Час спустя она услышала шум прилетевшего за съемочной группой вертолета.
– Дом, – сказала она, – теперь я посмотрю фильм Континьюити.
Когда скользнул вниз, разворачиваясь, настенный экран, Энджи открыла дверь спальни и с минуту стояла на верхней площадке, прислушиваясь к звукам пустого дома. Прибой, жужжание посудомоечной машины, ветер, бьющий в окна веранды.
Она повернулась назад к экрану и поежилась, внезапно увидев лицо, которое глядело на нее с зернистого стоп-кадра: брови, дугами выгнувшиеся над темными глазами, высокие хрупкие скулы и широкий решительный рот. Изображение начало расширяться, уходя во тьму зрачка: черный экран, затем белая точка, она растет, удлиняется, становится суженным к концам веретеном. Фрисайд. Вспыхивают немецкие титры.
– Ганс Беккер, – сказал дом, озвучивая вступительный пассаж библиотечных работников «Сенснета», – немецкий видеохудожник, главной особенностью которого является пристрастное исследование жестко разграниченных областей визуальной информации. Он использует приемы в диапазоне от классического монтажа до технологий, позаимствованных у промышленного шпионажа, от изображений, переданных межпланетными зондами, до киноархеологии. Фильм «Антарктика начинается здесь», посвященный изучению образов семейства Тессье-Эшпулов, в настоящее время расценивается как вершина карьеры кинематографиста. Патологически избегающий внимания СМИ индустриальный клан с их абсолютно закрытой орбитальной базой представлял собой исключительно сложную цель.
С исчезновением последнего титра белое веретено заполнило собой весь экран. Изображение сместилось к центру. Стоп-кадр. Молодая женщина в свободной черной одежде, фон неотчетлив. «МАРИ-ФРАНС ТЕССЬЕ, МАРОККО».
Это другое лицо, не лицо из заставки, не то, чьи воспоминания вторгаются в ее сны, и все же черты молодой Мари-Франс предвосхищают его, как будто под их покровом прячется личинка грядущего…
Звуковая дорожка вплетала в наслоения статики и бормотание неразборчивых голосов атональные линии напряжения, а в это время картинка с Мари-Франс сменилась официальным монохромным портретом молодого человека в крахмальном воротничке с оттопыренными уголками. Это было красивое лицо, с идеальными пропорциями, но какое-то слишком жесткое, и во взгляде – выражение бесконечной скуки. «ДЖОН ХЭРНЕСС ЭШПУЛ, ОКСФОРД».
Да, подумала Энджи, я тебя встречала, и не один десяток раз. Я знаю историю твоей жизни, хотя мне и не позволено коснуться ее.
И, если честно, вы мне совсем не нравитесь. Правда, мистер Эшпул?
13
Подвесной мостик
Подвесной мостик стонал и раскачивался. Носилки оказались слишком широкими, чтобы пройти между поручнями из натянутых веревок, поэтому их пришлось поднять выше и нести на уровне груди. Маленькая процессия ползла сантиметр за сантиметром по мостику над темнотой, казавшейся бездонной. Впереди – Джентри, крепко сжавший руками в перчатках ручки по обеим сторонам от ног спящего. Слику достался более тяжелый конец, изголовье с привинченными к нему батареями и прочим оборудованием. Он чувствовал, как за ними следом пробирается Черри. Ему хотелось сказать ей, что им здесь вовсе ни к чему лишний вес, чтобы она убиралась вниз, но почему-то сказать не мог.
Это была ошибка – дать Джентри пакет наркотиков от Малыша Африки. Слик не знал, что это был за дерм, который налепил себе Джентри, не знал, что было в его крови до того. Что бы это ни было, Джентри слетел с катушек, и теперь они качаются на этом чертовом подвесном мостике в двадцати метрах над бетонным полом Фабрики, и Слик готов был плакать или кричать от разочарования и обиды. Ему хотелось разбить что-нибудь, что угодно, но он не мог отпустить носилки.
Чего стоила одна только улыбка Джентри, выхваченная из тьмы светом биодатчиков в изножье носилок. Свет падал ему на лицо каждый раз, когда Джентри делал следующий шаг назад по настилу…
– О боже, – голосом маленькой девочки сказала Черри, – вот же долбаная хрень…
Джентри вдруг нетерпеливо дернул носилки, и Слик едва удержал ручки.
– Джентри, – сказал Слик, – мне кажется, тебе стоит дважды над этим подумать.
Джентри снял перчатки. В каждой руке он теперь держал по паре перемычек оптического кабеля, и Слику было видно, как дрожат разводные фитинги.
– Я хочу сказать, Малыш Африка – серьезный мужик. Не порть ему игру. Ты не знаешь, с кем ты связываешься.
Честно говоря, это было не совсем правдой, ведь Слик понимал: Малыш слишком умен, чтобы делать ставку на месть. Но черт его знает, во что сейчас влипнет Джентри.
– Ничего я не порчу, – сказал Джентри, подходя с переходниками к носилкам.
– Послушай, приятель, – вмешалась Черри, – прервав ему вход, ты же можешь его убить. Его автономная нервная система просто откажет. Почему ты его не остановишь? – набросилась она на Слика. – Почему просто не настучишь ему по балде?
Слик потер глаза:
– Потому что… ну, не знаю. Потому что он… Послушай, Джентри, она говорит, что ты можешь прикончить несчастного ублюдка, если попытаешься сунуться в цепь. Ты слышал?
– «Эл-Эф», – ответил Джентри, – вот что я слышал.
Зажав переходники зубами, он начал возиться с одним из коннекторов на сером бруске над головой спящего. Руки у него уже не дрожали.
– Мать твою, – выдохнула Черри и прикусила костяшку пальца.
Провод отошел. Одной рукой Джентри резко воткнул переходник в разъем и стал быстро затягивать фитинг. Улыбнулся, все еще держа в зубах второй переходник.
– Ну и хер с вами, – бросила Черри, – я умываю руки. – Но не двинулась с места.
Человек на носилках чуть слышно икнул. От этого звука волосы на руках у Слика встали дыбом.
Отошел второй провод. Джентри вставил второй переходник и стал затягивать фитинг и на нем.
Черри тут же бросилась к изножью носилок, опустилась на колени, чтобы проверить показания приборов.
– Он это почувствовал, – сказала она, поднимая глаза на Джентри, – но показания вроде в норме…
Джентри отвернулся к своим консолям. Слик смотрел, как он вставляет в гнезда перемычки. Может, думал он, все же как-нибудь обойдется. Джентри вскоре отрубится, носилки придется оставить здесь, наверху, пока не удастся заставить Черри и Пташку помочь ему перетащить их через подвесной мостик. Но Джентри – просто шиз; наверное, надо попытаться отобрать у него наркотики, может, тогда все вернется в нормальную колею…
– Я могу только верить, – сказал Джентри, – что это было предопределено. Предопределено ходом всей моей предшествующей работы. Я не стал бы претендовать на понимание того, как это могло произойти, но нам ведь довод и не нужен[62], правда, Слик Генри? – Он ввел с клавиатуры последовательность каких-то команд. – Ты когда-нибудь задумывался над взаимосвязью между клинической паранойей и феноменом религиозного обращения?
– О чем это он? – спросила Черри.
Слик мрачно покачал головой. Если он сейчас хоть что-нибудь скажет, это только подстегнет безумие Джентри.
Теперь Джентри перешел к большому дисплею на проекционном столе.
– Есть миры внутри миров, – продолжал он, не ожидая ответа на свой вопрос. – Макрокосм, микрокосм. Сегодня вечером мы перетащили через подвесной мостик целую вселенную, то есть вверху так же, как и внизу…[63] Конечно, было совершенно очевидно, что подобные вещи должны существовать, но я не смел и надеяться… – Он с наигранной скромностью по-мальчишески оглянулся через расшитое черным бисером плечо. – А теперь, – сказал он, – мы посмотрим на форму вселенной, куда отправился путешествовать наш гость. И в этой форме, Слик Генри, я увижу…
Он коснулся клавиши подачи тока на краю проекционного стола. И закричал.
14
Игрушки
– А вот и вправду чудесная штука, – сказал Петал, касаясь куба из розового дерева размером с голову Кумико. – «Битва за Британию».
Над кубом возник ореол неонового света. Кумико наклонилась пониже и увидела, как, двигаясь будто в замедленной съемке, крохотный аэроплан развернулся и нырнул в серую пасть Лондона.
– Ее сделали, основываясь на военных хрониках, – пояснил Петал. – Камеры были установлены на прицелах.
Кумико, прищурившись, разглядела почти микроскопические вспышки зенитных орудий в устье Темзы.
– Сувенир к столетию.
Они находились в бильярдной Суэйна, в комнате с окнами, выходящими на подъездную дорожку, на первом этаже дома номер шестнадцать. Здесь приютилась мягкая затхлость, эхо запаха бывшего паба. Благопристойность и порядок, присущие хозяйству Суэйна, тут были смягчены благородным запустением: стояли кожаные кресла с потрескавшимися подлокотниками, темные массивные шкафы, тусклым пятном расползлось некогда зеленое поле бильярдного стола… Черные стальные стеллажи были заставлены развлекательным оборудованием, из-за которого Петал и привел сюда девочку перед чаем. Он неспешно шаркал своими рваными тапочками на кротовом меху, демонстрируя имеющиеся игрушки.
