не задерживайся, — дёрнула его за руку рыжая. — Омонагов не видел? Ах ты, синяя мартышка! И правда, откуда тебе знать?
И уже перейдя дорогу, продолжила:
— Тупые и скучные твари, разве что удивительно на людей похожи, хотя имеют природу совершенно иную. Даже не Народ, а так, звериная у них сущность.
— Погоди, омонаги это кто?
— Видел этих тряпочников? Это они.
— А змея?! Она не из нагов?
— Это просто зверь, их африканские негусы разводили когда-то. Во время войны разбежались и одичали. Змея это просто транспорт. Совершенно неопасная, если не дразнить. Электричка, считай, для омонагов. Или автобус.
— И как они ей управляют?
— Запросто! Омонаги — знатные мастера голову дурить, у них врождённые умения. И вот задурят бедной змеюке голову, убедят, что они её дети. И змея везёт омонагов куда те захотят. Дети же, надо помогать и защищать. Баловать, развлекать, порталы на сотни километров ставить. Ну и тащить на себе туда, куда детишкам надобно. Они же дети.
— Вот же хитрожопые твари! — нецензурно выругался Егор.
Его грызла зависть.
Да и как иначе? Вот ты живешь аж четырнадцать лет, весь из себя опытный и взрослый. Но за всю жизнь отец не позволил тебе посидеть у него на шее. Разве что в походы таскал, полностью к ним готовясь, это правда. А так — сам, всё сам, едва ли не с дошкольного возраста. Макароны свари, котлеты замороженные пожарь, картошку почисти… в школу, и то — сам, с первого класса, хотя пиликать приходилось через весь город.
Ты ж Метелица! Изволь быть самостоятельным.
Оттого и случилась та история с Клязьмой, когда Егор в первый раз утонул. Почти утонул, в последний момент от страха заорал, не разжимая губ, глубоко под водой же!
И что-то изменилось.
Мир застыл, а в груди проявился ломик, хотя Егор его так и не называл. Он вообще не очень-то понимал что происходит, но очень хотел жить.
И — спасся.
…За всеми этими размышлениями дорога прошла незаметно. Егор совершенно запутался куда именно они добрались. Шли вглубь района, выстроенного вперемешку из панелек-пятиэтажек и высотных домов, этажей в пятнадцать. Попадались и частные владения, и длинные бетонные заборы насквозь промышленного вида.
Виляли меж домами, в одном месте срезали дорогу через гаражный кооператив — пришлось протискиваться в узкую дыру в ржавом заборе (рыжая даже застряла в той дыре) — и, наконец, добрались до тенистой улочки, усаженной тополями и берёзами.
И там, в полуподвальном этаже обычной пятиэтажки, нашлась их цель.
Над несколькими утопленными в приямках оконцами висела вывеска «ТЕЛЕГРАФ» из больших пластиковых букв, чуть ниже её, буквицами поменьше: «для святых». И лестница вниз в три ступеньки под навесом, тяжёлая деревянная дверь, местами обитая слегка поржавевшей фигурной жестью.
Жестяные птички с длинными клювами, рыбки с большими плавниками, звёзды с хвостами (кометы, наверное?), облезлые львы, обезьяны с огромными бананами, какие-то страхолюдные страхолюдины и люди с огромными головами и коронами на них. Всё это исполнено в нарочито небрежной манере, будто образцы брали с детских рисунков.
— Ты здесь уже была? — с сомнением поинтересовался Егор.
Рыжая, брезгливо отряхиваясь от чешуек ржавчины, ответила:
— Не, местных с утра поспрошала.
— Кажется, мы кругами ходили, — пробормотал Егор, у которого, и правда, возникло такое ощущение. Ломик постарался, подсказал.
— А кто сильно умный, назад нас поведёт. Вот и посмотрим! — окрысилась огневласка.
Она оглядела себя как смогла, сбила щелчком комара с одежды и спросила:
— Ты можешь здесь постоять и никуда не ходить? Могу тебе доверять?
— Конечно! — возмутился Егор.
— Кается, я пожалею… — пробормотала себе под нос Куней и оглядела тихую улочку. — Ладно, я скоро.
И она скользнула вниз по лестнице.
Егор никуда и не ходил. Стоял, изображая стойкого оловянного пионера.
Минут через пять надоело разглядывать потрескавшийся асфальт, пыльные тропинки меж деревьев и наглую серую кошку, которая пялилась на него из приоткрытого окна на первом этаже. Казалось, та насмехалась над Егором: мол, оставили, как пацана-несмышлёныша, а все важные и интересные дела происходят втайне от тебя.
Егор шикнул на кошатину, — та не повела и ухом, — и решительно двинулся вниз по лестнице.
Куней обещала обернуться за пять минут, но не уложилась.
Наверняка попала в неприятности!
ГЛАВА 20. Телеграф для святых
Дверь растворилась с натужным скрипом и скрежетом тугой пружины. Раскрылась не полностью, оставив гостю узкую щель. А потом, когда посетитель сумел просочиться, захлопнулась со всей силой и грохотом.
С косяка посыпалась пыль.
Егор вздрогнул.
Он попал в длинный и скудно освещённый коридор. Одинокая лампа болталась на скрученном проводе под потолком. Впереди виднелся светлый прямоугольник проёма. И парень двинулся по коридору, осторожно и медленно.
Рассохшиеся половые доски поскрипывали. Выкрашенные серо-зелёной масляной краской стены всё тянулись и тянулись. Казалось, Егор тут полжизни провёл, а не вошёл только что.
Но полжизни минуло и он оказался на пороге.
Перед ним открылось обширное помещение. Вообще ничего общего с привычной Егору почтой. Разве что некая обшарпанность? Но никаких стоек для почтарей, стеллажей с посылками, стульев или скамеек для посетителей.
Посеревший от времени дощатый пол, стены из тёмного дикого камня и высокие арочные окна, забранные деревянными рамами с зеленоватым стеклом. Жаркий солнечный свет пробивался через мутноватые окна, освещая груды всяческого хлама, меж которых была натоптана и усыпана листами исчерканной бумаги тропинка.
Казалось, не полуподвал это, а высокая мансарда — так светло и чуточку жарко. А ещё всё выглядело похоже на мастерскую художника. Егор бывал в паре таких, у отца иногда обнаруживались совершенно неожиданные друзья и приятели.
— Есть кто? — громко спросил Егор, не отходя от двери.
В ответ промолчали. Только кто-то тихонько и немелодично напевал.
И Егор осторожно двинулся по тропинке. Рыжая сама себя не спасёт!
Горы деревянных ящиков соперничали высотой с холмами помятых картонных коробов. Скальные хребты из грубо сколоченных стульев и табуреток вздымались над столетними запасами рулонов холстины.
Пара столов, засыпанных кистями и карандашами, уставленные банками с растворителем и ведёрками с олифой щемились по сторонам.
Стопки насмерть изгвазданных палитр, лавины больших папок с завязочками, фабричные упаковки картона, пачки офисной бумаги, штабели досок и листы фанеры — всё в наличии!
И повсюду, как гильзы от пулемёта-крупняка на поле боя, разбросаны свинцовые тюбики с краской, целые и уже выдавленные. Они сминались и хрустели под
