о. Иоанна подвигло навестить старца Серафима не только чувство любви и почитания к нему, но и тяжелая болезнь. Еще после борецких зим у него начались приступы стенокардии, а приступ 21 мая 1966-го, настигший его прямо во время литургии, был таким тяжелым, что врачи опасались летального исхода. 16 июня о. Иоанн подал на имя епископа Рязанского и Касимовского Бориса (Скворцова) прошение: «Ваше Преосвященство, как Вам уже известно о том, что в продолжение второй половины апреля и первой половины мая месяца у меня были три приступа стенокардии, а 21 мая был четвертый по счету в самой сильнейшей форме, потребовавшей постоянного врачебного наблюдения и строгого постельного режима, длившегося до 12.VI. включительно. В настоящее время по состоянию здоровья я крайне нуждаюсь в отпуске по болезни, на что и испрашиваю Вашего Архипастырского благословения и разрешения». Конечно, такое разрешение было получено, но легче не становилось. В одном из разговоров с келейницей Т. С. Смирновой батюшка потом скупо признался: «За несколько дней до пострига я прикоснулся к таинству смерти: очевидно, обмирало что-то отжитое, чтобы начался новый этап жизни — монашеский».
Старец Серафим сразу увидел, что о. Иоанн еле стоит на ногах. Что именно он сказал гостю по поводу его болезни, мы не знаем. Но сохранились письма старца духовным чадам, где он делился наставлениями о том, как нужно воспринимать любую болезнь: «Болезнь часто посылается нам за грехи наши. Ведь в скорбях мы всегда делаемся ближе к Богу. Главное — никогда не отчаивайся в болезни. Господь посылает их по безграничной любви Своей к нам, грешным и недостойным. <…> Сверх сил болезнь не дается: Его святой воле известно, в какой мере мы можем понести ее, а от нас требуется только беспрекословное подчинение Его святой воле. В такой болезненной скорби святые отцы советуют всегда призывать на помощь милосердного Господа, Матерь Божию и святых угодников. Кроме того, с полным смирением, кротостью, многотерпением переносить тяжкую свою болезнь, видя в ней великую милость Божию, полезную нашему спасению». Может быть, об этом старец и сказал касимовскому гостю. Оба сидели друг против друга — сутулый, седобородый, с глубоко запавшими глазами, внешне суровый о. Серафим и изможденный болезнью, прерывисто дышащий о. Иоанн…
И вот уже после длительного разговора 81-летний схи- игумен внезапно произнес, словно отвечая на какие-то свои мысли:
— Сами себя, друг друга и весь живот наш Христу Богу предадим. — А потом добавил, уже глядя на гостя: — Отче, не торопитесь умирать в своем произволении. Предадим вас и срок вашего земного странствия постригом в волю Божию.
(Т. С. Смирновой о. Иоанн позднее передал еще одну фразу старца Серафима: «Ну, я тебя постригу, хоть умрешь монахом».)
Трудно передать, какие чувства охватили еще слабого после болезни священника. О чем он думал тогда, глядя в испытующие глаза старца Серафима?.. О серьезном ответе «Я — монах», который он совсем еще малышом давал на шутливые предложения взрослых найти себе невесту?.. Об отчаянном «Я хочу быть монахом», с которым двенадцатилетний Ваня Крестьянкин обратился в 1922-м к епископу Николаю?.. О четырех месяцах 1946-го, которые он провел в Троице-Сергиевой лавре, зная даже свое будущее имя в монашестве — Сергий?.. О месяце 1955-го в Псково-Печерском монастыре?.. О том, что старец Серафим уже несколько раз откладывал разговор о его постриге, видимо, понимая, что время еще не настало?.. Или же вспоминал совсем недавний свой сон, в котором он увидел незнакомую келию и ангела, ласково сказавшего непонятное: «Всю жизнь будешь мотаться»?.. И каждый раз после этого Промысл Божий вел его дальше, в мир, к людям. Лагерь, потом годы служения на Рязанщине… Скольких людей он согрел за это время своим светом, скольким помог, скольких спас… И вот теперь монашеский удел сам нашел его, встретил, согрел — в жарком летнем Сухуми, где воздух был пропитан запахом шашлыков, шумом моря, беззаботным смехом отдыхающих. Но он тогда думал не об отдыхе — о близкой кончине. После тяжелейшего сердечного приступа, купированного с большим трудом, врачи откровенно сказали ему: будете продолжать трудиться в таком же темпе — готовьте себе место на кладбище…
…В одном из писем о. Иоанн так писал о сроке человеческой жизни: «У Бога нет для человека предопределения — но человек непременно является сотворцом Господу своей жизни. И Господь, назирая жизнь нашу, видит, полезно ли нам продление жизни, во благо ли мы иждиваем дни свои, есть ли еще надежда на покаяние? В жизни нет произвола. И состояние нашей души влияет на сроки нашей земной жизни».
В 1966 году шел 57-й год земной жизни о. Иоанна. И если судить человеческой меркой, к нему он подошел уже на пределе сил. Тюрьма и непрестанная, без сна и отдыха деятельность подорвали его и без того слабое от природы здоровье окончательно. К сильнейшей близорукости, граничившей со слепотой, и искалеченной в тюрьме левой руке прибавились туберкулез и фурункулез, а теперь вот еще и стенокардия. Он не жаловался, не ныл, напротив — делал столько, сколько и здоровому было бы не под силу, помня, что «все пути Господни милость и истина» (Пс. 24: 10). Но Господь словно нарочно подвел его к самому краю, показал: духовные силы твои неистощимы, но физические — небезграничны. Однажды он уже пошатнулся во время Литургии, понял, что не может пересилить жжение в груди, и слава Богу, что у кого-то из прихожанок нашелся тогда нитроглицерин. И вот теперь новым, куда более могучим лекарем, чем земные врачи, явился для него старец Серафим, сам предложивший ему постриг — то, к чему явно и неявно стремился о. Иоанн всю свою жизнь…
Возможно, тем жарким июльским днем он вспомнил слова «отца русского старчества», преподобного Паисия (Величковского): «Когда болеем, получаем раны, или к смерти приближаемся и умираем, или терпим недостаток в необходимых потребностях и никого не имеем, кто бы помиловал нас; и если при этом скажем: „Как Бог хочет, так да сотворит с нами“, — то этим одним посрамлен и побежден будет диавол, враг наш».
А может быть, пришли на память слова его любимого земляка, святителя Феофана Затворника: «Что препятствует человеку-грешнику оставить грех и обратиться к Богу — на путь правды? Упорство и развращение своей воли. Как потому должно быть благодетельно истреблять, или, по крайней мере, умалять в нас сие зло — свою волю, сокрушать сию выю железную (Ис. 48: 4)! Но чем и как удобнее можно это произвесть? Ничем более, как повиновением, отречением от своей воли, преданием себя воле другого…»
И многие годы спустя, уже видя свою жизнь во всей ее полноте, маститый старец о. Иоанн Крестьянкин напишет своему духовному чаду: «Господь
