Основная наша идея заключалась в том, чтобы выманить часть разбойников из логова, а потом неожиданно напасть на оставшихся. Для этого был пущен слух, что к шахте дядюшки Бена, что на Топи Колдуна, хранится большое количество добытого золота. Когда слух достигнет Дунов, Саймон Карфекс под покровом ночи проберется к Каунселлору и, рассказав ему, как жестоко обошлись с ним владельцы шахты (а обошлись они с ним, как вы помните, и впрямь не по-христиански, и поскольку это знали все, а прошлого все равно уже было не вернуть, мм решили обернуть это дело на общую пользу), сообщить Каунселлору о том, что он, Карфекс, решил отомстить, своим хозяевам. Карфекс пообещает рассказать Каунселлору, когда будут перевозить золото, из которого Карфекс отдаст Дунам три четверти при условии, что Дуны пошлют не менее двадцати человек, чтобы перебить конвой. Перед этим Карфекс должен был задержать Дунов в условленном месте и, пользуясь темнотой, налить им воды в оружейные стволы.
Рассчитывая на ночной штурм, мы не стали заниматься муштрой, а попросту показали, как держать мушкеты, и заставили наших бойцов привыкнуть к звуку выстрела.
Штурм был назначен в ночь с пятницы на субботу, во-первых, потому что это время приходилось на полнолуние и, во-вторых, в пятницу после полудня из Далвертона нам должны были доставить порох.
Дядюшка Бен отказался вступить в ряды отважных мушкетеров, предоставив эту честь другим. Мы не настаивали: нам достаточно было и тех складских рабочих, что он привел с собой. Это воинство, набив руку на выбивании пыльных ковров, а ныне вооруженные дубьем, дрекольем и всем, чем Бог послал, обещало показать чудеса храбрости. Дядюшкины горняки, пройдя все круги подземного ада, готовы были устроить Дунам ад на земле и ждали боя, сгорая от ненависти к врагу, как и все, кто жил на тридцать миль вокруг проклятой долины.
Фермеры, у которых были добрые лошади, должны были дать нам знать, когда Дуны отправятся грабить мнимый караван с золотом. Когда они удалятся достаточно далеко и их не станет слышно со стороны долины, часть наших людей должна будет подойти к Воротам Дунов и всеми своими действиями заставить поверить Дунов, что именно здесь — направление нашего главного удара. На самом же деле мы ударим совсем с другого конца, пробравшись в долину по гранитному желобу. Для этого я подобрал крепких молодых ребят, умеющих хорошо лазать по скалам,— горняков, рабочих и пастухов. Мы раздобыли веревки, крючья; сам я должен был полезть первым, и я нисколько не сомневался, что мы успешно доберемся до вершины водопада, где я когда-то впервые встретил Лорну.
На этот раз все мы готовились к предстоящему сражению с единственной мыслью — победить или умереть. Не было среди нас никого, кто бы не пострадал от Дунов. Один потерял жену, другой — дочь, у третьего свели со двора любимую корову, и редкий среди нас не мог предъявить Дунам счет, по меньшей мере, за один сожженный стог сена. И что удивило меня тогда (но не удивляет теперь), так это то, что потерявшие меньше всех громче всех жаловались на свои убытки. И то ли ложь их была слишком велика, чтобы подкрепить ее разумными доводами, то ли была она слишком мала, чтобы беспокоить Бога, призывая его в свидетели, но они знали, что победителей не судят и после победы никто не станет ловить их на слове, доискиваясь правды, и потому вруны тоже хотели разбить Дунов — хотя бы для того, чтобы после, греясь в лучах славы, врать еще больше.
Луна взошла над холмами, когда я с моими ребятами подошел к подножью водопада Беджворти. Начать восхождение мы должны были после мушкетного выстрела Джона Фрая. Джон должен был засесть на холме слева от нас, как раз на том самом месте, откуда я часами следил за долиной, ожидая, когда появится Лорна. Для пущей громкости Джон забил в ствол шерстяную пулю, чтобы дать нам знать о начале боя у Ворот Дунов, который наверняка услышит он, но не услышим мы — из-за шума падающей воды.
Ждать пришлось долго. Луна восходила на небосклон все выше и выше, и все гуще становился туман, оседавший на лугах меж холмов и скал. Сигнала не было. Молчал Джон Фрай, молчал его бландербасс.
Я уже начал нервничать. Уснул он там, что ли? Пусть другие убивают и других убивают — Джону хоть бы хны...
Выстрел!
Молодец, Джон, не подвел! Извини, друг, что плохо о тебе подумал...
— Сигнал, ребята! Держитесь за веревку, ружья стволами кверху, а то перестреляем друг друга. Я иду первым; Айк, старина, ты полезешь следом за мной. Помни, ребята, лезть только вверх, только вверх! Кто вздумает лезть напопятную, разобьется и костей не соберет, а то и загонит в себя собственный заряд!
Еще больше я боялся, как бы эти недотепы не подстрелили меня самого. Случись кому не так схватиться за ружье, и я, идя первым, первым же получаю пулю в спину. Том Фаггус и дядюшка Бен посоветовали лезть с заряженными ружьями, потому что, дескать, наверху, в темноте, люди могут и не зарядить мушкеты как следует. Дядюшке бы с Томом самим вести за собой этих растяп, посмотрел бы я...
Одно ружье при подъеме в самом деле выстрелило, но, слава Богу, никто не пострадал. Кроме того, заваруха на другом конце долины уже началась, и никто не обратил внимания на наш одиночный выстрел. Том Фаггус, как мы и договаривались, шумел во всю, изображая готовящуюся атаку, но при этом не показываясь из-за укрытий, меж тем как мы, перебегая с места на место, быстро просочились в долину. И не успел Каунселлор толком сообразить, что происходит, как у него в тылу запылал подожженный нами дом негодяя Карвера Дуна. Я оговорил для себя особое право первым поднести факел к жилищу этого мерзавца, и должен признаться, я потирал руки от удовольствия, когда увидел, как густые клубы дыма и огня повалили из дома того, кто не один мирный кров обратил во прах на своем веку.
Невинных женщин и детей мы не тронули, и прежде чем предать огню разбойничьи дома, мы вывели оттуда всех, кто там находился. У Карвера, как оказалось, было не то десять, не то двенадцать жен, и, видимо, поэтому он перенес потерю Лорны сравнительно легко. В толпе я приметил славного мальчугана, любимого сына Карвера, и среди жара, смрада и копоти, среди плача, крика, паники и торжествующей мести, сердце мое, непривычное к зверству, опомнилось и затрепетало от жалости. Я согнулся в три погибели, и ребенок, сообразив, что этот здоровенный дядька совершенно беспомощен перед ним, крохой, живо вскарабкался мне на спину и, звонко смеясь, оседлал меня с видом победителя.
Мы подожгли еще три дома, а потом велели женщинам бежать к Воротам Дунов за своими мужьями, и женщины, которым среди этой жуткой яви показалось, что нас тут целая сотня, бросились искать помощи у своих кормильцев.
Немедленно, как я и рассчитывал, Дуны отступили в глубь долины, оставя у Ворот трех человек. Все шипело, трещало, стонало, рушилось. В долине было светло, как днем.
Я не мог не злорадствовать, видя, как эти всегдашние гордецы и тщеславцы торопливо оставляли позиции и спешили к своим гибнущим очагам. Но я видел, что осталось их не более дюжины, и не было в тот миг никого прекраснее и отважнее на всем белом свете, чем Дуны, и не было никого отчаяннее и жесточе, чем они. Да, их осталось совсем мало, и я, взяв на мушку их старшего, — это оказался Чарли — уже был не в силах стрелять. Они были совсем недалеко от нас, и каждый, освещаемый со всех сторон, был виден, как на ладони, и никто из них, ослепленный сплошной стеной огня, не видел нас. Может, взять их в плен? Зачем? Ведь завтра их все равно повесят. И все равно я уже не мог стрелять, и остановить своих ребят я тоже не мог.
А ребята мои уже не ждали от меня никаких команд. Те, кого они ненавидели столько лет лютой ненавистью, были перед ними, и глупо было упускать такой случай. Дюжина мушкетов рявкнула по команде старого Айка, и половина Дунов прекратила существование на грешной земле.
Видел я на своем веку бойню и пострашнее этой, но то, что творилось сейчас на моих глазах, всколыхнуло все мое существо, и я уже готов был загородить собой Дунов и пасть от пуль своих же товарищей, лишь бы прекратить это смертоубийство, но следующее мгновение совершенно отрезвило меня, и я, придя в себя, увидел, что все идет так, как надо: истошные вопли женщин переполняли долину, малиновые бревна со стуком и скрежетом падали в реку, а Дуны, оставшиеся в живых, бросались на нас, подобно демонам, бешено стреляя куда попало и не замечая нас, паливших из-за кустов, но вдруг, заметив, побросали на землю разряженные ружья и пистолеты и, выхватив сабли, двинулись на нас врукопашную.
На какой-то момент, мы, хотя нас было вдвое больше, попятились, ошеломленные бешеным натиском. И снова я залюбовался Дунами — какие молодцы! — и снова я прекратил стрельбу, но на этот раз была тому еще одна причина: среди шума и ярости битвы я искал глазами Карвера, искал и не находил. А потом, когда уже и наши пороховницы опустели и в воздухе замелькали одни лишь кулаки и сабли, я и вовсе думать забыл о Карвере Дуне, заботясь лишь о том, чтобы вовремя нанести удар и самому не пропустить удара, но то, что при этом увидел я краем глаза, я потом, много-много лет спустя, все не мог забыть: я увидел, как муж Марджери Бэдкок убивает Чарли Дуна.
