«Титаник» качается, словно испускает глубокий вздох, и шепот океана доносится до нас словно странная музыка.
— А ты бы хотел когда-нибудь отправиться в Америку?
От собственной смелости у меня пылают щеки.
Он замирает, и мне ужасно хочется забрать свои слова назад. Затем я вижу смешинки в его темных глазах.
— Хочешь и меня тоже взять под опеку?
— Нет, — отрезаю я.
Он выпрямляется, и веселье на его лице сменяется сожалением.
— Даже если бы я хотел, я не могу поехать в Америку. Я в долгу перед Аном.
— Ты о чем?
— В следующем году Фонг празднует свой шестидесятый день рождения. — Упоминание имени врага заставляет его сжать губы. — Китайцы верят, что шестьдесят лет — это первый полный круг жизни. Я хочу быть рядом, чтобы напоминать про кровь на его руках. Неудачи последуют за ним и на второй круг.
Ба так и не дожил до шестидесяти. Как и мама.
— Если твой брат любил тебя так же, как ты его, могу поспорить, он не хотел бы, чтобы ты тратил жизнь, изображая дурное знамение. Фонг, может быть, и не божий одуванчик, но ведь это не он убил твоего брата.
Я понимаю, что и Джейми делает то же самое, лелея злость на Ба, хоть это и не Ба убил маму. Они оба смотрят назад, когда все важное ждет впереди.
Бо снова мрачнеет, словно бутон пиона вянет, попав в вино. Мою кожу овевает прохлада, и все оживление улетучивается, оставляя только разочарование.
* * *
Стук в мою дверь раздается как раз в тот момент, когда я натягиваю на ноги самые теплые носки миссис Слоан.
— Это Эйприл.
Она врывается в каюту, одетая в простое изумрудное платье-футляр с хитрым разрезом сбоку, в котором виднеется черное кружево. Длинные черные перчатки скрывают ее руки. Я никогда не уделяла одежде много внимания, но платья Эйприл Харт заставляют это внимание обращать, равно как и тигр, прогуливающийся по улицам.
— Уже в кровать? — спрашивает она, оглядывая мою фланелевую ночную сорочку. Затем шагает к кушетке и ставит свой саквояж на нее.
— Завтра рано вставать. Твой, эм, план работает?
Она хватает меня за руки.
— Забудьте о филе миньон. Сегодня в меню «Дом Июля».
Совсем по-девчачьи взвизгнув, она принимается кружить меня по комнате, заставляя хохотать вместе с ней. Потом мы падаем на кровать, и потолок кружится над нашими головами.
— Значит, твой журавль действительно был счастливым.
Она слегка фыркает.
— Кто-то спросил леди Люси Дафф-Гордон о «Доме Июля», и она сказала, что он вряд ли «переживет лето».
— О, так она остра на язык.
— Да, но, — ее глаза сияют, — она ни кусочка не проглотила за ужином. Заявила, что ее мучает морская болезнь.
Эйприл снова заливается смехом, и я тоже не могу удержаться.
Волна тоски, как глоток едва теплого чая, проходит сквозь меня. Всего за несколько дней я ощутила духовную общность с двумя молодыми женщинами, обе из которых никогда не смогут стать для меня кем-то большим, чем просто знакомыми. Нельзя просто взять и взобраться к дружбе по лестнице. Это так не работает. Но даже подружиться с девочками с одной со мной «палубы» мне никогда не удавалось. Я слишком сильно полагалась на Джейми. Но разве не в этом смысл семьи? В том, что на нее всегда можно положиться.
Придя в чувство, я встаю и вытаскиваю розовое платье-брюки.
— Я придумала, как решить проблему с походами в туалет.
— О?
— Пуговицы спереди вместо спины.
Я поднимаю платье, чтобы она могла это себе представить.
— Пуговицы спереди подразумевают, что ты не можешь позволить себе горничную.
— А что, если их спрятать, как иногда делают на мужских рубашках?
Она постукивает пальцем по алым губам.
— Скрытый разрез.
— Да.
Сняв перчатку, она проводит мизинцем линию спереди брюк, словно прикидывая, где будут проходить пуговицы.
— Крой будет очень сложный, а если и ткань с рисунком, права на ошибку не останется. — Она ослепительно улыбается. — Валора, ты мне прям облегчение подарила. Скажи, ты не думала о работе в сфере моды? Я бы нашла применение таким мозгам, как у тебя.
— Спасибо, но я прохожу прослушивание в цирк завтра на мостике. В одиннадцать утра.
— Я слышала. Но если ничего не выйдет, загляни в «Дом Июля», когда будешь в Нью-Йорке. Не бывает такого, чтобы подходил только один цвет. — Она подмигивает.
Я смотрю, как она разворачивает черно-желтое платье с потрясающим рисунком в виде сот.
— Почему ты назвала свой бренд «Дом Июля»?
Она кладет платье на кровать и убирает невидимую ниточку.
— Он назван в честь моей тетушки Джули. Они с мамой всегда были вот так близки, — она скрестила пальцы, — а потом разошлись. — На мгновение ее глаза теряют свой блеск. — Поспорили из-за того, вернула ли тетушка Джули мамину брошь из слоновой кости. Позже мама нашла брошь в своем комоде, но не успела все исправить, потому что тетю Джули поразил удар. — Она поднимает платье и пристраивает его на вешалку. — Обиды, как тяжелые юбки, — это просто лишний вес. Я придумываю такую одежду, в которой легко двигаться и меняться, чтобы, когда вдруг в жизни случится резкий поворот, не застрять на месте.
* * *
Тощий, как груда костей, Ба лежит в клетке, свисающей с дерева. Его голова похожа на череп, туго обтянутый кожей, и он едва находит силы моргать.
Под ним вся земля устлана ковром из ключей всех форм и размеров.
Серебряные, латунные, золотые, деревянные, железные.
Джейми взбирается на самую высокую ветку дерева, где и замирает, уставившись в небеса.
Я нагребаю полную пригоршню ключей и слушаю, как они звенят и клацают, падая назад к собратьям. Который сможет освободить Ба?
25
13 апреля 1912 года
![]()
Ожидая, пока забьют барабаны, мы с Джейми прогуливаемся по гостиной, и я рассказываю детали своего сна. После вчерашней интенсивной тренировки у нас болят все мышцы, поэтому все утро мы потратили на их разогрев.
— Я не помню, как все закончилось, но Ба страдает где-то там, высоко, я знаю это.
Джейми вздыхает.
— Ты никогда не задумывалась, что, возможно, страдает не он? Может быть, дело в тебе.
Да, я страдаю оттого, что никак не могу заставить тебя увидеть свет.
Я прикусываю язык. Не хочу затевать ссору сейчас, когда на кону наше будущее. Попытка у нас будет только одна, и после вчерашней не особо удачной тренировки в грузовом отсеке нам обоим нужно быть как можно более внимательными. К тому же, если моя любовь покомандовать заставила Джейми уйти, мне нужно прекратить так сильно давить на него и начать надеяться, что к свету он придет сам.
Барабанный бой сотрясает воздух, и мое сердце начинает стучать ему в такт. Привлеченные шумом, люди идут на полуют, где Барабанщик поставил пару бочек из-под масла в качестве барабанов.
Вымывшись, он всю ночь выправлял молотком их крышки, придавая им вогнутую форму, несмотря на то, что до этого целый день работал в котельной номер 6. Мама всегда говорила, что Господь дал нам две руки: одну — для помощи самому себе, а вторую — для помощи другим. Но когда чудесное бум-бада-бум сотрясает стены, я не могу избавиться от мысли, что Барабанщик тот редкий человек, которому достались две руки для помощи другим.
Я расправляю плечи.
— Жаль, что наши родители этого не видят.
— Мама никогда не любила наши номера на канате.
— Но зато любила наши «падающие звезды». Они всегда вызывали у нее улыбку.
Он встряхивает конечностями, стиснув зубы. Нервная дрожь прошивает меня насквозь. Джейми никогда не нервничал перед выступлениями, был сосредоточен, но расслаблен. Этот Джейми другой. Более взрослый и нервный. Я радуюсь, что мы упростили его часть.
