— Ха! Вы пропустите весь карнавал.
Харк Обиспал со своим окружением шагал к своему усеянному контрфорсами кораблю. Трубы издавали пронзительные трели, кувыркались акробаты, гибли разрываемые на части звери, а увешанные драгоценностями дамы посылали воздушные поцелуи — они предназначались, скорее всего, лишь для разжигания ревности соперниц или собственных мужей.
— Не думаю, что ты раньше видел что-то подобное этому великолепию, — поддразнил Гугол. — В своих малюсеньких пещерах, похожих на тюрьму.
— Великолепие? — переспросил скват. — Как ты можешь называть этот базар «великолепием»? Ты, чьи глаза за всю жизнь видели лишь мрачную слякоть варпа.
— Туше! — навигатор захлопал в ладоши.
Обеспокоенный Жак собрал обратно в колоду звезду разложенных карт, чувствуя, как они снова становятся пассивными и инертными. Взяв карту с жидкокристаллическим изображением Первосвященника, он вгляделся в его лицо — собственное лицо — ожидая, что его образ может раскрыться ему также, как это сделал Арлекин.
И, в каком-то смысле, это случилось. И Жак глубже погрузился в себя, мыслями возвращаясь в своё детство…
Время надежд, время ужаса. Жак родился на Ксерксе Квинте, пятой планете в системе жестокой белой звезды. Ксеркс Квинт был миром фермеров, рыбаков… а еще мутантов и диких псайкеров.
Планету заново открыли лишь столетие назад. В течение тысяч лет Ксеркс Квинт шла своим курсом, забытая Империумом. Память о звездных путешествиях исказилась до причудливых мифов. Люди тоже начали искажаться — как телом, так и разумом.
Слепые могли видеть пси-зрением. Немые говорить без языка. Те, у кого не было рта, питались через кожу. Но самыми страшными были проводники демонов, которые ходили по земле в телах хозяев, извращая и превращая эти тела в дьявольских чудовищ с чешуей и рогами, когтями и щупальцами — до тех пор, пока тела не распадались, пока остатки поврежденного разума, словно сгнившее мясо, не обсасывали паразиты из-за пределов реальности.
Квинт был одновременно и раем и адом. Раем были плодородные прибрежные фермы и острова рыболовов, где нормальные люди хранили свои традиции и свой облик, изгоняя всех, кто родился измененным или изменился впоследствии. Или просто убивая их.
Мутанты появлялись всегда — как черви из яблока, как опарыши из мяса. А затем бежали — если могли — вглубь страны. И там, если они были способны иметь потомство, эти мутанты делали еще более странных мутантов.
Жители побережья не поклонялись богу, который мог бы защитить их в собственном истинном образе. Вместо этого они оскорбляли Владыку Перемен. Каждый десятый день, в специальных храмах ненависти, они ритуально проклинали и выкрикивали ему оскорбления, а затем вновь отправлялись на свои любимые земли и богатое рыбой море.
Вся их религия была проклинающим экзорцизмом. Их язык, более похожий на незаконнорожденного внука Имперского готика, был пересыпан клятвами, намерениями отправить вмешивающееся в их жизнь вредоносное божество и его приспешников так далеко, как только возможно. Они даже непристойно выражали своё чувство привязанности, словно чтобы очистить свои отношения от любого возможного касания скверны. Детей всегда воспитывали соседи, чтобы освободить родителей от необходимости отказаться от собственного потомства.
Имперская экспедиция, вновь открывшая планету, была восхищена сельскохозяйственным и рыболовным потенциалом Квинта. Однажды она может стать агромиром, снабжающим другие планеты продуктами питания. А если это случится, то Империум может превратить бесплодную четвертую планету — Кварт — в полезный рудный мир, который и будет кормится от Квинта.
Также экспедиция поняла, что прибрежное население — благодатное поле для посева Имперского культа. Разве не был Бог-Император великой защитой от изменения? Миссионеры и проповедники всеми силами старались переключить ненависть жителей с Владыки Изменений на плоды его трудов, обитающих во внутренних землях. Ну и естественно, Империуму следовало стремится вытеснить богохульный язык Квинта Имперским готиком. Хотя, без сомнения, это была очень сложная задача.
Оба родителя Жака были из Адептус Генетикус. Империум послал их жить на Квинт, чтобы они помогали преобразить его. Даже при помощи своей карты Жак лишь смутно мог вспомнить своих мать и отца. Он вспоминал улыбки и ласки и чувствовал, что родители были рады его появлению и были счастливы заботится о нем. Будучи подданными Империума, они не следовали местным обычаям и не отдали его на воспитание соседям. Они и вправду заботились о нем. Определенно — судя по той малой толике, что ему потом рассказывали — оба родителя были страстно увлечены своей работой и были преданны Империуму. Как бы они сейчас гордились тем, что их сын достиг такого высокого положения. И его зачатье было для них не долгом, просто чтобы увеличить численность имперских граждан на планете. И зачат он был не с проклятиями, как следовало из местных обычаев. А наоборот, с радостью.
Тщетной радостью.
Жаку едва исполнилось два года, когда одержимый демоном псайкер убил его родителей во время научного рейда в пустоши. И Жак был воспитан как сирота в приюте.
В конце концов, скрупулезное пуританское воспитание научило его не доверять суждениям косных умов. О, он вспомнил долгожданные кратковременные вечерние прогулки в огороженном забором дворе приюта. Тюльпановые деревья, беседки. Он вспомнил игры и редкие праздники. И наказания, как правило, вызванные неудобными для воспитателей вопросами.
— Магистр, если на Квинте проклинают своего бога, значит, так же проклинают Бога-Императора?
— Поосторожней, мальчик!
— В языке квинтян нет слов для вос-вос-восхваления нашего Императора, так ведь?
— Драко, ты перепишешь Кодекс Фиделитатис сорок раз, тогда хотя бы у тебя будут нужные слова!
В сердце мальчик Драко поклялся отомстить демонам и псайкерам, являющимися проводниками для демонов, которые отняли у него родителей и даровали ему честь быть воспитанным в приюте.
Он узнал, что значит благочестие, преданность. Что значит воздержание. Частично воздержание защищало от страстей, которые, как он чувствовал, назревают в нем и от которых он отказывался.
Когда ему исполнилось двенадцать, расцвели его пси-способности и он понял, что сам стал одним из тех, кого он научился ненавидеть, учась как на личной трагедии, так и от миссионеров.
Он, бывало, лежал на кровати в темной спальне, чувствуя плещущее море жизни людей и мутантов, окружающих его. В этом море светящиеся сгустки отмечали разумы других псайкеров. Многие были цвета зеленой порчи, как плесень на отмирающей душе. Другие были распухшими, с красными прожилками — их наполняла сила из глубин. От таких в бездну спускались усики-отростки.
На самом деле нити вели вниз от каждой жизни, не зависимо от того, есть ли у неё пси-способности или нет. Эти нити связывали живых существ с их собственными семенами глубоко в иле. По некоторым нитям вещество и энергия ила могла перемещаться словно паразит. Этот материал был враждебен жизни, жаден до неё и завистлив. Эта энергия была голодной и разрушительной, даруя силу существу, но неизменно нанося ему вред этой же силой.
Ил на дне бездны не был похож на ил на дне океана. Всмотревшись своим внутренним взором, он понял, что это больше похоже на то, что глубокая вода превращается в нечто иное, что постоянно погружается все глубже и глубже, бурля под действием своих собственных яростных штормов, качаясь на своих собственных течениях, которые были быстрее, чем в любых других океанах. Пока где-то в далеком месте не всплывало на поверхность из этого имматериума в других морях жизни, что были другими мирами.
Могущественные существа плавали в океане между мирами. Им нельзя было доверять, их нельзя было желать. Тем не менее, очень много светящихся искр хотели получить силу обитателей этой реальности, или даже самозабвенно сигналили этим существам, мигая словно маленькие лампы и призывая к себе эквиваленты акул или кракенов с извращенным разумом.
В один из вечеров Жак ощутил, как из бесконечных глубин выплывает материальное судно. Оно направлялось к его миру. Жак понял, что это варп-корабль, защищенный от действия сил этого океана.
Напрягая зрение, он смог разглядеть вдали отблеск белого сияния маяка, на который ориентировался этот корабль. Сердце Жака наполнилось радостью и благодарностью Императору на Терре, чей разум и был тем маяком.
И уже, словно цветы, поворачивающиеся к солнцу, или пчелы, летящие к пыльце, в пустошах его мира и в иле под ним — в этом глубоком и темном нижнем океане силы и Хаоса — Жак почувствовал разнообразные и пытливые проблески внимания на себе. И он погасил свою белую искру. Спрятал её.
