Власти, преследуя нас за доброту и человечность, не желали палец о палец ударить для того, чтобы оградить нас от разбоя и насилия Дунов. Чаша нашего терпения переполнилась. Разве мужчина смеет называть себя мужчиной, когда его жена и дети предоставлены милости любого чужака, поправшего родимый порог?
Фермеры, арендаторы, всяк мало-мальски способный носить оружие — эти люди потянулись ко мне, и мы стали собираться в кузне и в брэндонской пивной. Все сошлись на том, что руководство и организацию дела должен на себя взять я. Я посоветовал им идти за помощью в магистрат, но люди, горько усмехнувшись, сказали, что бывали там и довольно часто. Я сказал, что не прошел воинской выучки, но они ответили:
— Постарайся возглавить нас в бою, а мы постараемся не разбежаться у тебя за спиной!
Ну что ж, это прозвучало убедительно, тем более, что горе Марджери Бэдкок я воспринял как свое собственное: давным-давно, много лет назад, еще до того, как я поступил в Бланделл-Скул, что в Тивертоне, я ходил с Марджери в воскресную школу и одно время даже всерьез мечтал, что когда-нибудь она станет моей возлюбленной и моей женой, хотя Марджери была на три года старше меня. И все же я не мог напасть на Дунов внезапно, без объявления войны: пока я был в Лондоне, они неукоснительно соблюдали договор. Ни мои близкие, ни наше хозяйство, — никто и ничто не подверглось их нашествию, — так мог ли я нанести им удар в спину, хотя за все свои кровавые подвиги они стоили самой страшной кары?
Между тем возбуждение среди моих земляков возрастало день ото дня, и когда я понял, что никакие отговорки и проволочки уже не помогут и за дело следует браться немедленно, я выдвинул следующее условие: пусть Дуны отпустят мистрисс Марджери и выдадут того, кто убил ее ребенка, в противном случае я стану во главе вооруженной экспедиции и сделаю все, чтобы стереть разбойничье гнездо с лица земли.
Но кто пойдет к Дунам, чтобы предложить им наши условия? Желающих не оказалось. Тогда я решил идти в долину сам, поскольку то, что на языке военных именуется «ультиматумом», было моей затеей.
Итак, однажды после полудня я появился у Ворот Дунов, без оружия и с белым флагом, сооруженным из Лиззиного носового платка. Двое Дунов, выслушав, что мне от них нужно, согласились без насмешек и пререканий сходить за капитаном при условии, что я останусь на месте и не стану вынюхивать и высматривать, какие есть проходы в их логово. Я с готовностью согласился. Помилуй Бог, любезные читатели, зачем мне это было нужно, когда эти самые проходы я и без того знал, как своих пять пальцев! Я остался ждать, где стоял, опустив одну руку в карман, перебирая там горсть зерна — образец для продажи на рынке,— а другой рукой опершись о скалу.
Часовые вернулись очень скоро, сообщив, что капитан Карвер явится на переговоры, как только выкурит трубку. Ждать пришлось долго. Наконец, в каменном проходе раздалось эхо тяжелых шагов и на свет Божий показался громадный Карвер Дун. Он не сказал мне ничего обидного, но взглянул с таким пренебрежением, что, право, лучше бы уж оскорбил самым черным словом.
— Чего вам надобно, молодой человек? — спросил он таким тоном, словно видел меня в первый раз.
Несмотря на ненависть, которую всколыхнула во мне его физиономия, я сдержался и кратко перечислил ему злодеяния, совершенные его молодчиками за последнее время, а также условия, на каких можно уладить дело. Иначе...
Карвер Дун презрительно усмехнулся. Отвесив мне издевательский поклон, он сказал:
— Сэр Джон, ваша бедная голова явно пошла кругом от той великой чести, что выпала на нее. Не в наших правилах выдавать то, что принадлежит нам, а уж родственников — тем более. Мы не тронули ни вашей фермы, ни ваших женщин. Вы отняли у нас нашу королеву — мы вам и это простили. Мы позволили вам отлучиться из дому, спасти кузена-разбойника и вернуться домой с дворянским титулом. Чем вы отвечаете нам? Тем, что устраиваете великий шум из-за пустячной шалости наших юнцов. Негодяй вы неблагодарный после этого, вот вы кто!
— Нет, сэр,— смиренно ответил я,— я пришел к вам с миром именно потому, что хочу доказать вам свою благодарность. Сколько ни свершил я дурных дел на своем веку, они не идут с вашими ни в какое сравнение. Да, я похитил вашу королеву, но ведь это вы пытались уморить ее голодом, убив перед этим ее мать и брата. И потом — разве не ваши люди убили моего отца? Кто из нас лучше, пусть Бог рассудит, но я знаю, что ты подлый, низкий негодяй, Карвер Дун!
Последние слова вырвались из меня как бы помимо моей воли, и мне тут же стало стыдно, и я было уже хотел извиниться, но Карвер Дун, выслушав меня, сказал - с подчеркнутой надменностью:
— Ты сам выбрал свою судьбу, Джон Ридд, я предоставил тебе для этого все возможности. Я всегда делаю все, что в моих силах, для тех, кто низко пал, но, должен тебе признаться, сэр Джон, или как там тебя, ниже тебя в моих глазах не падал еще никто!
И это — мне, мне, который на всю жизнь усвоил главное правило: выплачивай каждому то, что должен, выплачивай до последнего пенни. Земля закачалась у меня под ногами от такой несправедливости. А с каким презрением он сказал мне «сэр Джон», низведя меня до уровня жалкого ничтожества!
- Прощай, Карвер Дун,— сказал я, стараясь говорить спокойно.— День нашей мести — не за горами.
- Болван, он уже настал! — неожиданно воскликнул Карвер, метнувшись в сторону, в нишу скалы прямо у входа.— Огонь!
Живость и ловкость, обретенные мною во время борцовских баталий, в тот день спасли мне жизнь. Едва последнее слово сорвалось с губ Карвера, как я уже был за скалой. Все произошло так быстро, что те, кто целился в меня, не успев сообразить, что перед ними уже никого нет, спустили курки, и оглушительный залп потряс окрестные скалы. Я бросился бежать со всех ног, и вслед мне, к счастью, не прогремело ни единого выстрела: Дуны не успели перезарядить карабины.
Итак, я решился возглавить своих земляков, и на этот раз — без колебаний. Но и на этот раз я выставил одно условие: сохранить — по возможности — жизнь Каунселлору Дуну. Конечно, он был негодяем не меньше других, но хоть не таким свирепым, как остальные, и, кроме того, вступив в свое время в переговоры с Анни, он обошелся с ней достаточно великодушно. Честное слово, я еле-еле уговорил своих будущих подчиненных, потому что, постоянно разглагольствуя о том, как он чтит закон и ценит благоразумие, изо всех Дунов сэр Каунселлор возбудил в этих бесхитростных людях наибольшую ненависть.
Том Фаггус, совершенно оправившись от своей раны, присоединился к нам и стал моим заместителем.
— Послушай, принимай команду на себя,— предложил я, — я с радостью уступлю тебе первенство.
— Нет, — сказал Том Фаггус, — ты лучше всех знаешь театр военных действий и, к тому же, после всех почестей, оказанных тебе при дворе, можно считать, что ты здесь выполняешь поручение короля.
Прибыл и дядюшка Бен, дабы ободрить нас своим советом и своим присутствием, прибыл с целой толпой складских рабочих, которых привел из Далвертона. К этому времени он и его компаньоны купили у короны лицензию на разработку недр, нужды в секретности не было уже никакой, и поэтому дядюшка пообещал, что, когда день штурма будет назначен, он поставит в строй двадцать, а то и больше своих молодцов-шахтеров.
План штурма мы составили — лучше не бывает. Кому первому пришел он в голову, дядюшке Бену, Тому Фаггусу или вашему покорному слуге, сейчас уже трудно сказать, но думали мы сообща, и на славу сейчас претендуем каждый. Людям не нужна правда, они с легкостью судят о человеке по его репутации, и поскольку все вокруг решили, что столь дьявольскую штуку может выдумать, только джентльмен с большой дороги, людская молва отдала все лавры Тому Фаггусу.
А теперь я расскажу, в чем заключался план. Дуны, жадные до денег, выпивки и женщин, буквально лезли на стенку, узнав о том, что где-то можно раздобыть золото высшей пробы. Этим-то мы и решили их соблазнить, потому что устрашить их своими военными приготовлениями у нас не было никакой надежды: эти прирожденные вояки, глядя сверху на наши любительские поползновения, громко хохотали и показывали на нас пальцами. С чего бы, и вправду, бояться им необученных пахарей после того, как они наголову разбили королевских солдат и ополчение двух графств. Мы, с нашей стороны, понимали, что Дуны по-своему правы. Мы отдавали себе отчет в том, что коль скоро регулярные войска потерпели поражение, то нам, крестьянам, вооруженным чем попало, можно было победить только за счет продуманного плана и слаженности действий.
Основная наша идея заключалась в том, чтобы выманить часть разбойников из логова, а потом неожиданно напасть на оставшихся. Для этого был пущен слух, что к шахте дядюшки Бена, что на Топи Колдуна, хранится большое количество добытого золота. Когда слух достигнет Дунов, Саймон Карфекс под покровом ночи проберется к Каунселлору и, рассказав ему, как жестоко обошлись с ним владельцы шахты (а обошлись они с ним, как вы помните, и впрямь не по-христиански, и поскольку это знали все, а прошлого все равно уже было не вернуть, мм решили обернуть это дело на общую пользу), сообщить Каунселлору о том, что он, Карфекс, решил отомстить, своим хозяевам. Карфекс пообещает рассказать Каунселлору, когда будут перевозить золото, из которого Карфекс отдаст Дунам три четверти при условии, что Дуны пошлют не менее двадцати человек, чтобы перебить конвой. Перед этим Карфекс должен был задержать Дунов в условленном месте и, пользуясь темнотой, налить им воды в оружейные стволы.
