полностью перестал соображать. Именно тогда он согласился с этим дурацким правилом. Нет личным связям в экстремальных ситуациях, голова капитана всегда должна быть ясной.
– Не учли только одного, создавая это правило, – произнесла Джина, – то, что недоступно, становится более желанным. А как же чувства? Я прошла через это, влюбившись в пилота. Что делать таким, как я и Джон?
– Таких уволят не моргнув глазом. Очередь в нашу авиакомпанию слишком длинная, они быстро найдут замену, – кивнул Марк.
Оливия закрыла глаза. Сейчас она подумала о Мелани. Чувство тревоги за подругу росло. А теперь Мел решила жить с Гербертом. И об этом уже знает Даниэль. Его лучший друг Джек Арчер скоро обо всем догадается.
– Вы рассказывали о вашей первой встрече с Джоном, – напомнил хозяйке Марк, ожидая продолжения.
– Ах, да, – Джина снова задумалась, – ваше странное правило отвлекло меня… – Она сделала глоток чая, ставя чашку на блюдце. – Второй раз мы встретились на том же рейсе в Рим. Вечером мы всем экипажем гуляли по площади Навона, любовались фонтаном, ярмарками. Впервые Джон взял меня за руку, и в том момент я поняла, что никогда не отпущу ее…
– Я налью себе еще чаю, – прервала рассказ Оливия.
Она встала из-за стола, унося чашку, и прошла на кухню к окну. Желание уйти возникло неожиданно. И дело было не в прикосновении рук. Разговор про экстренные ситуации в небе ее нервировал, заставлял переживать все заново. В голове вновь возникла авиакатастрофа над океаном, и девушка машинально коснулась шрама на груди – единственное воспоминание о той трагедии. Его не стереть, а вместе с ним не стереть и память.
– Если ты переживаешь по поводу того, что я скажу Арчеру, то можешь быть уверена, этого не случится, но, думаю, он сам догадывается.
Девушка резко обернулась, убирая руку со шрама. В дверном проеме стоял Даниэль. Как долго он здесь стоял? Оливия облизнула пересохшие губы, пытаясь не смотреть на него. Но он заполнил собой все пространство маленькой кухни.
– Спасибо, – кивнула она, и это его насторожило. Он ждал, что в него полетят предметы сервиза. Но, видя потерянную девушку, которая не могла понять, что ей вообще здесь надо, он сделал шаг навстречу, и она вздрогнула, поднимая растерянный взгляд на него.
– Оливия, с тобой все в порядке?
– Все хорошо, – она отвернулась, вновь устремив взгляд на темную улицу. Отец любил смотреть в окно. В памяти всплыл уже размытый образ улыбающегося мужчины с четырьмя желтыми лычками на погонах, и сердце сжалось, а шрам вновь заболел. Зачем надо было тревожить воспоминания? Она попыталась совладать с собой, не дать волю эмоциям перед Даниэлем. Для всех она сильная.
Капитан молча подошел, побоявшись прикоснуться. Он точно знал, что с ней. Дело не в ее подруге – воспоминания об отце сдавливали грудь. Ему как никому другому это было знакомо. Они внезапно пронизывают душу, разрывая на части.
– Оливия, – Даниэль развернул ее к себе, держа за плечи, – есть вещи, которые не пережить в одиночестве. Ими надо делиться, иначе сойдешь с ума.
Она смотрела на него широко открытыми глазами. Зачем он это сказал?
– Твоей матери приятно рассказывать о муже, она живет воспоминаниями. Тебе больно даже думать об отце. Но ты сильная, Оливия. Знаешь, – он улыбнулся, – ты сильнее меня. Я падаю от запахов персиков, а ты летаешь. Тебя не испугала катастрофа, унесшая жизнь отца, ты уверенно шла в эту профессию. Не дай себя сломить.
Даниэль не касался ее физически, только морально, но сейчас ей хотелось чувствовать именно телесный контакт. Она внезапно обняла его, крепко сжав в объятиях, чувствуя, как крепко его руки держат ее. Но ей хотелось еще крепче. Так сильно, чтобы она закричала от боли.
– Я слабая, – прошептала она ему в шею, – я не могу побороть воспоминания. Мне тяжело с этим жить. Я летаю, но каждый раз я вспоминаю ту трагедию, и иногда мне кажется, что со мной случится то же самое.
– Не случится, – прошептал он, рукой запутываясь в ее волосах, – я обещаю.
В памяти всплыла картина, произошедшая в Коломбо: напуганная Оливия, вся в крови в душевой, сидит, поджав под себя ноги, с потерянным видом. Тогда Даниэль тоже обнимал ее, чувствуя, что ей это необходимо. Он чувствовал ее страх, пытался помочь. А сильная зона турбулентности, когда их сменный экипаж попал в песчаную бурю? Игра в молчанку превратилась в пытку, она глазами давала понять, как ей страшно. Он положил свою руку на ее ладонь…
– С тобой ничего не случится, – он слегка отстранился, беря ладонь Оливии, и их пальцы переплелись. Другой рукой он все еще обнимал девушку, чувствуя, как та расслабленно вздохнула и щекой коснулась его груди, вдыхая уже знакомый запах. Запах спокойствия и тепла. Оливия слышала, как сильно стучит его сердце, и от этого стука становилось еще спокойней.
– Ты всегда утешаешь меня, – прошептала она, – что я могу для тебя сделать?
Он засмеялся, и, услышав его смех, девушка улыбнулась.
– Никогда не корми меня персиками.
– Это я уже поняла.
– Я бы попросил тебя быть менее дерзкой, но не стану.
– Потому что сам не сможешь без этого. Что еще?
– Никогда не заходи в кабину пилотов с таким большим вырезом на груди.
Она засмеялась и посмотрела на него. Даниэль улыбался.
– А ты перестань спаивать меня.
– Никогда больше не сделаю этого, – теперь засмеялся он, вспомнив, что быть сиделкой ему понравилось меньше всего. – Думаю, сейчас нам надо вернуться в гостиную и дослушать рассказ твоей мамы.
Он все еще обнимал ее, чувствуя, как тело Оливии напряглось после этих слов и ее рука сжала сильнее его пальцы.
– Мама очень любит вспоминать, а мне от этого больно. Но я стараюсь не подавать виду, чтобы не расстраивать ее, – сказала она, поправляя белоснежный воротник его рубашки, случайно задевая черные пряди волос, всматриваясь в его уставшее лицо. За день выросла легкая щетина, делая его старше и мужественнее. Ему шло. Когда-то она солгала, сказав, что после долгого перелета он выглядит плохо. Даниэль всегда выглядит шикарно. Глаза цвета крепкого эспрессо пристально наблюдали за ней из-под
