говорит она, — но я все запутала, милый. Они скажут, что я неподходящая мать.
— Но ты же говорила, папин адвокат все равно так скажет.
— Да, но тогда мы могли заявить, что он неправ. А теперь, когда привлекли полицию, они ни за что не позволят тебе жить со мной.
Я смотрю на нее, очень стараясь не разрыдаться снова.
— Но это не твоя вина, что записка улетела. Я им скажу. Объясню, что то же самое случилось и со списком покупок. Они увидят, что это была просто ошибка.
Мама качает головой и сильнее сжимает мои руки.
— Не выйдет, Финн. Я много раз напортачила, и они меня не простят. В детстве нормально совершить ошибку и извлечь из нее урок. Даже когда ты взрослый, тебе могут дать второй шанс, но когда ты родитель…
Ее голос затихает, и она просто сидит на земле. Хотел бы я знать, что сказать, но я не знаю, потому что я ребенок, и никто в школе не учит, что говорить, когда мама расстроена, только как перемножать дроби и определять драккары викингов.
— Тогда не разводись, — предлагаю я. — Вы с папой можете просто жить в разных комнатах, как сейчас, и мы останемся все вместе, спорьте на здоровье.
Мама опускает голову.
— Прости, Финн, нельзя остановить процесс, мы зашли слишком далеко. Честно говоря, я пыталась, но пути назад нет.
Какой ужас — жить без мамы. Я даже не понимаю, как папа сможет заботиться обо мне, если не знает, где что лежит и какие мне нравятся бутерброды. Ему придется все время звонить маме и спрашивать. И ее не будет рядом, чтобы меня обнять.
А обнимать меня все равно иногда надо, даже когда мне исполнится одиннадцать. Я чувствую, как слезы катятся по моим щекам, а деревья вокруг меня расплываются. Все пошло не так, и я не знаю, что с этим делать.
— Тогда почему бы нам на самом деле не сбежать? — спрашиваю я. — Раз они уже так думают, ну и пусть. У нас есть все необходимое. Мы могли бы съездить на остров Малл, то место, где снимали «Баламори»[15] и где много разноцветных домов. Мне там понравилось. У них действительно хороший магазин шоколада, и если там все как в «Баламори», то на весь остров только один полицейский, и если он будет похож на сериального, то не станет арестовывать тебя или сообщать, что мы там.
Я надеялся, что это хорошая идея, но мама плачет еще сильнее.
— Мы не можем так сделать, Финн. Не в реальном мире. Я твой родитель, и папа прав: мне нужно совершить ответственный поступок и отвезти тебя домой.
— Но я хочу быть с тобой. Ты можешь учить меня сама, как всегда хотела. Устроим школу в палатке, будем изучать цветы и все такое.
Мама обнимает меня. Она тихо плачет, уткнувшись мне в волосы, и сжимает меня так сильно, что становится трудно дышать.
— Прости, Финн, — снова говорит она. — Я бы хотела этого больше всего на свете, но так просто не может быть.
— Тогда давай притворимся? — прошу я. — Только на сегодня. Я не хочу думать о том, что вернусь и не буду с тобой, так что можно мы притворимся, будто сбежали и теперь живем в лесу, а я хожу в школу в палатке?
Мама колеблется и вытирает мне слезы пальцами.
— Хорошо, — говорит она, — можем. Но только на сегодня. Завтра я отвезу тебя домой.
— Может, после завтрака? — спрашиваю. — Я хочу еще раз пожарить овощные сосиски на костре.
Она кивает и улыбается.
— У нас закончились сосиски, поэтому нам придется зайти в магазин.
— А что, если нас увидит полиция?
— Пойдем позже, когда стемнеет. Недалеко отсюда на заправке есть магазин. К тому времени они все равно уже не будут нас искать. Папа им позвонит.
— Хорошо, — говорю я. — А теперь давай поставим палатку? Я хочу построить свою школу.
Укрытие и школа получаются на славу. Мама находит место прямо среди деревьев, откуда нас никто не увидит с тропинки. Места ровно столько, чтобы поставить палатку, но мне нравится быть вдали от всего и всех. Будто мы — единственные два человека во всем мире, и именно в это я сейчас хочу верить.
Мы немного лежим в палатке и читаем, потом идем собирать лесные дары, я рисую их в блокноте, который захватила с собой мама, и маркирую части листьев.
Если бы у нас были с собой мелки или мел, я бы натер листья. Мне нравится смотреть, как на поверхности выступают прожилки листьев. Если потрешь ногу, ни одна вена не покажется. Точно знаю, я проверял. На самом деле деревья умнее людей. Деревья и белки.
— Мне сегодня понравилась школа, — говорю я, пока сижу и наблюдаю, как мама готовит спагетти.
Она поворачивается и улыбается мне. У нее грустная улыбка.
— Хорошо было, правда? — спрашивает мама.
— Лучше, чем в обычной школе. Мы там на улице ничего не делаем, только в футбол играем, а это пустая трата времени.
Мама снова улыбается. На этот раз улыбка получше.
— Знаю, учителя не должны так говорить, но ты мой любимый ученик.
Я улыбаюсь, и моя улыбка превращается в легкий смех. У мамы тоже. На мгновение у нее снова блестящие глаза и звонкий голос. Думаю, если бы мы так и остались в палатке, в жизни было бы намного больше радости.
Мама раскладывает спагетти по нашим жестяным мискам. Мне отмеряет больше, чем себе. Я немного хмурюсь.
— Ничего страшного, ты растешь, — поясняет она. — Зато я потом хорошо позавтракаю.
Мы ждем темноты, прежде чем отправиться в магазин. На мне рюкзак с пчелами, а у мамы на поясе маленькая сумочка, которая раскладывается и превращается в сумку для покупок.
На ней тоже пчелы, мама говорит, что они напоминают ей обо мне.
— Который час? — спрашиваю я, пока мы идем между деревьями.
— Около половины десятого.
