От садов и скал расползались вечерние тени. Тоскливый день доживал последние часы. Вдруг у городских ворог закопошились люди: на взмыленных конях подскакал Атом Гнуни со своим телохранителем.
Атом остановил коня перед дворцом, в котором после отъезда нахараров в Персию временно поселился католикос. Служитель проводил Атома в покои. Католикос грустно сидел на коврике, разостланном на полу. Увидев молодого нахарара, он поднялся ему навстречу и радостно его приветствовал.
Атом, слегка покраснев, приложился к руке католикоса. Служитель разложил подушки для нахарара.
С тревогой глядя на Атома, католикос сказал:
– Никаких вестей!.. Страшусь я и опасаюсь: нет у меня надежды на благое завершение дела…
– Видно, плохо оно там обернулось, – задумчиво отозвался Атом.
Католикос с горечью воскликнул:
– Горе стране, против которой выступают ею же избранные сыны! Князья Мамиконян, Арцруни, азарапет, Артак…
– Не оплакивай их преждевременно, святейший отец! Пусть раньше вернутся! Еще посмотрим, какой вери они держатся… – с насмешкой проговорил молодой нахарар.
– Да сподобит меня господь умереть раньше, чем это сбудется! Да сподобит господь! – с горячностью воскликнул каголикос.
– Пока весть эта не подтвердилась, святейший отец. Я послал лазутчиков разведать. Да и зачем нам умирать? Мы еще сражаться должны. И не сомневайся: не останемся мы в долгу перед страной Армянской! Но… – он с досадой опустил взор, – нет известий! Да и я опаздываю!
– С чем ты опаздываешь? – спросил католикос с грустью и надеждой в голосе.
Словно говоря сам с собэй, Атом негромко вымолвил:
– Надо же организовать сопротивление… Не позволим мы им привести в страну вражеские войска!
Католикос в отчаянии ударил руками по коленям:
– И подымется у тебя рука против них?
– Я воин, святейший отец! Щадить я не имею права Католикос задумался, затем испытующе взглянул на Атома:
– А сможешь ли ты пойти с теми, кто остался верен?.. Разве вы готовы?
– Длл воина не может быть вопроса о готовности, святейший отец: на него идут войной – значит, он должен войну эту принять!
Горькие мысли овладели и молодым нахараром.
– Подозрения и сомнения грызут мне сердце! – признался он. – Неужели Спарапет и Артак Мокац могли поступиться своей совестью? Если да, то будет бой! И бой яе на жизнь, а на смерть!
Отрадно было глядеть на этого стройного, как тополь, молодого воина. Прекрасное лицо под шлемом с золотой насечкой горело вдохновением, рука сжимала осыпанную драгоценными камениями рукоятку меча. В глазах искрилась несгибаемая воля, решимость бороться к победить.
С улицы послышался шум большой толпы. Атом подошел к окну. Торопливыми шагами, почти бегом, ко дворцу приближались Гевонд, Езник Кохпаци и Егишэ. Их сопровождали всадники, по-видимому, прибывшие издалека: они были оборванны, имели усталый вид. Со всех сторон валила толпа. И вдруг пронзительный крик прорезал воздух:
– Весть злсзещая!.. Весть зловещая!..
Атом выбежал па террасу. За ним последовал католикос Гевонд бросился им навстречу:
– Святейший отеи, узнай страшную весть!.. Грядет сатана!..
Хриплый вопль пронесся над площадью:
– Горе потомкам Гайка!.. Горе потомкам Гайка!..
Из толпы вырвался обросший человек, весь в пыли, лохмотья его длинной рясы волочились за ш«м по земле.
Простирая вперед исхудалые руки, он вновь издал горестный вопль и, упав на колени, посыпал себе голову пеплом. Затем, обращаясь к Атому и католикосу, он привстал и вновь выкрикнул:
– Горе потомкам Гайка!.. Горе потомкам Гайка!..
Не отводя от него глаз, дрожа, католикос сурово повелел:
– Возвести нам весть зловещую!..
Вестник вновь упал на колени, рыдая обратился к католикосу и к народу:
– Слушайте, слушайте, святейший отец и народ армянский!.. Слушайте страшную весть! Отреклись от веры предков наших, заделались сынами сатаны Спарапет наш, марзпан, азарапет, владетель Арцрупи, владетель Рштуни и другие! Все! Все!.. – скорбно выкрикнул вестник и разорвал на себе ворот рубахи.
Толпа глухо застонала, послышались рыдания женщин. Католикос окаменел. Побледневший Атом злобно сверкнул глазами. Тяжелое молчание обрушилось на всех.
Внезапно с главной дозорной башни донеслись пронзительные ликующие звуки. Это персидские войска узнали об отступничестве нахараров, и трубач возвещал торжество Зрадашта… Зловещим был этот звук, словно возвещавший день страшного суда. Католикос осенил крестным знамением толпу, поднял руки и воззвал:
– Остались мы – и остался дух предков наашх. Да будет же он нам опорой!
Повелев Гевонду и его спутникам следовать за ним, католикос сделал знак рукой вестнику; тот встал и, не отрчхая пепла со своей головы, поднялся по лестнице, ведущей в покои.
Опустившись на подушки, католикос обратился к нему:
– Так говоришь, отреклись все?..
– Все, святейший отец! Все!.. Поклонились солнцу, побратались с Азкертом и вельможами арийскими и идут сюда с жрецами и персидским войском…
Католикос поник головой. Затем в порыве отчаяния он воскликнул:
– Иди сюда, садись рядом со мной! Плачь и скорби вместе со мной днем и ночью!.. Садитесь и вы кругом! Будем стенать о стране Армянской, подобно совам в ночи…
Гевонд, Езник и Егишэ, поникнув головами, сели рядом с католикосом. Вестник сел на пол перед католикосом, который, взяв горсть пепла с его головы, осыпал себя и начал бить себя в грудь.
– Соберитесь все вокруг меня, – зарыдал он, – плачьте о гибели страны Армянской!..
Вскоре и снаружи начали доноситься сгоны и причитания. Послышался громкий плач женщин, к нему присоединились горестные вопли мужчин:
– Горе нам! Горе! Пропали мы!..
– До коих же пор будем мы терпеть все это? Все обернулись в сторону, откуда раздался этот грубый выкрик.
– Не пойму я, к чему все это карканье? – говорил Аракэл. – Наступает бедствие – значит, нужно встать и бороться с ним, а не причитать!
– Бороться будут князья наши, Аракэл, ты не отчаивайся! – откликнулся кто-то в толпе.
– Будут ли князья бороться, или не будут – кровь-то проливать будем мы. Беда валится на нашу голову, нам и нужно самим о себе подумать. У волка шея толста оттого, что он сам себе пищу промышляет, на других не надеется… Ну, кто вверен присяге – за мной…
– Все! Мы все!
За ним хлынула вся толпа.
Аракэл решительно двинулся к покоям католикоса.
Во тьме слышались стоны, плач, протесты, проклятья, рыдания и причитания женщин. Толпа дошла до входа в покои католикоса и ворвалась внутрь. И это никому не показалось странным: в минуту бедствия люди забыли о различии между великими и малыми мира сего.
Аракэл еще сохранял выжидательное молчание, как бы желая узнать, что намерены сказать или совершить власть нгущие. Но толпа глухо рокотала, проявляла все нараставшее нетерпение.
Задумавшийся Атом стряхнул с себя оцепенение и неприязненно спросил:
– Чего вам здесь надо? Ответ последовал не сразу.
– Ну, говорите же, чего вы хотите? -нетерпеливо повторил Атом, обращаясь к стоявшему впереди всех Аракэлу, который пристально и злобно глядел на него.
Атом перевел взгляд на остальных: перед ним стояли люди с взволнованными, искаженными тревогой и страхом лицами. Поняв, что ничего он от них не добьется ни расспросами, ни если даже прогонит их из дворца, – он почувствовал, что в нем вскипает гнев. Неслыханная дерзость этих крестьян оскорбляла не только княжеское достоинство, но и самолюбие отважного воина. Однако не успел он заговорить, как Аракэл вновь грубо крикнул:
– Как же это получается, князь? Так нам и дожидаться, чтоб изменники наши объединились с нашими врагами, пришли и уничтожили нас?
– Дальше?.. – раздраженно бросил Атом.
– Я тебя спрашиваю, князь: намерены вы послать войско против них или не намерены?
– Да ты… ты!.. – Атом был так возмущен, что не смог закончить начатой фразы.
– Оставь хитрить, князь! – со спокойным пренебрежением прервал его Аракэл. – Если наши нахарары отступились от нас, то скажи нам прямо, и мы сумеем судить их и расправиться с ними.
– Истинно так! Господь правый! – отозвались со всех сторон.
Атом сознавал нравственную силу, вдохновляющую этого простого воина, присягнувшего защищать родину, но был ошеломлен: не так велико было чувство возмущения, как изумление неслыханной дерзостью простолюдина. Сузив глаза, Атом шагнул вперед: ясно было, что он собирается проучить Аракэл?.. Но католикос, лучше него понимавший, что именно вызвало вспышку ярости крестьянина, предостерегающим движением поднят руку:
– Именем бога, отойди, князь!.. Тут дело совсем в ином… Атому остался непонятен смысл этих слов, но, уважая сан католикоса, он остановился, весь дрожа от негодований. Католикос обратился к Аракэлу и к толпе:
– По какому праву восстаете вы против господ ваших, миряне? Изгнали вы страх из сердец ваших? За всех ответ дал Аракэл:
