кровь. Я чувствую, как она просачивается мне на спину. Мама будет лежать там, когда я встану. Ее кровь залила меня.
Я начинаю кричать. Я не уверен, остались ли ребята здесь или уже ушли, но ничего не могу поделать. Крик рвется наружу.
Я кричу ей. Кричу «мама, мама» снова и снова. Груз исчезает. Но я не смею вставать, потому что если это сделаю, то увижу ее. Увижу сумку, нож и сосиски на полу. Я лучше буду лежать здесь вечно, в ее крови, чем увижу это снова.
Кто-то тянет меня за руки. Поднимает меня с земли.
Я крепко жмурюсь и цепляюсь за спасителя. Это, должно быть, Каз. Пытаюсь обнять ее, но потом понимаю: это не она. Мужской голос зовет меня по имени. Я приоткрываю глаза, ровно настолько, чтобы посмотреть, кто это. Первое, что вижу, — это свисток мистера Макина.
Учитель просит Мустафу пойти с нами в раздевалку. Думаю, тренер боится, что я снова закричу, а он не знает, что тогда делать.
— Тебе нужен врач, Финн? — спрашивает мистер Макин.
Я не уверен, имеет ли он в виду врача, который дает лекарства, или такого врача, к которому папа привел меня после того, как все случилось, того, кто просит вас рассказать, как вы себя чувствуете. В любом случае я не хочу его видеть.
— Нет, — говорю я. — Я просто хочу смыть грязь с лица.
Тренер говорит Мустафе оставаться со мной в раздевалке. Чтобы мы ждали здесь, пока он не вернется с другими мальчиками. Когда учитель уходит, я смотрю на Мустафу. Я не знаю, что сказать, поэтому ничего не говорю. Просто медленно иду в туалет, опустив голову.
Они все еще смеются надо мной, когда возвращаются в раздевалку. Мы с Мустафой уже переоделись и сидим на скамейках.
— Финноне нужна ее мамочка, — дразнит Харрисон. — Финнона плакала и звала свою маму.
— Оставьте его в покое, — говорит Мустафа.
— Да? А что ты нам сделаешь? Попросишь свою семью сделать бомбу и взорвать всех нас? Этим вы занимаетесь, не так ли?
Я даже не заступаюсь за Мустафу, потому что все еще не могу говорить. Я не знаю, что случилось. Почему все вернулось. Все то, что я так долго пытался выбросить из головы. То, что я вижу или слышу только в кошмарах. Но мне показалось, что я вернулся туда. Как будто это происходило снова и снова.
Я наклоняюсь и завязываю шнурки на школьных туфлях.
— Никогда не знал, что ты маменькин сынок, — говорит Харрисон. — Она все еще читает тебе сказки на ночь? Укладывает в кроватку? Целует перед сном?
Все смеются. Все, кроме Мустафы. Я беру школьную сумку, бросаю грязную спортивную форму и выхожу из раздевалки. Мистер Макин в своем маленьком кабинете. Дверь открыта, но я не вижу его, когда прохожу мимо. Спортивный блок отделен от остальной школы, поэтому мне не нужно красться мимо кого-либо еще. Я продолжаю шагать мимо главного входа и выхожу за ворота. Едва оказавшись на свободе, я бегу. Возможно, я не очень проворный на поле для регби, но оказывается, что я двигаюсь намного быстрее, когда надо сбежать из школы. Я не знаю, станут ли они преследовать меня, но не собираюсь рисковать. Бегу до самой автобусной остановки. Понятия не имею, во сколько ходят автобусы, но мне повезло. До очередного нужно подождать всего две-три минуты. Я захожу, все еще пытаясь отдышаться, и показываю свой проездной. На секунду кажется, водитель что-то скажет. Спросит, не прогуливаю ли я. Закроет двери и отвезет меня обратно в школу. Но нет. Он просто кивает и отъезжает от автобусной остановки.
Я сижу в углу в задней части автобуса, как будто сделал что-то плохое, и смотрю в окно. Я точно знаю, куда еду. В последнее место, где я был счастлив. Место, о котором я тосковал каждый день, когда ходил в школу.
Странно проехать мимо нашего дома и не выйти. Но я не хочу туда. Я хочу быть там, где чувствую себя ближе всего к ней. От остановки идти довольно долго. Надо спуститься по главной дороге и затем свернуть в лес. Все выглядит иначе, чем в прошлый раз. Колокольчиков нет, как тогда, в мае. Листья начинают окрашиваться в желтый и оранжевый. И здесь нет мамы, чтобы она пела, танцевала или помогала собирать всякую всячину для моего гербария. Просто пустота в воздухе там, где раньше было ее дыхание.
Я начинаю волноваться, что не найду то место. Что буду часами бродить по лесу, не отличая одно дерево от другого. Но даже пусть я захожу с другой стороны, я узнаю его, как только добираюсь туда. Место, где мы разбили лагерь. Нашей палатки, конечно, больше нет. Через несколько дней папа пришел забрать ее и другие наши вещи, в то время как со мной сидела женщина-офицер. Мне пришлось сказать ему, где это, и нарисовать для него карту. Я не хотел видеть наши вещи. Я не мог ни на что смотреть. То, что я хотел, папа не мог мне вернуть. Маму.
Земля все еще мокрая, но мне все равно; я хочу подобраться как можно ближе к тому месту, где она была. Я сажусь и ерзаю, пока не нахожу то самое место, где мы сидели, пока мама готовила завтрак. Я закрываю глаза и пытаюсь представить запах наших сосисок, вспомнить, во что она была одета в тот последний день, потому что по какой-то причине картинка меняется в моей голове каждый раз, когда я пытаюсь ее воскресить.
Я чувствую себя здесь рядом с мамой. Папа предложил отвезти меня на ее могилу, но я не хочу быть там, где она умерла. Я хочу оказаться там, где был с ней, когда она еще была жива. Такой я хочу ее запомнить.
Теперь меня будут искать, я знаю. Интересно, сообщит ли папа снова в полицию, что я пропал без вести. Надеюсь, нет. Я не хочу, чтобы меня преследовали или арестовывали. Не хочу бояться. Я пришел сюда, чтобы перестать бояться. Достаю мобильный телефон из школьной сумки. Когда я в школе, он всегда на беззвучном режиме. Семь пропущенных звонков;
