– Экая громадина! – восхищался он. – Я читал об его налете на Данциг. Вы, конечно, слышали тоже?..
– Не только слышали, но и… – начал Андрей, но закончить фразу ему помешала скромность.
Рассмотрев поближе, Андрей счел своего собеседника даже интересным. У него было совершенно живое лицо, ни на секунду не теряющее подвижность. Все эмоции, которые проносились у него в уме, тут же отображались мимикой. Разумеется, с таким лицом нельзя было садиться играть в карты, невозможно было поступить на дипломатическую службу, строить карьеру на лести. Но в России еще оставались места, где можно было сделать карьеру даже честному человеку.
Сейчас на лице генерала читался искренний восторг:
– И сколько это чудище чудное берет бомб?..
– Около двухсот пудов…
– Ого! Славно!.. Впрочем, думаю, все одно: от сброшенных бомб без цели толку мало: враг сидит в блиндажах и смеется. Тут надо такое, чтоб бомба ложилась точно в цель, с точностью до двух-трех саженей!
– Эка вы хватили! – возмутился Андрей.
Такая точность была недоступна даже воздушным торпедам Джевецкого.
– Вот и я о чем! Но у меня мыслишка есть. Вы же видели самолеты на аэродроме? Вот бы к ним привязать пушечку, и с воздуха расстреливать не по площадям, а по каждому, я, к примеру говорю, капониру, блиндажу. Я изложил соображения в памятной записке, подал ее вышестоящим инстанциям…
– И что?..
– А ничего! И всему виной, я так думаю, мое имя!
– Как вас, простите, по-батюшке? – полюбопытствовал Беглецкий. – Простите, запамятовал.
Мимика изобразила расстройство, потом печальную улыбку:
– Афанасий Никифорович. Чудесное русское имя с отчеством. Да вот беда, господа, фамилия подвела. Ваш приятель уже в курсе, – и генерал указал глазами на Андрея.
Андрей только кивнул: он попытался вспомнить пропущенную мимо ушей фамилию, но та упорно оставалась забытой.
– Преинтересно! И позвольте поинтересоваться, какая же она у вас?..
– Да Чемоданов-Рундуков! Чемодановы – славный дворянский род, упоминается еще в разрядных книгах Иоанна Грозного. И надо же такому случится, что предок мой породнился с Рундуковыми – родом также знаменитым, но пришедшим в совершенный упадок. Чтоб род вовсе не пресекся, настояли на двойной фамилии. И вот живу я под такой трагикомической фамилией. Если бы избрал стезю государственной службы, вероятно не так бы горько было бы. Ну а армии – доходит до моего награждения или повышения в чине – так вечно обойдут. Дескать, это армия или варьете с опереткой? Вы можете представить себе: генерал от инфантерии Чемоданов-Рундуков? Ну я к примеру говорю… Не можете? Вот и они не могут. И вас ко мне приставили как раз по той же причине.
Андрей кивнул с пониманием: решение о появлении группы на фронте исходило от императора, из Ставки. Командующий фронта, Брусилов передал ее Каледину: зная, что его восьмая армия понесет основной груз грядущей операции, пытался усилить ее мыслимыми и немыслимыми средствами. Но сам Каледин особой пользы в прибывших не увидел: неужели три грузовика в силах изменить положение на фронте?
– Так что господа хорошие, у меня только что и надежда на вас. Я уже когда ехал за вами, в церковь заскочил, поставил свечек на десять рублей. Хотя, – хихикнул генерал. – я бы чтоб следующий чин пожалеть – и черту бы новою кочережку презентовал бы… Верите, нет?
Беглецкий зевнул и кивнул: верим, а как же…
***
В жарком южном городе, откуда был родом Беглецкий, было два православных храма, один – лютеранский, синагога и одна же мечеть. Иудеи, надо сказать, для дома молитв выбрали здание приличное, капитальное, но совершенно неприметное. Незнающему человеку запросто можно было пройти рядом по улице и сие заведение не заметить.
Лютеране выстроили церковь скромную – вера запрещала им пышные богослужения.
Уж непонятно на какие сокровища Али Бабы мечеть построили пусть и небольшую, но сказочно красивую: сложенную будто не из турецкого белого мрамора, а сшитую из парчи. С винтовой лесенкой, башенкой для муэдзина, со стрельчатыми узкими окнами, похожими на бойницы.
Перед домом мусульманского бога разбили лужайку, которую стригли и поливали, выкопали пруд, запустили туда золотых карпов. Совершенно добровольно на водах пруда поселилось семейство лебедей, столь же белых и красивых, как мечеть.
Как назло оба настоятеля православных храмов пили, за обителью Господней следили из рук вон плохо, та ветшала.
И ежели молодежь шла гулять, то отправлялась не в городской сад, где укромно, а к мечети. Ибо в укромных местах хорошо пить водку, а душа просила кроме нее и романтики. Фотографы снимали заезжую курортную публику на фоне рвущейся в небо игольчатой башни.
И порой, некие крестьяне, попав в город, сравнивали мечеть с православными храмами в городе, обветшавшей церквушкой в своем селе и приходили к выводу, что молитвы, произнесенные в разных храмах разным богам, и силу имеют разную. За сим, старались незаметно проникнуть в храм мусульманский и поставь свечку там. Лишним не будет – думали они…
***
– Славно они тут окопались… – пояснял генерал, показывая в сторону противника.
Через бинокль позиции венгров рассматривал Андрей, но, разумеется, видел не все.
– Я затребовал себе аэроплан, посадил на него знаете кого? Фотографа! Нет, нет не глядите на меня как на сумасшедшего! Не с фотографической треногой и магниевой вспышкой, а с двумя наиновейшими «кодаковскими» аппаратами, чтоб он снимал вражеские позиции с воздуха. Получил две сотни снимков, сравнил их с картами. Нам предстоит прорвать три линии обороны. Первая – самая сложная: восемь-десять линий проволочных заграждений, три-четыре линии окопов. На проволоку подают электрический ток, подвешены мины-растяжки. Это у меня пластуны разведали. Они у меня даже за линию пробирались… Но меня более пугает не то…
Живость, задор на лице генерала сменили сомнения. Он потер подбородок.
Андрей, уже отложивший бинокль, пальцем провел по карте.
– Именно, – удовлетворительно кивнул генерал. – Река… Австрияки, верно, отойдут на западный берег реки по мостам, после их взорвут. Тут мы ничего поделать не можем: верно, заряды уже заложены и просто ждут своего часа. На том берегу у них вторая линия обороны. Саперы у меня лихо бы мост навели, так расстреляют их в сей же час… Опасаюсь я большого кровопролития. Гнать людей на убой ради звания, которое я уже три раза как заслужил – низко. Я к примеру говорю… Хорошо, если прорыв удастся, а коли нет?.. И звания не будет, и людей положу…
– А третья линия?..
– Ай! – от нее Чемоданов-Рундуков отмахнулся, как от чего-то несущественного.
– Вы знаете, а у меня есть мыслишка-то… А что, ежели нам пойти от противного?
На карте он быстро показал свои соображения. На лице генерала промелькнуло сомнение, раздражение. На своей идее про себя Андрей поставил крест: вот если бы он все же попал в академию, там бы научили…
– Юноша, – спросил он. – Вы где стратегию с тактикой изучали…
– Алексеевское пехотное училище… – и зачем-то добавил. – Это в Москве.
– Ну что же… Вполне уважаемое заведение. И учили, вас, видно, недурно… Мышеловка этакая получается. Недурно придумано, весьма недурно. А вы точно сделаете, что обещали…
– Вестимо…
***
Солдаты шли в баню, переодевались в чистое: имелась перед атакой такая традиция.
Отслужили молебен во славу не то русского, не то инопланетного оружия.
– Лишнее это, – заметил Данилин, впрочем усиленно крестясь. – Бани топятся, молебны служатся. Противник уже наверняка догадывается, что мы идем в наступление.
– Ай, бросьте! – махнул рукой генерал. – Германцы наш шифр читают как вы – книгу, Брусилов со Ставкой открытым текстом по прямому проводу беседует. Да знаю они наверняка, что наступление скоро. Да вот только когда: мы бани часто топим, о молельном усердии не забываем… К тому же силы у нас с австрияками примерно равны. А поскольку они обороняющиеся, вросли в землю – то и нападения не ожидают. Ждут, когда к нам будут переброски войск…
– Так как же вы атаковать намерены, ежели у вас нет преимущества? – удивился Беглецкий.
– Сразу видно, что человек вы невоенный. Следует создать локальное превосходство, рассечь противника, взять его в «котлы», в окружение. Тогда роли меняются – уже он пытается атаковать, прорываться. Это «альфа» и «омега» войсковой операции… Прошу со мной отужинать, господа, чем Бог послал! Поедим плотно, да отдыхать всем тут же. Этой ночью поспать никому не выйдет.
Ужин был плотным, но без изысков, каким он обычно бывает под дланью военно-полевого Господа. За столом генерал лишь поинтересовался у Беглецкого успеют ли они. Тот ответил утвердительно. После стали говорить о каких-то совершенно цивильных вещах.
