предпочтением редких и местных словечек. Жуткая, бездарная пошлость и
мертвящая скука – такова атмосфера в этих рассказах. Позднее Замятин
отрывается от русской провинциальной почвы и ремизовского словаря и
постепенно развивает собственную манеру, основанную на подчеркивании, при
помощи сложной системы метафор и сравнений, выразительной ценности
многозначительной детали. Его стиль перегружен словесной выразительностью
и образностью. Это избыточное богатство выразительных средств часто
нарушает течение рассказа, превращая его в простую мозаику деталей. Такой
метод близок к кубизму в живописи – персонажи Замятина отождествляются с
геометрическими формами, которые автор им придает. Так, главной
характеристикой англичанина, героя Островитян, становится квадратность.
И Островитяне, и Ловец человеков, тоже написанный об англичанах,
отчетливо-сатиричны, как и
На куличках, утонченно-гротескная и
преувеличенная карикатура на скучную уединенную жизнь восточносибирского
гарнизона. Повесть На куличках была опубликована во время войны и автор
попал под суд. И тут, и в своих английских повестях Замятин, несмотря на
тщательность и продуманность своего художественного метода, проявляет
странную несведущесть: он недостаточно знает как русскую, так и английскую
армейскую жизнь. Этого нельзя сказать о его рассказах из совет ской жизни.
Один из лучших и, возможно, его шедевр – Пещера – переведен на английский
язык. Это рассказ очень характерный для его метода: весь – одно сплошное
сравнение. Жизнь буржуазной пары в нетопленной комнате большевистского
Петербурга в северную зиму сравнивается с жизнью в пещере человека эпохи
палеолита; богом пещеры является железная печка, на час в день согревающая
комнату; этот бог милостив, только если удовлетворен жертвоприношениями –
топливом. Таков метод, которым Замятин придает единство своим рассказам:
целая семья метафор (или сравнений), над которыми господствует одна
метафора-матка. Роман Мы, который неизвестно когда появится, – научный
роман о будущем, написанный, если судить по рассказам о нем, в новой
поразительной манере, являющей собой дальнейшее развитие замятин ского
кубизма. Огни святого Доминика – слабая пьеса (как пьеса) – слишком
перегруженная деталями, от которых Замятин не может отказаться и которые в
пьесе неуместны. Это рассказ об Инквизиции и очень прозрачная аллегория ЧК.
Большим детям сказки тоже остро-сатиричны и этим, как и большой
изысканностью стиля, напоминают Политические сказочки, которые в 1905 г.
написал Сологуб.
182
Замятин имел большое влияние как мастер, или, скорее, как учитель
литературы, и современная художественная литература, особенно
петербургская, своей формальной усложненностью в значительной степени
обязана ему. Он к тому же интересный критик и его рецензии всегда
заслуживают внимания.
5. МЕМУАРЫ И ИСТОРИЧЕСКИЕ РОМАНЫ
Великие события 1914-го и последующих годов породили обильный
урожай произведений, стоящих вне основной линии развития литературы и
интересных в основном с информативной точки зрения. Но некоторые из них
выделяются своими литературными достоинствами. В войну их появилось
немного. Единственная книга участника войны, достойная упоминания, это Из
писем прапорщика-артиллериста
(1918) Федора Степуна. Степун –
необыкновенно глубокий и искренний мыслитель, истинный демократ и
истинный патриот, сочувственно и проникновенно анализирующий
трагическую судьбу армейского офицера.
Книги о войне Эренбурга и Шкловского будут разобраны позднее.
Остается Народ на войне Софьи Федорченко (1-е изд. 1918; потом многократно
переиздавалась). Это, по утверждению автора, точная запись солдатских
разговоров и песен, услышанных во время войны. В какой степени тут
участвовало авторское воображение, пока неясно. Это, безусловно, крайне
интересная книга, необходимая каждому, кто изучает вклад России в войну и
склад ума русского солдата. Главное литературное достоинство ее – вкусный
солдатский язык, передаваемый г-жой Федорченко.
Самые интересные воспоминания о Гражданской войне со стороны белых
написал Василий Витальевич Шульгин, монархист, депутат Думы, который был
членом Парламентского исполнительного комитета, узаконившего Февральскую
революцию, и одним из двух делегатов, в чьи руки Николай II передал свое
отречение. Это книга 1920-й год, явно нелитературная, написанная в
запоздалом журналистском стиле Дорошевича, с дешевыми и наивными
эффектами, которые были хороши двадцать пять лет назад. Несмотря на это,
книга Шульгина обладает огромной ценностью, благодаря величайшей
искренности, с которой она написана. Это история отступления белых из Киева
в Одессу, а оттуда к румынской границе, история о том, как Шульгин попал в
плен к красным, как он затевал заговоры в красной Одессе и как бежал к
Врангелю в Крым. Книга полна юмора, зачастую обращенного на себя, и
атмосфера тех времен воспроизведена с замечательной живостью. Другие его
воспоминания менее примечательны, но также интересны для историков.
Книга Шульгина имеет заслуженную репутацию среди думающих людей,
но читающая эмигрантская масса предпочитает сочинения генерала Петра
Николаевича Краснова. В 1918–1919 гг. Краснов был атаманом донских казаков,
и проявил большой организаторский талант. Его воспоминания о 1917–1919 гг.
написаны четким, ясным, лишенным претензий стилем человека действия, и
как документ имеют большое значение. Нельзя сказать того же о его
«литературных» произведениях. Его четырехтомный роман От двуглавого орла
к красному знамени (1921–1922) имел самый большой успех из всех русских
книг, напечатанных после революции за рубежом. Эта книга, по-видимому,
вдохновлена честолюбивым замыслом превзойти и затмить Войну и мир. Среди
старшего поколения эмигрантов нередко приходится слышать, как сравнивают
эти романы, причем не всегда в пользу Толстого. В действительности роман
Краснова просто не литература. Написан он в самой бульварной манере
госпожи Вербицкой. Любовные сцены и «психология» мучительно пошлы.
183
Политическая сторона ненамного лучше: Ленин и Троцкий представлены
получающими указания от сионских мудрецов. Успех романа среди эмигрантов
не делает им чести. Единственно интересны в романе (ибо генерал Краснов
все-таки хороший солдат) батальные сцены, написанные правдиво и просто.
Одним из последствий революции был возросший интерес к прошлому, к
этому убежищу, где те, кто не в ладах с настоящим, могут найти забвение.
Бегство в прошлое – главная движущая сила воспоминаний князя Сергея
Волконского. Князь Волконский (род. в 1860 г.) стал известен в Америке после
своего лекционного тура в 1899 г. Некоторое время он был директором
императорских театров. Позднее он занялся популяризацией в России идей
Жак-Далькроза. Его книги Выразительная речь и Выразительное движение –
заметный вклад в теорию актерского искусства. Самые страшные годы
советского хаоса Волконский пережил в России и вырвался оттуда только в
1922 г. С тех пор он издал три тома мемуаров, из которых два – его
автобиография, а третий ( О декабристах) рассказывает историю его деда,
декабриста Волконского, и его жены. Сюжет хорошо знаком русским читателям
(об этом написана знаменитая поэма Некрасова). Волконский пишет в тонах
лирико-сентиментальных, идеализируя своих революционных дедушку и
бабушку даже больше, чем принято. «Идея» книги – сожаление о тех временах,
