Кин вышел из палатки и прошел в роскошный шатер Сура. Остаток ночи он потратил на препирательства с рагбар-онами, которые не хотели признавать его за дига войска, но после вмешательства Фод-андина оридонцы дали свое согласие.
Рассвет окрасил небосклон в красное, и оно, красное свечение, приняло в себя Кина, вышедшего из шатра. Он криво улыбался. В два дня свершилось то, о чем мечтал он с самого начала. В два дня! Какая же насмешка судьбы! Как быстро! Неестественно и почти волшебно! «Диг», мог теперь он добавить к своему имени. Рагбар-диг!!!
***
Весь следующий день и ночь работали метательные машины. Прислуга сменяла друг друга и валилась с ног от усталости. Жилы натяжных механизмов растягивались и рвались, но обстрел не прекращался.
Это был странный обстрел. Тяжелые камни летели не в крепость и даже не в башенки на вале. Камни месили воду во рву. Вода бурлила под их ударами, с рыком принимая в себя тяжелых гостей.
К середине следующего дня несколько отрядов, составленных из пленных красноземцев, прикрываясь ростовыми щитами, двинулись ко рву, но не перешли через него. Они занялись тем, что принялись вбивать в мягкую землю невысокие столбы, на которых после укладывались широкие щиты, сделанные из веток обтянутых материей, облепленной глиной.
К концу второго дня внутри этого сооружения, надежно защищавшего от стрел, ко рву потекла бесконечная река пленных. Они перетаскивали на спинах разнообразных мусор, хлам – все, что было ненужным ни природе, ни оридонцам.
Громадные кучи, собранные для переноски ко рву быстро таяли, и к середине ночи все было окончено. Несколько раз на возникшей переправе возникали небольшие сражения, но защитники ничего не могли поделать. Они пытались погружаться под воду и опутывать камни, чтобы потом вытянуть их на свою сторону, но из этого мало что получалось. Десятки трупов красноземцев, убитых стрелами метких дремских и оридонских лучников, плавали во рву.
Утром третьего дня неожиданно для красноземцев метательные машины оказались с другой стороны рва и начали закидывать трупами деревьев еще один участок. За ночь уровень воды во рву, оказавшемся отделенным от Зубастой реки, значительно упал, а потому деревья, падая, впивались своими стволами в мягкое илистое дно.
Лучники красноземцев пытались достать камнеметы стрелами, но их сил не хватало. Сокрытые за деревьями машины работали безостановочно.
Как только вторая переправа была доделана, обстрел был перенесен на башенки, от которых уже через несколько минут ничего не осталось. В том месте, где образовалась вторая переправа, вал от времени просел, и Кин не зря навел переправу именно здесь.
К ночи четвертого дня камнеметы были перенесены к каменной переправе. Под их прикрытием небольшой отряд пасмасской пехоты бросился на штурм вала, который в этом месте возвышался особенно высоко.
Взбежав вверх, пасмасы встретили отчаянное сопротивление защитников. На той стороне рва затрубили рожки. Издали долетел скрипящий звук открывшихся крепостных ворот – вышло подкрепление.
Кин понял, что вторая переправа держит на себе значительную часть сил противника, ибо берег там намного ниже, а значит и угроза успешного нападения выше.
Пасмасская пехота была отброшена вниз и побежала. За ней устремились толпы защитников Гун-утора. Тогда к пасмасской пехоте поспешила холкунская пехота. У подножия вала произошла грандиозная свалка.
Все больше и больше защитников бросались вниз, к подошве вала. Десятки горящих стрел летели в холкунов и пасмасов, валя их наземь.
Однако все это на миг замерло, едва над головами бьющихся что-то загудело. Обрубки деревьев, нарочито круглые, выпущенные из метательных машин по вершине вала, впивались в землю и катились под гору. Подобно чудовищам они наваливались на тыл защитников, подминая под себя и калеча.
Внезапно небо прочертили несколько дюжин кроваво-красных дуг. Горящие снаряды уходили за вал, отрезая защитников у подошвы возвышенности от подкреплений. Со всех сторон к переправе бежали группки воинов, держа над головами небольшие плотики. В мгновение ока они пересекли ров и стали взбираться на вал, окружая защитников. Удар этих отрядов в тыл красноземцев заставил последних дрогнуть и побежать. Их нещадно избивали.
Еще не занялась заря, когда все было кончено.
Кин стоял на вершине занятого вала и смотрел на стены крепости. Он был доволен. Но в уголках глаз его отражалось зарождавшееся отчаяние. Округа, лежавшая перед ним, была пустынна. Гун-утор принял всех.
– Собирайся, мы отплываем сегодня же, – подошел к нему Фод-андин.
– Дай мне еще день, и я возьму его.
– Ты уже его взял. Нет смысла быть здесь, когда все что требуется: забросать цитадель сию каменьями горящими и сжечь ее дотла.
– Я сделал больше них… лишь день мне нужен, – заскрежетал зубами Кин.
– Умей остановиться там, где твой талант – избыток. Умей беречь его. Умей употреблять лишь равное для равного. Тебе не место здесь уж боле. Пусть Сур потешит сам себя красотами пылающей твердыни. Тебе со мной быть надлежит. Мы покидаем лагерь на рассвете. Не заставляй нас ожидать тебя.
Тиволарг
Часовые на надвратных башнях города со смешками рассматривали фигурку хромой девушки в необъятной накидке. Она шла, опираясь на палку, и смотрела себе под ноги.
От усталости у Лоовы кружилась голова, но не усталость лишила ее сил. Она ждала отца всю ночь, а он не пришел. Не пришел к ней ровно так же, как не пришла мать много зим назад. Слезы крупными каплями падали с ресниц Лоовы. Девушка ничего не замечала вокруг себя. Она не заметила даже, как оказалась на центральной площади города.
– Сколько ты стоишь-то такая? – подошел к ней пьяный пасмас.
– Пошел прочь.
– Че-е! – Он замахнулся и ударил ее по лицу. Она упала в грязь и разрыдалась.
К вечеру девушка отошла в дальний угол площади. Хотя там и пахло блевотиной и мочой, но мало кто сунется туда без особой надобности.
– Хола, ты хола? – подошла к ней какая-то женщина, на вид старуха.
– Иди от меня, юродивая, – огрызнулась Лоова.
– Я не такая, – усмехнулась женщина. – Заметила тебя и подошла… – Она замялась. – Вот, возьми. Это хлеб. Немного, но тебе хватит утолить голод. – Она протянула девушке кусок хлеба.
Беря его из ее рук, Лоова ощутила, что кожа женщины была вовсе не старой.
– Ты молодая. Почему ходить, как старуха? – спросила девушка.
– Хм… Беды согнули меня…
– Чего же так?
Готовая было отойди в сторону, женщина вернулась обратно.
– Я потеряла мужа. Моего мужа, а сама отдана на утеху солдатам. – Она указала рукой в сторону квартала, где располагались дома терпимости. – У меня был хороший муж. Добрый. Я не знала, что он для меня делал. Не ценила. Ты… ты цени, когда… когда… – Она умолкла.
– У меня не будет мужа.
– Почему?
– Я не хочу. Я сама по себе. Все меня всегда бросают. – Лоова вдруг разозлилась.
– А мне до сих пор сны снятся, что я просыпаюсь, а он сидит за своим столом и скребет палочкой. Он был у меня конублом. Молод был, но уважаем. Я гордилась им. – Женщина шмыгнула носом. – Он всегда сидел у окна, и свет от Ока Владыки падал прямо на него. Я, как проснусь, не спешу вставать, все на него смотрю. А он смотрел на тракт. Наш дом стоял на перекрестье дорог. Хороший был у нас дом. Трехэтажный. Все любили друг друга… а перед его уходом мне приснился сон, будто бы с ним поехали…
– Поди прочь, тошно мне и без твоих рассказов, – расплакалась вдруг Лоова.
– Терпи, девочка, терпи. Пройдет… это… все оно пройдет… терпи… – Женщина удалилась.
Едва утро позолотило крышу замка холларга, Лоова поднялась на ноги и пошла прочь из города. Распросив у людей, к середине первого дня пути она оказалась на Трапезном тракте и медленно побрела по нему.
Лоова смотрела на свои босые ноги. Ее прежняя обувка размокла от воды, и ее пришлось выбросить. Ножки девушки месили пыль тракта, погружаясь в нее почти по щиколотку. Лето выдалось жаркое.
– Эй, а ну-ка иди сюда! – грубо окрикнули ее и, схватив за руку, развернули с такой силой, что от боли в ноге у нее потемнело в глазах. – Глядите, олухи, ничего себе баба, говорю же! – В прояснившемся взоре возникло чумазое лицо холкунского солдата. Позади него маячили еще два лица. – Ничего себе добыли, а?! Говорил вам, на тракте всегда есть, чем поживиться. Утю-тю…
Солдат не договорил, потому что получил удар кулачка в челюсть, пошатнулся и повалился на спину. Лоова хотела побежать, но получила такой сильный удар в живот, что застонала и повалилась в пыль. Второй удар пришелся ногой в лицо. Мир закружился перед глазами. Она смутно чувствовала, как ее перевернули на спину, как стянули плащ, открыв жаркому солнцу обнаженное тело, как расставили ноги.
Девушка зажмурилась. Она еще ни разу не была с мужчиной, но ей было не страшно. Много раз она пребывала в полу забывчивости. В бою не раз такое случалось, а потому она знала, что раны, нанесенные в этот момент, заболят много позже.
