Федор взял табурет, поставил к стене, у дверей, сел.
- Зачем пришел? - спросила Анфиса. Глаза ее были черные и холодные.
- Не знаю... - Федор действительно не знал, не понимал, как здесь очутился. - Тоскливо мне.
Она так же стояла у печки.
- Вот я все думаю, Анфиса... Уйду я от Анны.
Анфиса не шелохнулась, только натянулась, как почувствовал Федор, еще туже, ожидая его дальнейших слов. В комнате пахло кислым тестом - Анфиса, видимо, заводила квашню на завтра.
Федору захотелось вдруг, чтобы Анфиса упала перед ним на колени, заглянула, как бывало, ему в глаза преданно, по-собачьи, чтобы она начала признаваться ему в любви, а потом уткнула бы ему в грудь мокрое от слез лицо, всхлипнула, как девчонка, вздрагивала плечами, а он, вздохнув неопределенно, погладил бы все-таки ее по голове, по плечам. И чтобы вызвать все это, он сказал:
- Вот только куда уйти-то? Ты не примешь меня, должно.
- Найдешь... Вдов сейчас много по деревне.
Тишина в комнате зазвенела, стала звенеть все звонче, противнее и, казалось, вот-вот лопнет, расколется радужными брызгами, как брошенный с большой высоты на камень стеклянный лист. Но не лопнула, все продолжала звенеть.
- То есть как это - вдов? - усмехнулся он жалко и глуповато. - А... а ты?
- Я не вдова пока. Кирьян пишет: ничего, мол, воюю...
- Хе-хе!.. - Смешок его дважды булькнул в тишине, испугав самого Федора. Это как же... понимать тебя?
- Я, Федор, Кирьяна ждать буду, - отчетливо проговорила Анфиса. - А ты больше не ходи ко мне...
Она замолкла, а слова ее бились под черепом, как тяжелые мохнатые шмели об оконное стекло. Он долго не мог понять их смысла, а когда понял, поднялась откуда-то жаркая волна, ударила в грудь, распирая ее, в голову, затуманив мозг. Он, покачиваясь, поднялся, чувствуя, что в ногах исчезла вся сила.
- Это... это ты чего такое говоришь? - Он вытер со лба шапкой испарину. Разлюбила, что ли? - нашел он наконец нужные слова.
- Я сказала - у меня свой муж есть.
- Так, - хрипло произнес Федор. - Хе-хе, шило-мыло... А также и купорос.
- Уходи, Федор, - попросила Анфиса. - Там Верка мерзнет.
Федор не помнил, как вышел на крыльцо. У дверей стояла Вера, кутаясь в полушубок.
- Скоро же вы! - насмешливо сказала она и хотела скрыться в сенях.
Но ее слова возмутили, обидели Федора. Он схватил девушку за плечи, сильно тряхнул ее.
- А ты... ты?! - закричал он громко и яростно. - Что ты понимаешь?! Что понимаешь?
Наспех накинутая шаленка сползла ей на плечи, она упиралась в грудь Федору руками, запрокидывая голову.
- Вы что? Вы что?!
Ее лицо было близко от его глаз, но в полумраке все черты сливались, однако Федору на миг почудилось, что это не Вера, а сама Анфиса: те же острые плечи, которые он чувствовал сквозь овчину полушубка, тот же волнующий грудной голос, так же блестели в темноте ее зрачки - маленькими острыми точечками. Всего этого Федор испугался, оттолкнул Веру.
- Медведь... Ну и медведь! - крикнула она сердито, натянула шаль, загладила под нее ладонью волосы. - Что мне вас с матерью понимать? Вы мне давно понятные.
- Дура ты.
- Это - пока, а потом вырасту, может. - И, сверкнув в полутьме полоской зубов, шагнула в сенцы и захлопнула дверь.
Из усадьбы Инютиных Федор вышел не спеша, вспоминая, что Анфиса так и простояла столбом у печки, даже не шелохнулась, пока он разговаривал с ней. Он понимал, что Анфиса указала ему от ворот поворот. Несколько минут назад это его оглушило и раздавило обидой, но странно - сейчас обиды никакой не было, осталось только легкое удивление, недоумение какое-то. Ему казалось, что все это - и его приход к Анфисе, и ее слова, - все это было не по правде, а во сне. И Верка, у которой блестели зрачки, а потом сверкнула во тьме полоска зубов, тоже была во сне.
Где-то рядом звякнула уздечка, кажется. Федор поднял голову. У крыльца его дома стояла запряженная в розвальни лошадь. "Интересно, это кто же приехал к нам?"
Войдя в дом, он увидел Ивана. Тот сидел на голбчике. "Ишь ты, на мое место уселся..." - со злорадством отметил Федор.
Иван был в пиджаке, черной рубахе-косоворотке, из которой торчала тощая шея, на коленке у него висела шапка. Анна собирала на стол, из комнаты, где жили дети, раздавались голоса Димки и Семена, а из-за другой двери слышался говор Марьи Фирсовны и ее дочери Ганки.
Рядом с Иваном лежали его вытертое суконное пальто и тулуп. Первой мыслью Федора было - подойти к Ивану, взять его за шиворот одной рукой, а ладонью другой отворить дверь и вышвырнуть в сенцы, как щенка, а потом выбросить туда же пальто и тулуп, а дверь закрыть на крючок. И все сделать молча, безо всяких слов. Но он не сделал этого потому, что Анна, пока Федор раздевался, перестала собирать на стол, стояла и сторожила каждое движение мужа. А потом вышел из комнаты Семен, тоже поглядел внимательно на отца, молча снял с Иванова колена шапку, повесил на гвоздь.
- Андрейка куда запропастился? - спросила Анна и, не дожидаясь ответа, стала резать хлеб.
Федор, наверное, выполнил бы все же свое намерение, если бы не Семен, не голоса в той комнате, где жили эвакуированные.
- Интересный гость у меня... - выговорил он, не шевеля почти губами. - Это как же насмелился?
- А ты что, зверь какой, чтоб тебя опасаться? - спросил Семен.
- Тебя не спрашивают - ты не сплясывай!
- Поеду-ка я, - приподнялся Иван.
- Сиди! - Семен положил ему руку на плечо. - Сейчас, дядя Ваня, чай будем пить.
- А то ночевал бы у нас. Куда на ночь ехать? Мороз... - Это говорила Анна. Федор слушал голос жены и не верил. Это она, Анна, решилась при нем, Федоре, пригласить Ивана остаться ночевать?! Да что же это происходит? Анфиса, теперь Анна... Что такое произошло с ней, с Анной, это почему же она так смело говорит, будто не он, Федор, тут, в доме... и над ней, хозяин пока?! И Семка ишь решительный какой!
Все это Федора изумило, напугало, он приткнулся где-то на стуле за кроватью и, поглаживая ладонью деревянную спинку, скобочкой сложив губы, глядел то на жену, то на сына, то на брата...
- Нет, никак невозможно, - качнул белобрысой головой Иван. - Я к Антону заезжал, они с женой тоже оставляли... Надо скорей лекарства доставить, худо Панкрату, вчерась всю ночь в жару прометался.
- В больницу почему не отвезли его? - спросила Анна.
- Не хочет. "Отлежусь", - говорит. Сам Кружилин вчера приезжал, на своей машине хотел отвезти. Не поехал.
Федор слышал в МТС, что председатель "Красного колоса", вернувшись недавно из области, простудился в дороге, слег в постель. И сказал вдруг, выплескивая на ни в чем не повинного Панкрата Назарова всю злость и раздражение:
- Чахоточного какая больница вылечит?
Иван поглядел на брата, вздохнул:
- Мы тоже боимся, что нынешнюю весну не переживет. Весной сильно тяжко легочным.
- Это кто же - мы?
- А в колхозе, - коротко ответил Иван.
Задавая свои вопросы, Федор все думал обеспокоенно: что же это такое произошло с Анной, отчего она так осмелела? И еще удивлялся, что начал как-то разговаривать с братом.
А потом Федор и вовсе перестал понимать себя, - когда Анна пригласила за стол, он поднялся и сел напротив Ивана.
Ужинали молча. Анна чай не пила, беспрерывно наливала в чашки - мужу, Семену с Димкой, Ивану. За Иваном она следила внимательнее, чем за остальными, едва он выпивал свой чай, она тотчас наливала еще. Федор глядел на это и ухмылялся.
Первым поужинал Димка, встал молча. За ним ушел и Семен. Иван тоже отодвинул чашку.
- Еще одну, Иван, - сказала Анна.
Федор опять ухмыльнулся, но на этот раз еще и сказал:
- Ишь как она за тобой... Дорогой ты гость для нее.
Иван поднял припухшие веки.
- Пятьдесят лет тебе скоро стукнет ведь, кажется. А ты так и не поумнел.
Федор медленно отвалился на спинку стула, в глазах, глубоко под бровями, сверкнуло немое бешенство. Правая рука его лежала на столе, крупные пальцы задрожали. Он поволок ладонь к себе, почесал ее об острый угол стола, застланного мягкой льняной скатеркой, и вдруг сжал кулак, полной горстью захватив на углу скатерть. Казалось, он сейчас сдернет ее со стола, чашки и тарелки со звоном покатятся на пол. Анна побледнела.
- Ах ты... - Федор задохнулся, нижняя, крупная губа его сильно затряслась. - Давила тебя Советская власть, давила... Не до конца только.
- Промашку дала, - сказал Иван.
- Верно.
- Ага... Давить-то ей тебя, может, надо было.
Они сидели неподвижно на разных концах стола, сжигали друг друга глазами.
- Тэ-эк... - медленно протянул Федор. Анна стояла возле Ивана, крепко сжав губы, будто боялась, что сквозь них прорвется нечеловеческий, истошный крик. А за что же это, по твоему разумению, меня ей... Советской власти, давить надо было бы?
Он говорил, а слова ему не подчинялись, ускользали будто, а он ловил их, укладывал неумело и сам прислушивался, приглядывался, в какой ряд они ложатся, какой получается смысл из этих слов. Но понять, кажется, не мог, и потому на крупном лице его было беспомощно-глуповатое выражение.
