Михаил покачал головой.
— Но ты беден.
— Нет. Я хочу видеть тебя.
Миллисента долго молчала. — Задняя дверь нашего дома выходит в развалины. Присмотрись днем, и найдешь ночью. Возможно, дверь будет открыта. Я говорю возможно, потому что еще не решила. И будь осторожен.
Когда Михаил выходил на глаза ему попался пожилой господин, протиравший лысину платком. Он с любопытством оглядел Михаила, тот закрыл голову капюшоном и быстро проследовал мимо.
Артенак
__ __
Несколько лет, что прошли мирно, похоже, заканчиваются. Я чувствую это, как мои кости чувствуют перемену погоды. За последние годы я стал поборником мира и считаю, что только так мы можем достаточно укрепиться. Время мира бесценно. Я рад, что король разделяет мое мнение, и сам, как может, старается отдалить приход войны. Какой-то рок толкает нас к ней. Мрачные предзнаменования следуют одно за другим. Начну с того, что на празднике Пасхи наши лампады стали коптить, многие сочли, что Господь выказывает недовольство. Я стараюсь оценить такие знаки без предубеждения, но и сам испытал разочарование. Люди подавлены, король озадачен.
На следующий же день византийский посланник просил короля принять его и вновь торопил с выступлением. Это давнее желание греков, нашими руками потеснить мусульман и подтянуть нашу границу ближе к Константинополю, чтобы в случае нужды помочь единоверцам. Остается удивляться столь явному желанию греков видеть других глупее себя, ведь сделать это возможно, лишь вступив в войну с Дамаском. Нечего и говорить, я против такого безрассудства, но далеко не все разделяют мое мнение. Бароны, осевшие на землях, на радость византийцам, рвутся в бой. Они уверены в быстрой победе, будто наших врагов можно запугать видом оружия.
Какие странные союзы возникают на пути пагубных желаний. Ассаины, которые сами не прочь завладеть Дамаском, никогда не найдут общего языка с Византией. Там боятся их, как огня. Только это удерживает наших недругов порознь друг от друга. Но византийцам выгодно, повторяю, столкнуть нас всех, и они действуют хитро. Хорошо, что часть рыцарей сохраняет похвальное благоразумие. Не могу не вспомнить о Жоффруа, который горел желанием ввязаться в войну. В плену он поумнел. А, может быть, благородство не разрешает ему поднять оружие против того, кто великодушно отпустил его. Все это растопило ярость Жоффруа подобно тому, как солнце превращает лед в воду. Как жаль, что, живя долгие годы в этих местах, я почти забыл, каково это — снег, мороз, дыхание холода…
Когда-то Болдуин дружески спросил меня о природе дара убеждения. Ответ прост. Льсти происхождению того, кого хочешь перетянуть на свою сторону. Можешь не обременять себя чувством меры. Этот ключ открывает любой замок и действует вернее, чем прославление храбрости. В этом нет сомнений, а вот происхождение… Монахиня менее боится за свою добродетель, чем некоторые из здешних страшатся сомнений в благородстве собственного происхождения.
В общем, Жоффруа не рвется мстить недавним врагам. Его жена не более постоянна в своих пристрастиях. Со времени возвращения мужа домой она вновь воспылала неприязнью к византийцам и не устает напоминать Жоффруа об их проделках. Никак не думал, что обрету в лице этой женщины союзника. Хоть Миллисента еще продолжает отталкивать меня нетерпимостью, которой не встретишь даже у мужчин, я готов сойтись с ней поближе. Союзников выбирают по интересам, а не по душевному расположению.
Миллисента пригласила меня к себе. Жоффруа ревнив, но возраст дает мне, увы, грустное преимущество. День визита совпал с приемом у короля, где Миллисента умудрилась сравнить византийского посла с павлином. И вправду, позолоты и красок на нем больше, чем в базарной лавке, торгующей румянами и пудрой. Обычно я жду от женского языка большей скромности, но здесь не мог скрыть удовлетворения. Эта женщина приняла меня очень тепло. Она знает мое отношение к братьям Дюплесси и сказала, что обязана каждому из них — Раймунду и Франсуа за освобождение ее мужа. Она выразила твердое желание отплатить им добром за добро и ждет подходящего случая. Еще одна новость: в Венеции, где она дожидалась корабля в Палестину, с ней общался некий человек, называвший себя Михаилом Дюплесси. Она спросила, не встречал ли я его здесь, в Иерусалиме.
Когда я покидал Францию, Михаил был ребенком. Я вряд ли смог бы узнать его, разве что он похож на братьев. Когда-то именно так — из-за сходства с Раймундом я узнал Франсуа. Но Миллисента подтвердила то, что я слышал от Карины — Михаил другой. Он среднего роста, поэтому кажется более плотным, широким в плечах по сравнению с высокими братьями. Еще отличие — это темные волосы, довольно низкий лоб. Крючковатый нос делает его похожим на сатира, что неудивительно при выбранном им ремесле. Миллисента рассказывала и расспрашивала обо всем, а потом еще раз вспомнила этого человека. Видно, она питает к нему интерес. То, что у одних — несомненный признак волнения, для других — привычная манера ведения беседы. Вторые мне интереснее первых, но причину ее оживления при упоминании об этом Михаиле, я не понял.
Мы обсудили некоторые вопросы политики. Я подтвердил, что буду всеми силами противодействовать войне с Дамаском. Миллисента горячо поддержала меня, что отрадно. Но мы разошлись в другом. Она считает, нам нужно расширять дорогу к морю и продвигаться в сторону Египта. Я не устаю повторять, что более всего мы нуждаемся в мире.
Миллисента не была бы собой, если бы не смогла меня удивить. — А мы могли бы стать гораздо ближе друг другу, советник. — Я выразил недоумение. — У нас обоих есть близкие люди, в которых мы принимаем участие. Моя фрейлина Мати. Достойнейшая девица. Потеряла жениха, пока мы пережидали зимнюю непогоду в Венеции. Как-нибудь я расскажу вам. Она была безутешна, но время скорби миновало. Лучшие молодые люди добиваются ее внимания. Вы знаете молодого Жерве, это один из них. Но она переборчива, медлит. А женское время скоротечно. Почему бы не помочь? Обратите внимание вашего Франсуа. Или он совсем равнодушен к женщинам?
Я решительно протестовал, хоть вряд ли бы смог подтвердить свою уверенность примером.
— Мы и здесь могли бы стать союзниками. — Пообещала Миллисента. — Я готова приложить усилия, если понадобится.
Я выразил ответное желание, действовать заодно, и мы отправились осматривать ее дом — один из самых богатых в городе. Сам я отношусь с безразличием к роскоши, но, не скрою, иногда философу не мешает лицезреть причуды и изощренность фантазии, с которой другие украшают свою жизнь. Многое мне было просто в диковину. В ее доме гораздо больше от востока, но есть удивительной красоты венецианское стекло, и множество зеркал. Настроение женщины перед зеркалом зависит от возраста. Теперь, когда мы стали друзьями, я искренне поздравил Миллисенту, она все еще может получать удовольствие от собственного лицезрения. Мне показали механическую машину, которая двигала руками и ногами под музыку, идущую изнутри. Нашлись и живые музыканты, они занимали наш слух во время еды. Миллисента настояла на совместной трапезе. Эта женщина совершенно покорила меня. Я понимаю, ее радушие связано с влиянием, которое я оказываю на короля. Но, видя расчет, не могу не выразить восхищения ее умом и красотой. К тому же вино оказалось не только вкусным, но коварным, я едва успел найти место, где смог облегчиться. Миллисента встретила мою неловкость смехом. — Вы могли бы скрыться незаметно. Там ход, который знают только свои. И который ведет, тут она придала себе таинственный вид, вам, советник, я могу сказать. К нашим венецианским друзьям. Они все еще дожидаются решения.
Так я узнал, что задняя дверь ее дома выходит на задворки, рядом с домом, где тайно пребывают посланцы Венеции.
— Они слишком многого хотят. И думают, что, прельстив меня дорогими подарками, можно решить судьбы мира. Возможно, так бывает… Но теперь, когда объявился мой муж. Только молчок. — Миллисента подняла кверху палец. Как и я, она была немного пьяна. — Наши греческие друзья ничего не должны знать. А вы приходите, советник, не ждите приглашения. Я буду рада, нам есть о чем поговорить.
Тут Миллисента удивила меня еще раз.
— Я думаю, этот Михаил в Иерусалиме. Третий из этих Дюплесси. Моя фрейлина случайно встретила его в городе…
Вечером, к тому времени, как ноги донесли меня домой, а в голове прояснилось, к нам пожаловал Раймунд. Он принес хорошую новость, его сын Илья стал поправляться после болезни. Звали врачей, а помогла служанка. Та совершила колдовскую церемонию по языческому обычаю. Впрочем, что такое врачевание, как не узаконенная смесь колдовства и шарлатанства. Еще одно удивительное известие связано с наблюдением Карины. Она проводит много времени у окна и утверждает, что видела Михаила. Она говорит определенно, несмотря на то, что Михаил изменился.
