все, кто там был: прислужные, уборщицы. Отец же Иоанн вечером приходит, говорит: „Толюшка, ты зачем к нему подошел? Человек это больной. Надо быть осторожнее…“ А он ведь не был при этом, и ничего ему не рассказывали. Ну, а эти наши уборщицы неоднократно видели, как, когда отец Иоанн заходил в храм, на амвоне лампады внезапно сами зажигались.
Потом мне было попущено такое испытание: у меня в ушах начало шуметь, видно, враг нападал, и помыслы пошли. Я отцу Иоанну сказал — он помазал, и всё прошло. А потом какие-то нападения на меня начались, другие помыслы: „Не спасешься… Погибнешь…“ — и всё такое прочее. Он подходит ко мне и говорит: „Сам спасешься, и семья спасется!“ — прямо на помыслы ответил».
А Правдолюбовы запомнили, как уезжал от них о. Иоанн 16 июля 1966-го, после именин о. Анатолия, когда его сфотографировали со стопкой кусков хлеба. От поселка Сынтул до шоссе, по которому шел автобус из Гусь-Железного в Касимов, нужно было идти два километра по дороге, проложенной в красивейшей березовой роще. Все нервничали: можно опоздать, автобус ведь ждать не будет. И только о. Иоанн совершенно спокойно сказал: «Водитель подождет». Так и вышло: вместо секундной остановки автобус ждал путников минут десять…
…Через полгода служения в Касимове батюшка отправился к своему духовнику — глинскому старцу Серафиму (Романцову). Глинская пустынь не существовала с июля 1961-го, причем ее разорение власти планировали как полноценную военную операцию. Еще летом 1960-го напротив имен монахов уполномоченным по делам Русской Православной Церкви по Сумской области УССР были сделаны пометки: «Склонить через родственников к выходу из монастыря», «Удалить по возрасту», «Поместить в больницу для престарелых»… Напротив имени о. Серафима стояла пометка: «Скомпрометировать и удалить». Но в итоге решили просто закрыть пустынь. 14 июля 1961 года ее окружили, и монахов, которым запретили брать с собой вещи, деньги и продукты, грузовиками начали вывозить на ближайшую станцию Локоть. О. Серафиму богомольцы собрали деньги на билет, и он смог уехать со станции…
После разорения пустыни глинские старцы частью отправились в Троице-Сергиеву лавру, частью — в Почаев; кто-то оказался в Одессе и Тбилиси. А некоторые нашли приют в Абхазии, где сильны были традиции тайной монашеской жизни в отшельничестве. Там образовалось сразу несколько таких общин — в Цебельде, Амткеле, Двуречье, Азанте. Пустынники находились в горах по благословению епископа Степанованского Зиновия (Мажуги, в прошлом тоже глинского монаха) и с ведома католикоса-патриарха всея Грузии Ефрема II. А руководил общиной схиигумен Серафим, поселившийся сначала в приморском городке Очамчира, а потом в Сухуми, на улице Казбеги (ныне Черкесской).
Положение общины в Абхазии было очень опасным. Согласно приказу из Москвы сотрудники КГБ и милиции время от времени устраивали на отшельников настоящие облавы — горы облетали на вертолетах, куда монахов заталкивали силой, а потом судили их за тунеядство. Приходилось строить келии под кронами пихт, так как зимой дым костров, разведенных под этими деревьями, рассеивался и монахов нельзя было выследить. К старцу Серафиму они приходили в город на исповеди только по ночам.
Краткие, на несколько дней, визиты к о. Серафиму в течение 1962–1965 годов были для о. Иоанна настоящими праздниками. Он бывал у старца и один, и вместе с о. Виктором Шиповальниковым и его семьей. Останавливались на даче владыки Ефрема, сопровождали о. Серафима утром на службу в Благовещенский кафедральный собор и наслаждались каждой минутой общения. Неоднократно бывали и в Команах — селе, расположенном в получасе езды от Сухуми. Там, следуя в ссылку, скончался в 407 году святитель Иоанн Златоуст (его гробница до 1990 года хранилась в Сухуми), а четыре с половиной века спустя произошло третье обретение главы Иоанна Крестителя. Там о. Иоанн служил литургии на переносном престоле вместе с монахом Вонифатием.
Нечасто, но случались и ответные визиты о. Серафима в Касимов. Благодати, которой можно было напитаться от глинского старца, хватало на целый год. Правда, летом 1965-го в Сухуми о. Серафим вместо обычной приветливой встречи сурово нахмурил седые брови, завидев священников с Рязанщины:
— А что это вы к нам приехали?
О. Иоанн и о. Виктор смутились:
— В отпуск… Отдыхать.
— Приехали отдыхать, а сами небось опять будете с утра до вечера трудиться со мной в храме? — усмехнулся о. Серафим. — А ну шагом марш на море!
Конечно, наказ старца выполнили. Для купания облачились в белые кальсоны, белые балахоны, длинные волосы заплели для удобства в косички. В таком экзотическом виде оба отца сидели в воде у самого берега (плавать ни тот ни другой не умели), шлепали ладонями по волнам и беседовали. О. Виктор говорил с другом громко, а о. Иоанн по привычке, оставшейся с лагеря, возражал ему вполголоса. «И вот они сидят рядом, папа что-то там говорит громогласно, а отец Иоанн — „ну, Витечка…“, и ничего не слышно. И ладошками так плюх-плюх. Два дитяти таких сидели, два совершенно невинных существа, ангелоподобных», — с юмором вспоминал сын о. Виктора Алексей.
Но был, конечно, не только отдых. Вместе со старцем о. Иоанн навещал абхазских отшельников в их скитах. Перед такими походами постились, исповедовались, причащались, брали с собой еду и воду. И уходили в горный лес по карте и компасу, без дорог и тропинок. Путешествие было опасным: в горах запросто можно было встретить, к примеру, настоящего удава, не говоря уже о медведях, барсах и волках. Одних только горных речек нужно было пересекать 33, а в некоторых местах проявлять альпинистские способности. То и дело слышалось, как батюшки переговариваются меж собой:
— Витечка, ну подожди, ты опять побежал!
— Ванечка, это ты очень медленно идешь!
Зато и впечатления были потрясающими. Сын о. Виктора Шиповальникова Алексей на всю жизнь запомнил, как «служили литургию со старцами на камне в пять утра, когда всходило солнце. Я никогда не забуду этого ощущения присутствия Бога».
Конечно, были и сокровенные беседы с духовным отцом. Следы этих бесед сохранились в тетрадях о. Иоанна. «Понимание своей немощи и смирение тверже всякой иной добродетели, — записывал он сказанное ему о. Серафимом. — Учись переносить приятное с благодарением, неприятное — с молитвой покаяния, все же вообще — с преданностью Богу и благодарением, повторяя: Слава Богу за все!». Несколько раз батюшка заводил со старцем речь о своем предполагаемом постриге в монашество, но о. Серафим пресекал разговоры на эту тему. Как именно — мы не знаем, но сохранились свидетельства реакции старца на просьбы о постриге другого его духовного чада, о. Виталия (Сидоренко). «Даже и не спрашивай! — строго отвечал ему о. Серафим. — Я знаю, когда тебя постричь, и не подходи». Возможно, нечто подобное говорил он и о. Иоанну. И батюшка смирялся, предоставляя себя духовному руководству старца. Не время — значит, не время.
Но в 1966-м
