Карен Ломас, дублерша Энджи, улыбалась из кресла слева от Поупа. Справа от него Келли Хикмен, костюмер, сидел на крашеном полу рядом с Брайаном Ыном, учеником и помощником Пайпер.
– Ну вот, – произнесла Энджи, – я вернулась. Простите за вынужденную паузу, но это было необходимо.
Молчание. Чуть слышное поскрипывание позолоченных стульев. Брайан Ын кашлянул.
– Мы рады, что ты вернулась, – сказала Пайпер, выходя из кухни с чашкой кофе в каждой руке.
Снова возгласы радости – на этот раз немного наигранной, – потом все расхохотались.
– А где Робин? – спросила Энджи.
– Миста Ланье в Лондоне, – отозвался Порфир, уперев кулаки в затянутые в тисненую кожу бедра.
– Ожидаем с часу на час, – сухо добавил Поуп, поднимаясь, чтобы взять себе чашку кофе.
– Что ты делал на орбите, Дэвид? – спросила Энджи, принимая у Пайпер вторую чашку.
– Искал одиночек.
– Одиночество?
– Нет, одиночек. Отшельников.
– Энджи, – вмешался Хикмен, – ты обязательно должна посмотреть атласное платье для коктейлей, присланное Девиком на той неделе! И у меня есть все купальники от Накамуры…
– Конечно, Келли, но…
Но Поуп уже отвернулся сказать что-то Рэбелу.
– Эй, – светясь энтузиазмом, подзуживал Хикмен, – давай же! Пойдем примерим!
Поуп бульшую часть дня провел с Пайпер, Карен Ломас и Рэбелом, обсуждая результаты утреннего теста Ашера и бесконечные мелкие детали того, что они называли «новым включением» Энджи. После ланча Брайан Ын поехал с ней на осмотр в частную клинику на Беверли-бульваре – стены здания были выложены зеркальной плиткой.
За те несколько минут, пока они ждали вызова в белой, заполненной цветами приемной – ритуал, конечно: как будто назначенный визит к врачу, не сопровождайся он ожиданием, может показаться незавершенным, как бы ненастоящим, – Энджи осознала, что задает себе один простой вопрос. Впрочем, не счесть раз, когда она этому удивлялась. Почему загадочное наследие ее отца – веве, которые он прочертил в ее голове, – проскальзывало незамеченным во всех до единого медицинских заведениях?
Ее отец, Кристофер Митчелл, возглавлял гибридомный проект, который в свое время позволил «Маас-Биолабс» практически монополизировать рынок на ранней стадии производства биочипов. Тернер, человек, который увез ее в Нью-Йорк, дал ей что-то вроде досье на отца, биософт, скомпилированный ИскИном службы безопасности «Мааса». Она погружалась в досье раза четыре за столько же лет. Наконец однажды очень пьяной ночью в Греции, после попытки перекричать Бобби, она швырнула досье с верхней палубы яхты какого-то ирландского промышленника. Она уже забыла причину ссоры, но прекрасно помнила смешанное чувство облегчения и потери, охватившее ее, когда короткий толстый цилиндрик биософта, булькнув, ушел под воду.
Неужели отец так ловко запрятал веве, что они каким-то образом остаются невидимыми для сканирующей аппаратуры нейротехников? У Бобби имелась другая теория, которая, как подозревала Энджи, была ближе к правде. Возможно, Легба – лоа, которому Бовуар приписывал способность к почти неограниченному доступу в киберпространственную матрицу, – умеет изменять поток информации в момент его считывания сканерами, представляя веве как прозрачные или несуществующие… Срежиссировал же Легба ее дебют в стим-индустрии и последовавшее за ним восхождение, в результате которого она затмила Тэлли Ишем, бывшую мегазвездой «Сенснета» на протяжении целых пятнадцати лет.
Но так много воды утекло с тех пор, как ею овладевали лоа, а теперь Бригитта сказала, что веве прочерчены заново…
– Хилтон велел Континьюити выставить сегодня твою «голову», – сказал ей Ын, пока они ждали вызова.
– Да?
– Заявление для публики о твоем ямайском эпизоде. Ты хвалишь новые методы клиники, предостерегаешь против употребления наркотиков, горишь желанием снова взяться за работу. Благодаришь аудиторию, потом идут архивные съемки дома в Малибу…
Континьюити мог генерировать видеоизображения Энджи и анимировать их по составленным из стимов шаблонам. Просмотр таких роликов вызывал у нее легкое (но не сказать что неприятное) головокружение – один из тех редких случаев, когда она была способна напрямую осознать факт собственной славы.
Из-за цветов прозвенел колокольчик.
Вернувшись из города, она застала работников кейтеринговой службы на веранде за приготовлением барбекю.
Энджи прилегла на кушетку под Вальмье, устало прислушиваясь к шуму прибоя. Из кухни доносился разговор: Пайпер объясняла Поупу результаты медосмотра. В этом не было необходимости, врачи сочли Энджи совершенно здоровой, но оба они – и Поуп, и Пайпер – обожали подробности.
Когда Пайпер и Рэбел, прихватив свитера, вышли на веранду и устроились у жаровни погреть над углями руки, Энджи в гостиной осталась наконец наедине с режиссером.
– Дэвид, ты собирался рассказать мне, что делал на верху колодца…
– Искал убежденных одиночек. – Он запустил пятерню в спутанные волосы. – Это вроде как продолжение проекта, который я затевал в прошлом году, насчет идейных общин в Африке. Проблема только в том, что уже наверху я выяснил: каждый, кто решается на подобное, кто действительно живет на орбите в полном одиночестве, он, как правило, стремится к тому, чтобы его одиночества не нарушали.
– Ты сам записывал? Интервью?
– Нет. Мне хотелось найти таких людей и уговорить их, чтобы делали записи сами.
– И как?
– Не уговорил. Однако узнал несколько историй. Потрясающие байки. Один пилот с буксира рассказал мне, что на каком-то законсервированном японском фармзаводе живут одичавшие дети-каннибалы. Короче, там, на орбите, у них целая своя мифология. Честное слово. Корабли-призраки, затерянные города… Смешно, если вдуматься. Я хочу сказать, все орбиты же известны до миллиметра, все там создано руками человеческими, кому-то принадлежит, занесено на карты. Будто видишь, как миф пускает корни посреди бетонной автостоянки. Но думаю, людям это необходимо, правда?
– Да, – отозвалась она, думая о Легбе, о Маман Бригитте, о тысяче свечей.
– Однако, – продолжал он, – больше всего мне хотелось бы добраться до леди Джейн. Поразительная история. Совершенно готическая.
– Леди Джейн?
– Тессье-Эшпул. Это ее семья построила Фрисайд. Пионеры высокой орбиты. У Континьюити есть потрясающий видеофильм. Поговаривают, будто леди Джейн убила собственного отца. Она – последняя в роду. Деньги кончились много лет назад. Она распродала все, велела отпилить конец веретена и перебралась на новую орбиту…
Энджи выпрямилась на кушетке, сцепив пальцы на плотно сжатых коленях. По спине побежали ручейки пота.
– Ты не слышала этой истории?
– Нет, – проговорила она.
– Ну это уже само по себе интересно – показывает, как ловко они умели уходить в тень. Чертову уйму денег угрохали на то, чтобы нигде не светиться. Мать была Тессье, отец – Эшпул. К моменту смерти Эшпула их концерн, пожалуй, уже вовсю наступал на пятки Йозефу Виреку. И конечно, за это время они совершенно спятили… детей своих клонировали направо и налево…
– Звучит… ужасно. И ты пытался… Ты действительно пытался найти эту женщину?
– Навел кое-какие справки, да. Континьюити достал мне фильм Беккера, ну а орбита ее, конечно, есть в атласе. Но что толку заявляться в гости, если тебя не приглашали, правда? А потом Хилтон вызвал меня обратно на Землю, снова за работу… Тебе нехорошо?
– Да, я… я думаю… Мне нужно переодеться, накинуть что-нибудь потеплее.
За послеобеденным кофе она, извинившись, пожелала всем доброй ночи.
Порфир последовал за ней к лестнице. Все время обеда он старался держаться к ней поближе, как будто чувствовал, что ее снова что-то тревожит. Нет, подумала она, ничего нового. Просто сейчас в ней оживает то, чем она дышала, чем она жила раньше и всегда, все то, от чего ее отгораживали наркотики.
– Мисси будет осторожна, – прошептал парикмахер так, чтобы, кроме нее, никто его не услышал.
– Со мной все в порядке, – сказала она, поднимаясь на первую ступеньку. – Слишком много людей. Я еще к этому не привыкла.
Он стоял, глядя на нее снизу вверх, отблеск умирающих углей за его спиной высвечивал череп – элегантно сработанный и в чем-то даже нечеловеческий. Энджи повернулась и стала взбираться по лестнице.
Час спустя она услышала шум прилетевшего за съемочной группой вертолета.
– Дом, – сказала она, – теперь я посмотрю фильм Континьюити.
Когда скользнул вниз, разворачиваясь, настенный экран, Энджи открыла дверь спальни и с минуту стояла на верхней площадке, прислушиваясь к звукам пустого дома. Прибой, жужжание посудомоечной машины, ветер, бьющий в окна веранды.
Она повернулась назад к экрану и поежилась, внезапно увидев лицо, которое глядело на нее с зернистого стоп-кадра: брови, дугами выгнувшиеся над темными глазами, высокие хрупкие скулы и широкий решительный рот. Изображение начало расширяться, уходя во тьму зрачка: черный экран, затем белая точка, она растет, удлиняется, становится суженным к концам веретеном. Фрисайд. Вспыхивают немецкие титры.
