– Должен признаться, Холмс, мне стыдно, что мы провели добросердечную леди. Я сам видел, как она хлопотала над вашей «раной». Она проявила к вам сострадание, а вы ее обманули. Скажите, вас не мучает совесть?
– В гонке, Уотсон, победа достается тому, кто быстрее, а не тому, кто сострадательнее. Я вполне допускаю, что Ирен Адлер отличается не только внешней красотой, но и доброй душой, но я уже согласился вытащить короля из того положения, в котором он оказался благодаря собственной глупости… Впрочем, его рассказ об их отношениях и ее желании навредить ему не вполне соответствует моему впечатлению об этой леди.
– Неужели, Холмс? Быть может, вы согласились оказать помощь не тому, кому нужно?
Великий сыщик искренне рассмеялся:
– Уверяю вас, Уотсон, если бы вы сегодня оказались на моем месте в церкви Святой Моники, то пришли бы в полнейшее смятение. Когда мисс Ирен, или, точнее сказать, мадам Ирен протянула мне соверен за то, что я согласился быть свидетелем на их венчании, она это проделала с грацией ангела, ниспосылающего Божью благодать. Проделаю в монете отверстие и повешу на цепь с карманными часами – на память. Так вот, после венчания новобрачные кинулись благодарить меня так, словно я апостол Петр, впустивший их в рай. Меня – одетого как оборванца.
– И чем же вы их отблагодарили за столь доброе к вам обращение? Обманом. Впрочем, несмотря на то, что Адлер вступила в брак, мне все равно кажется, что ее нельзя назвать приличной, заслуживающей уважения женщиной.
– С моей стороны игра в полсилы была бы умалением умственных способностей этой женщины. Мадам Ирен более чем заслуживает внимательнейшего к ней отношения. Надеюсь, этот Нортон ее достоин.
– Судя по вашим словам, он весьма привлекательный мужчина.
– По внешнему виду нельзя судить ни об уме, ни о силе характера, – ответил Холмс, и в его голосе послышалась неожиданная для меня резкость. – За примером далеко ходить не надо, вспомните того же короля Богемии. Впрочем, должен признать, я очень доволен. У меня вышло сделать то, чего не удалось людям короля. – Холмс потер руки. – Нам лучше не засиживаться допоздна – вставать придется рано. Завтра утром я собираюсь нанести мадам Ирен неожиданный визит, прежде чем она успела в связи с замужеством переменить свои привычки и распорядок дня. Именно поэтому я по дороге домой попросил вас дать королю телеграмму. Понятное дело, особы королевской крови без повода в шесть утра обычно не встают, однако, думаю, его величество с удовольствием пожертвует сном ради того, чтобы получить назад фотографию.
– Так значит, все решится завтра утром?
– Мы явимся к мадам Ирен втроем. Я, вы и король. Нас проводят в гостиную, из которой, быть может, нам удастся сбежать, прежде чем хозяйка дома оденется и спустится к нам. Я не исключаю, что если король лично извлечет фотографию из тайника, это доставит ему особое удовольствие. Должен же я его чем-нибудь порадовать, учитывая, сколько он мне заплатил.
– И вы покинете дом, так и не встретившись с мадам Ирен лицом к лицу? Мне кажется, Холмс, это немного не по-джентльменски.
Он пожал плечами с той легкой небрежностью, с которой всегда относился к делам, касающимся женщин.
– Вы желаете, чтобы я встретился с ней лицом к лицу или же вам этого хочется самому?
– Старина, что вы такое говорите? Я же скоро женюсь!
– Но вы ведь не слепой, Уотсон, точно так же, как и я. Вплоть до сегодняшнего вечера вы не видели, за кем мы ведем охоту, а я с этой женщиной за день столкнулся дважды. В ваших вопросах я чувствую невысказанное пожелание того, что мне представляется в рамках этого дела совершенно неприемлемым. Напоминаю вам, мадам Ирен теперь замужняя женщина, ну а я – никак не жених. Прошу вас, сделайте одолжение и прекратите лелеять несбыточную надежду меня сосватать. Мы с мадам Ирен – противники, и таковыми останемся.
Докурив трубку, Холмс отложил ее в сторону. Немного помолчав, он заговорил с рассеянным видом, свидетельствовавшим о том, что мой друг пребывает в глубокой задумчивости:
– Разумеется, я должен признать, что Ирен Адлер – именно под этим именем я запомню ее навсегда – является величайшей из женщин. Однако ее поступки, как и у большинства представительниц ее пола, зависят от чувств, и потому они недальновидны. Когда речь заходит о делах, в которых решающим фактором является разум, эти чувства неизменно ее подводят.
– Холмс, опять вы за свое! Я не могу позволить вам вот так сидеть и порочить умственные способности женщин. Вспомните отважную молодую гувернантку мисс Вайолет Хантер![56] Вы сами называли ее храброй, умной девушкой выдающихся способностей.
Холмс вновь взял в руки трубку и улыбнулся:
– Судя по точности, с которой вы привели мои слова, могу заключить, что вы просматриваете свои записи с описанием расследований, в которых мы принимали участие. Что вы собираетесь делать с этими рассказами?
Я слегка рассердился:
– Если вы не возражаете, быть может, я их когда-нибудь напечатаю.
– Не возражаю – если в них все будет точно так, как происходило на самом деле. Да, я помню Вайолет Хантер. Не стану спорить, она была умной и отважной, но до Ирен Адлер ей далеко. Не исключено, что мадам Ирен обладает такими талантами, о которых мы даже не подозреваем. Однако, при всем при этом, она остается женщиной и, как все женщины, в первую очередь полагается на интуицию и чувства. Именно поэтому она и проиграет.
– Я запомню ваши слова, – с ноткой сарказма заметил я.
– В скором времени вы, Уотсон, сами убедитесь, что мадам Ирен, выйдя замуж, буквально ослепла от радости, в силу чего не осознает всю уязвимость ее теперешнего положения… Отчего вы расстроились? Выше нос! Никто никому не причинит вреда. Кроме того, мы ведь не собираемся отнять у нее нечто по-настоящему ценное. Впрочем, не буду отрицать, мне будет приятно, если кроме фотографии мы обнаружим у нее в тайнике еще какое-нибудь сокровище. Не надо на меня таращиться, Уотсон, такое действительно возможно.
Холмс улыбнулся, словно бы смеясь над самим собой. Что вызвало его улыбку, осталось для меня загадкой. Очень часто мой друг не отличался разговорчивостью, пока ему не становились известны все детали дела. Сейчас был именно тот случай: прославленный детектив явно чего-то недоговаривал, будто лелеял надежды на нечто такое, о чем даже не осмеливался сказать вслух. Он дразнил меня намеками, прекрасно зная, что у меня не хватит остроты ума их понять, не говоря уж о том, чтобы, соединив их воедино, прийти к нужному выводу.
– Итак, – хлопнул в ладоши Холмс, – мадам Ирен всего-навсего лишится фотографии, которая теперь для нее, женщины замужней, все равно утратила всякую ценность. Это просто превосходно, поскольку, возможно, теперь она больше не собирается отомстить королю, хотя я и допускаю, что у нее могут иметься вполне серьезные основания для подобного желания. Я также надеюсь, что она не захочет мстить мне, ведь, насколько я слышал, истинная любовь лечит все раны. Завтра утром нас, Уотсон, ждет победа. Как минимум, мы вернем его величеству скандальную фотографию, тем самым отработав воистину королевский гонорар, который уже получили от него.
– Пожалуй, я могу садиться за рассказ прямо сейчас, не дожидаясь завтрашнего дня. И так уже ясно, чем все кончится.
– Можете, конечно можете, – моргнув, ответил Холмс, – однако я советую вам все-таки подождать. Сколько завтра появится новых деталей и подробностей, столь милых сердцу писателя. А сколько нюансов! Кроме того, надеюсь, будут даже сюрпризы. Да, я надеюсь, что будут и они. Только представьте, как удивится мадам Ирен, когда обнаружит, что ее очаровательный тайник опустел. Вы совершенно правы, Уотсон, мне следует задержаться и посмотреть на ее реакцию. Это будет по-джентльменски.
С этими словами он откинулся на спинку кресла, прищурил глаза и с довольным видом усмехнулся чему-то неведомому мне.
Глава тридцать пятая
Занавес опускается
Настал самый счастливый из дней – и самый печальный.
Я оставалась одна, и предстоящее задание требовало от меня мужества и отваги.
Ничего более безнравственного и бесчестного мне еще не доводилось совершать, однако при этом я знала, что содеянное доставит мне ни с чем не сравнимое удовольствие.
Впрочем, обо всем по порядку. Самое интересное лучше приберечь на конец. (На самом деле, это совершенно необязательно, но годы дружбы с Ирен Адлер даром не проходят, и я хочу создать по-театральному напряженную атмосферу.)
После того как Джон загрузил багаж Ирен в ландо, мы (Ирен, Годфри и я), вместо того чтобы отправиться по кроватям, всю ночь просидели без сна. Устроившись в гостиной у камина, мы лакомились булочками, съев все, что сумела отыскать миссис Ситон. Годфри привез большую, в две кварты[57], бутылку шампанского, и, боюсь, я немного хлебнула лишнего. В какой-то момент я сходила в столовую и принесла оттуда клетку с Казановой, чтобы он тоже послушал, как Годфри рассказывает историю про завещание Маттерворта, в которой попугай сыграл столь важную роль.
