Он проснулся. Как бывает после внезапного сна, он чувствовал себя отдохнувшим. Вечер упал неожиданно быстро, город облепили горячие сумерки, первые звезды зажглись и, будто отразив небесный свет, вспыхнули факелы над городскими воротами. Неподалеку перекликались невидимые голоса. Прозвонили к службе. Здесь на склонах горы стояло несколько монастырей, изгороди расползлись каменными змеями, деля на куски святую землю. Воздух остывал. У городских ворот слышался звон металла и ярко вспыхивало пламя. Кузница работала всю ночь, подгоняя снаряжение, износившееся за долгую дорогу. Зажглись костры, подошел еще один караван, счастливые люди праздновали конец долгой дороги и ждали утра. Был слышен сухой шорох травы, шелест листьев, встревоженных порывом ветра, и одинокий голос тянул то ли крик, то ли песню.
Михаил лежал на спине, глядя в близкие звезды, и вспоминал. Невообразимо далекий, забытый теперь дом, лица актеров, которые ушли навсегда и стали почти неразличимы, Венецию. Сколько времени прошло с тех пор. Год… больше… Утром он вошел в город.
За Дамасскими воротами христиане не селились. Место считалось плохим, жили здесь грязно среди нечистот, от смрада перехватывало горло. Дома были маленькие и убогие, без света и окошек, а больше всего обитали в ямах, отрытых вблизи развалин. Городская стража не добиралась до этих мест, грабили и убивали здесь постоянно.
Мусульмане воздерживались от вина, но желающих хватало и без них. Одни приходили в город, другие покидали его. Притоны держали армяне и греки.
— Молитва не стоит глотка вина. — Кричал бродяга. — Они являются сюда, чтобы разбогатеть, и все слова скрывают собственную жадность. Они вспоминают о нас — бедняках, когда приходит пора воевать.
— Пей и помалкивай. — Урезонивал трактирщик. — Я не позволю тебе порочить власть и хвастать собственным убожеством. Пей молча. Или уходи.
— Готов опоить меня, а потом вывести на площадь. За мой язык. Будь прокляты те, кто правит нами.
— Ты столько выпил, что не можешь держать кружку.
— Я выпросил немного денег у Миллисенты. Она знает меня. Ведь я шел с ними. — Внимание пьяницы переключилось на Михаила. — А я помню тебя. Что тебе не живется с благородными людьми?
— Ты ошибся.
— Нет, нет. Это был ты.
Михаил допил вино и вышел на улицу. Почему ему неприятна эта встреча? Он был беден. Самому это было безразлично. Но назвали Миллисенту.
— Эй. — Михаила прижали к стене. Нога в стремени подтолкнула в грудь. В солнечном свете плыло рыжеватое лицо, борода, румяные щеки. — От пьяниц нет спасения. Их может урезонить только кнут. — И компания дружно расхохоталась.
Голова кружилась. Куда теперь? Он пришел в этот город и потерял цель. Михаил огляделся и увидел впереди изображение льва и свернувшейся рядом змеи. Что-то знакомое. Он вспомнил слова Алевта. Странно, в большом городе. Без всяких усилий. Малозаметный тупик. Лев и змея.
Грек — хозяин харчевни встретил его недоверчиво. — Когда я был там. — Михаил неопределенно показал рукой. Язык не слушал его. Сказывались вино и усталость. — Мне сказали, у тебя можно остановиться.
— Что сказали тебе еще?
Михаил пожал плечами. — Ждать.
— Ждать? Чего?
— Почем я знаю? Обещали, ты будешь давать по бутылке критского и фалернского каждый день.
— Если бы я бесплатно поил пьяниц, то стал бы похож на тебя.
— Как знаешь. — Михаил повернулся, чтобы уйти.
— Погоди. — Остановил его грек. — За раз не обеднею. Тем более, ты пришел издалека. Магдалена, усади и дай ему вина. И смотри, чтобы он не свалился под стол.
Руки женщины были сильными и мягкими. Он отметил ее красоту. Кроме вина она принесла сыр, хлеб и маслины. — Поешь немного.
Комната плыла перед глазами. Выпитое вино ходило волнами. Будто баюкало в ласковом море. Ему стало весело. — Эй, я пью слишком быстро. Не скупись.
— Не кричи. — Шипел хозяин. — Пей или уходи. Магдалена, выведи его. Пусть проспится.
Когда Михаил пришел в себя, была ночь. Некоторое время он прислушивался в полной темноте, пытаясь унять похмельную тяжесть. Встал, шатаясь, набрел на колоду, из которой пили лошади, встал на колени и жадно припал к воде. Выполз наружу. Постоял, прислушиваясь.
— Эй, — позвал голос сверху. Мелькнул свет, Михаил ушел поглубже, в тень под галереей.
— Где этот пьяница? — Спросил голос.
— Он спит. — Отвечала женщина.
— Запри, чтобы не разгуливал. И пусть спит.
Михаил вернулся на место, лег и притворился спящим. Дышал намеренно громко, всхрапывая так, что лошади рядом зашевелились. Женщина присела, провела рукой по лицу. Он сонно замычал, повернулся на бок. Она помедлила, прислушиваясь к его дыханию. Было слышно, как звякнула задвижка. Михаил поднялся, вытянув руки, нащупал запертую дверь и, встав на носки, попытался дотянуться до верха перегородки. Через дыру в загон забрасывали сено. Он подтянулся, и беззвучно выбрался наружу. Похмельная усталость сказывалась. На галерее, над его головой послышались шаги, и незнакомый голос спросил недовольно:
— Ты не мог найти светильник поярче? Не хватало, сломать ногу.
— Сейчас. Вот сюда. — Отвечал угодливый голос хозяина. — Там внизу спит этот пьяница. — Сверху блеснул свет, видно, открылась дверь. Вновь стало темно.
— Где твоя женщина?
— Здесь. Я позову.
— Не сейчас. Ты говоришь, пьяница внизу? Пусть проверит, там ли он. И сядет сторожить.
— Как прикажешь. — Грек вышел на галерею и позвал. Женщина оказалась поблизости. Магдалена — он запомнил, как ее звали. Михаил затаился. — Ты хорошо закрыла его? Сядь там и сторожи.
— Он спит.
— Не буди. Пусть спит. — Голос грека был властен. Он легко менял интонацию. Магдалена прошла рядом, едва не задев Михаила, и устроилась неподалеку. Михаил отошел подальше, поднялся по ступенькам и остановился рядом с дверью, за которой находились собеседники.
— Что мне сказать Варсофонию?
— Он не мог соврать. Рассказывал, на них напали под Антиохией. Откуда ему знать?
— Что еще?
— Ничего. Он был пьян.
— Завтра, когда проспится, расспроси. Дай еще вина.
— Я нашел купца, с которым он шел. Но тот ничего не смог добавить. Я расспросил в харчевне, где он напился. Человек сказал, что видел его с Миллисентой.
— С Миллисентой? Что у них общего?
— Человек пришел сюда с людьми Миллисенты. И этот был с ними.
— Придержи его. Дай комнату. Накорми. Отправь на диспут. А потом расспроси.
— Что делать с франком?
— Пусть ходит. Позови ее.
Михаил едва не пропустил появление женщины, настолько неслышны были шаги.
— Послушай. — Сказал голос. — Ты сделала, как я велел?
— Она уделяет ему много внимания. — Вставил грек.
— Помолчи. Он нравится тебе?
— Не знаю. — Еле слышно отвечала женщина.
Грек насмешливо хмыкнул.
— Я приказал тебе молчать. А ты не слушай, Он просто завидует. Мы не причиним твоему человеку зла. Но ты должна делать, что я скажу. И ты не пожалеешь. А пока иди.
Магдалена миновала Михаила, вернулась на свое место.
— Будь поласковей с ней. — Сказал голос. — Ты должен понимать, женщины не всегда живут в согласии с природой…
— Это уж точно. — Вставил грек.
— Доводы ума лишь укрепляют их упрямство. Когда должен придти франк?
— Не знаю. Я не могу ей приказывать. Она уйдет. Она слушает только себя и делает, как захочет.
— Я думал, ты знаешь, как управляться с женщинами.
— Клянусь, эта непохожа на других.
— Ладно. Смотри не спугни.
— А с пьяницей что делать?
— Подружись, расспроси. Он пригодится.
Михаил дождался, когда женщина уйдет, пробрался в загон и заснул. Утром он выуживал из памяти события прошлой ночи. Пожалуй, лучше было уйти. Но куда? В карманах пусто. Так и не решив, что делать, он вышел наружу. Галерея окружала двор со всех сторон. Снизу размещалась конюшня и склады, сверху комнаты. Михаил уселся в тени и стал осматриваться. Вышла Магдалена. Постояла на пороге, подставив лицо солнцу. Простое платье от щиколоток босых ног и по самую шею, прикрытую распущенными светлыми волосами. Стояла, терла глаза со сна. Она была красива. Михаил наблюдал равнодушно, но мог оценить.
— Эй, — окликнул грек, — как спал? — Хитрое лицо выражало участливый интерес.
— Не помню ничего. Где я?
Грек рассмеялся. — Поднимись, я напомню.
Михаил взобрался на галерею. Грек достал кувшин. — Лучшее лекарство от болезней.
Михаил выпил, не отрываясь. Густое сладкое вино ударило в голову.
— Кто послал тебя?
