговорил? Что я опасен? Что я с кем-то встречаюсь? Что?
Мне даже и не стоило переспрашивать о ком он говорил. После того как в нашей жизни появился Прат, он был почти единственной причиной по которой мы ссорились, почти единственной, если не считать самой меня.
Я не стала отвечать, а приблизившись, протянула руку, чтобы он сам мог все увидеть.
Он нахмурился, смотря на руку, и не торопился принимать ее.
— Ну, уже одно я знаю точно — он сказал тебе, что я пользуюсь своим талантом игнорируя твое право на скрытность. Мне даже страшно посмотреть, что было еще.
Я мучительно долго ждала, когда же Калеб возьмет мою руку, я кусала изнутри щеку чтобы не закричать, и в то же время проклинала себя, что вновь поверила Прату. Если меня и этот раз ничему не научит, я уже никогда не смогу вернуть доверие Калеба.
Но я и тут недооценивала Калеба, он с тяжелым вздохом рванул меня резко на себя, и я свалилась на него, почти так же как и пятнадцать минут назад, и было в его отяжелевших руках теперь еще больше любви как раньше. Я попыталась неловко приподнять голову и от этого наши глаза встретились. Не знаю, как мне удалось сдержать слезы, но я смогла это сделать. Несколько грубо Калеб схватил мое лицо в свои ладони. Его пальцы касались моей кожи и доставали мочек ушей. Он нежно проводил пальцами по щекам, а лицо все приближалось, при этом он все еще смотрел на меня. Он читал те воспоминания, которые я уже и сама хотела ему показать, а я задыхалась от теплых чувств, держащих меня так близко к нему. Мысль о том, что однажды может прийти время, когда Калеб перестанет мне доверять, больно ужалила. А как же должен был чувствовать себя Калеб — ведь от меня в этом году он постоянно ощущал недоверие. Как же часто я делала ему больно!
— Моя глупая, недоверчивая девочка, — выдохнул Калеб в мои покусанные губы, которые я успела обкромсать за те минуты его молчания, пока он смотрел воспоминания. Так еще он меня не целовал — так горько так надрывно, словно это был он виноват, а не я в том, что случилось. — Но в кое-чем я с ним не согласен. Думаю нам нужно ехать к тебе.
Все происходило слишком быстро, чтобы я успела как-нибудь среагировать. Мы вроде бы были в доме Гроверов, а тут я уже сижу в своей гостиной, которая неожиданно стала напоминать улей разозленных пчел.
Я даже не совсем следила за разговором, и время от времени вдруг понимала, что все еще здесь, но я бы очень хотела быть в другом месте. Калеб был злым, но вовсе не на меня. Он не ходил по комнате и не метался как тигр в клетке, а просто стоял у камина, но от него исходило так много энергии, что казалось он не стоит на месте — а парит по комнате.
Неожиданно я очнулась, когда в комнате продолжительное время стояла тишина. Я затравленно оглянула комнату, но на самом деле на меня здесь никто не был зол и никто на меня не смотрел — почти все ненавидели Прата, и я только теперь задумалась о причине, по которой все это происходит и поэтому стала присушиваться, хотя пока что не было к чему. Родители заняли позицию позади Прата, развалившегося на диване, словно отрезая ему путь через окно, если все здесь ему надоест. В противовес им в дверях замер Грем, его лицо можно было назвать наиболее спокойным, чем у всех, и все же я слишком хорошо знала Грема, чтобы понять, насколько он напряжен.
И тот, кто меня интересовал больше остальных — Калеб, оставался около каминной полки, слишком далеко от меня, ведь я сидела на кресле, напротив Прата. А он продолжал улыбаться, как ни в чем не бывало. Я с трудом оторвала глаза от Прата, чувствуя, что снова начинаю его ненавидеть, и тут же натолкнулась на внимательный взгляд Калеба.
Он сложил руки на груди и обратил мерцающий темный взгляд, который вызывал в моей душе одновременно и чувство вины, и так же желание. Когда он становился таким отчужденным, я словно видела его впервые, и словно по новому влюблялась в того Калеба — надменного, ироничного, который славился легкими частыми победами, и которому не нравилось, что я всегда по любому поводу имею свое мнение. Но вот его взгляд потеплел, он просто посмотрел на меня, но от сердца тут же отлегло.
Прат тихо хмыкнул, увидев все это.
— Все не можешь успокоиться? — Калеб посмотрел на Прата, и его глаза вновь превратились в два холодных черных камня.
— Знаешь ли, не могу!
— Ты о ней вообще не думаешь.
Бархатные интонации в голосе Калеба зазвенели неумолимой сталью. Все в комнате встрепенулись. Только виновник, оставался к происходящему слишком уж безучастным. Прат сидел, благовоспитанно улыбаясь, при этом смотрел почему-то на меня, и я чувствовала, это для того, чтобы еще сильнее злить Калеба. Но вот почему из-за такой ерунды Калеб должен разозлиться.
— Подумаешь, что такого я сделал? Грех, когда такой дар пропадает.
— Это было не тебе решать, — взорвался Калеб, переходя на крик. Таким злым я его еще никогда не видела.
— Думаешь, не знаю, что ты хочешь сделать? Хочешь оставить все как есть, просто потому, что она, видите ли, забывает около нас о том, что еще человек. Да чушь все это!
Мне уже были знакомы эти слова Калеба, и они опять меня неприятно поразили. Разве все, действительно так, как думал Калеб? Посмотрев на родителей, я поняла, что на их лице нет поддержки Прату, а значит и они думали также. И как давно это уже продолжается? Как давно они вместе обсуждали эту позицию — что я забываю, что все еще человек? Несомненно, они могли быть в некоторой степени правы, но почему же не обсудить это со мной открыто?
