храбро прошел через те пять лет невзгод и разочарований, в отличие от многих товарищей сохранил жизнь и здоровье, но впереди его ждал полный крах.
Из всего значительного состояния, по большей части вложенного в русские и немецкие ценные бумаги, у него почти ничего не осталось. Но разве это трагедия для молодого толкового мужчины со связями, перед которым открываются благоприятные возможности? Надо только подождать несколько лет, чтобы восстановилось все, что он потерял. Но, боже праведный, он не умел ждать! Он подверг себя опасности потерять нечто большее, чем состояние и амбиции: ему требовались деньги, много и сразу!
Милорды, в грустном письме, которое нам только что прочитали, самое трогательное и страшное — это признание: «Я понимал, что ты не могла не изменять мне». Во времена кажущегося счастья он сознавал, что его дом возведен на песке. «Я на твой счет никогда не обманывался», — говорит он. С первых дней знакомства она ему лгала. Он не сомневался в этом, но знание не помогло освободиться от пут рокового очарования. Если кто-нибудь из вас, милорды, познал силу неодолимой — я бы сказал, фатальной — любви, то ваш опыт расскажет вам больше, чем мои жалкие слова. Один великий французский поэт и один великий английский поэт выразили это яркими образами. Расин о подобном очаровании сказал:
Вся ярость впившейся в добычу Афродиты[90].
А Шекспир поместил все безнадежное упорство любовника в эти грустные строки:
Когда она клянется, что права, Хоть знаю — лжет, но ей я как бы верю, Пусть думает, что простака нашла, Что в свете я еще не лицемерю[91].
Милорды, Дэнис Кэткарт мертв. Не нам его осуждать. Мы можем только его понять и пожалеть.
Милорды, мне нет необходимости расписывать детали страшных перемен падшего солдата и джентльмена. Вы слышали историю в леденящих, безобразных подробностях из уст мсье Дюбуа-Гоби Гудина и тщетных излияниях стыда и угрызений совести покойного. Узнали, что он играл — сначала честно, потом плутовал. Поняли, откуда брались нерегулярные поступления крупных сумм наличными, которыми он пытался спасти свои банковские счета на грани истощения. Не будем строго судить женщину. По ее понятиям, она вела себя с ним отнюдь не бесчестно, просто блюла свои интересы. Когда любовник мог ей платить, одаривала его своей красотой, хорошим настроением и относительной верностью. Когда деньги иссякли, нашла разумным принять иное решение. Кэткарт понял: деньги необходимо добыть всеми правдами и неправдами — и оказался на дне бесчестья.
В этот момент Дэнис Кэткарт со своими несчастьями появился в жизни моего благородного клиента и его сестры. И тогда начались осложнения, которые привели к трагедии четырнадцатого октября и которые нам пришлось распутывать в этом священном историческом зале.
Примерно полтора года назад Кэткарт отчаянно искал надежный источник дохода и познакомился с герцогом Денверским, чей отец много лет назад был товарищем его отца. Знакомство продолжилось, и Кэткарта представили леди Мэри Уимзи, которая, по ее собственному признанию, в этот период скучала и ей все ужасно надоело после разрыва с женихом по фамилии Гойлс. Она хотела устоявшейся жизни, вот и сошлась с Кэткартом на условии, что получит свободу, а он как можно меньше станет вмешиваться в ее дела. Что же до Кэткарта — все ясно из его не требующих моего комментария горьких слов: «…завести жену, чтобы на ее деньги содержать любовницу!»
Так продолжалось до октября нынешнего года. Кэткарту приходилось много времени проводить в Англии с невестой, оставляя Симону Вондераа без присмотра на авеню Клебер. Это его не особенно тревожило, вот только леди Мэри, по своей натуре не способная связать жизнь с нелюбимым мужчиной, тянула с назначением дня бракосочетания. Деньги кончались, а на авеню Клебер требовалось все больше платьев, шляпок и развлечений. Между тем Симону стал замечать господин Корнелиус ван Хампердинк — в Булонском лесу, на скачках, в Опере, в квартире Кэткарта.
Леди Мэри все больше претила мысль о своем обручении. И в этот критический момент Гойлсу предложили работу, пусть с крохотной зарплатой, но которая позволила бы содержать жену. Леди Мэри сделала выбор — решила бежать с Гойлсом. По роковому совпадению день и час побега был выбран такой: три утра четырнадцатого октября.
Около половины десятого вечера в среду тринадцатого октября компания в Риддлсдейл-лодже стала готовиться ко сну. Герцог был в оружейной, другие мужчины в бильярдной, дамы разошлись по спальням, и тут слуга Флеминг принес из деревни вечернюю почту. Герцог получил письмо с неожиданными, очень неприятными новостями. Кэткарту тоже пришло письмо. Мы его никогда не увидим, но о его содержании не трудно догадаться.
Вы слышали свидетельство мистера Арбатнота: до того, как Кэткарт прочитал письмо, он был весел и полон надежд, говорил, что скоро объявит день свадьбы. Но вскоре после десяти, когда герцог пришел его повидать, все изменилось. Денвер еще ничего не успел сказать, а Кэткарт стал грубить, казался человеком на грани срыва. Мы знаем, что пятнадцатого октября мадемуазель Вондераа пересекла на «Беренгарии» Атлантику и прибыла в Нью-Йорк. Так разве трудно догадаться, что прочитал Кэткарт и что так резко изменило его взгляды на жизнь?
