– По какому праву восстаете вы против господ ваших, миряне? Изгнали вы страх из сердец ваших? За всех ответ дал Аракэл:
– Святейший отец, выслушай нас: враг, подлинный враг идет на нас! Да и близкие наши тоже оборотились врагами и тоже идут на нас… Нахарары, разъехавшиеся по уделам своим, оставили страну в огне. Какой уж теперь страх! Какое теперь право? Кто теперь господин и кто слуга, коли смерть стоит перед всеми Теперь стереть надо все эти различия с лица земли!
– Сами мы теперь и господа и слуги отчизны нашей! Наша теперь страна Армянская! – послышались голоса из толпы. Атом шагнул к Аракэлу и окинул его суровым взглядом:
– Ты посвятил себя смерти, присягнул воевать за народ – и этим бахвалишься, забыв о всякой пристойности!
Не опуская упорного, недоброго взгляда, Аракэл с глухой угрозой бросил:
– Весь народ присягал защищать отчизну!
Атом так и не успел ничего ответить этому преступившему всякие границы крестьянину: снаружи донесся оглушающий гул толпы, и с воплем вбежал служитель:
– Князь!..
Перед дворцом что-то происходило. Атом поспешил к выходу. Какой-то всадник с разъяренным, налитым кровью лицом, яростно орудуя плетью, расчищал себе дорогу ко дворцу. Это был один из высокопоставленных сановников – письмоводитель Васака. О нем ходили слухи, что он уже отрекся от веры предков. Толпа глухо зашумела:
– Почему он избивает нас, чего он хочет?..
– Разойдитесь, псы мятежные! Кто позволил вам здесь толпиться? – орал всадник.
Выбежавшие из покоев католикоса Аракэл и его спутники с беспокойством смотрели на происходящее.
– Уразумейте, вы, порождение свиней! Раз отреклись первейшие лица страны, значит, отреклась вся страна! Против кого же вы собрались? Разойдитесь!..
– Так ты тоже отрекся от веры?.. – прервал его, дрожа, дед Абраам.
– Отрекся охотно и с радостью! – вызывающе ответил тот, и плеть опустилась на плечи деда Абраама.
Аракэл сбежал с лестницы, подскочил к всаднику, железными пальцами вцепился ему в плечо, стащил с коня и с дергающимся от бешенства лицом крикнул:
– Кончайте с собакой!..
Толпа зарычала, в сброшенного наземь отступника полетели камни. Испуганный конь ускакал, сбив несколько человек по дороге. Избиваемого камнями заслонили люди, творившие самосуд. Пыль стояла столбом, слышались отрывистые восклицания, глухое бухание камней, причитания женщин – и все покрывал гул общей ярости. Все кончилось так быстро, что, пока Атом и католикос опомнились, на площади уже лежал растерзанный труп, почти не видный из-под груды камней.
Лишь сейчас, впервые за всю свою жизнь, Атом воочию увидел, что такое ярость простолюдина, впервые убедился, что когда простолюдин выйдет из повиновения, он не остановится ни перед насилием, ни перед убийством, уже не тая накопившейся в нем горечи и яростной ненависти к власть имущим; что, однажды поднявшись, он снесет с пути и уничтожит все и всех!.. «Так вот на что они способны, если только…» – мелькнуло в голове Атома. Ему не терпелось обуздать толпу, одернуть грубого и дерзкого Аракэла. С дрожью омерзения взглянул он на труп побитого камнями, и лишь самообладание воина помогло ему сдержать себя.
В этот миг Атом заметил смотревшего на него со злорадством начальника персидского отряда, окруженного персидскими воинами. Немного дальше стоял воевода крепости Аветик с армянскими воинами. Атом с яростью почувствовал, как падает в глазах всех его княжеское достоинство, его авторитет военачальника. Он почувствовал ненависть к простолюдину, попиравшему его власть, установленные законы и порядки. В состоянии глубокого душевного смятения он услышал громкий голос Аракэла:
– Вот так и всех сотрем с лица земли!.. После вероотступничества нет ни князя, ни простолюдина, ни господина, ни слуги!
– Не-ет! Не-ет!.. – яростно подхватила толпа, совсем обезумевшая после убийства отступника.
Атом почувствовал, как кровь бросилась ему в голову: это было уже нестерпимым оскорблением для его самолюбия. Рука его рванулась к мечу. Но католикос взмолился:
– Во имя всевышнего, князь, сдержи себя, не время сейчас!.. Не проливай крови безвинных!
Атом не мог успокоиться. Еще более задело его то, что Аракэл поднялся по ступенькам и властно потребовал у католикоса:
– Издай повеление: кто отречется – да погибнет! Повели нам стереть их с лица земли!
Католикос смутился:
– Ты требуешь, сын мой, чтоб я превратил в развалины страну Армянскую!
Атом не успел вмешаться; в сплошной гул слились голоса:
– Отрекшиеся от родины – смерть!..
– Куда они идут? Зачем ведут врагов с собой?
– Мало их было, теперь хотят новых насильников на шею нам посадить!
– Будь они прокляты!..
– В преисподнюю их, пропади они пропадом!
– Сокрушите их, не то мы сами!..
– Не позволим ногой ступить на нашу землю! В порошок сотрем!..
Кипела людская масса, поправшая ьсе старые порядки и законы и обретшая сама себя.
– Святой отец! – настойчиво повторил Аракэл. – Наши нахарары изменили нам. Больше они для нас не существуют. Мы дала клятву защищать страну, и мы будем противостоять врагу. Издай повеление: уничтожать изменников и врагов-малых и великих. Пусть убивают отступников: господин – слугу, слуга – господина, каждый из нас – отца, мать, сына, жену, брата!.. Установи кару! Не то мы сами ее установим, и тогда горе предателям!
Атом разрывался от ярости и от обуревавших его сомнений. Его сжигало страстное желание изрубить, уничтожить этих обезумевших, забывших всяксе закокопочитание людей, но, с другой стороны, его волю сковывало подчинение католикоса и духовенства воле народа. Он с обядой и раздражением смотрел, как Гевонд и Езник, а за ними и Егишэ подошли к католикосу и обратились к нему:
– Разошли воззвание, владыка!.. Прав простолюдин! – настаивал Гевонд.
Воцарилось молчание. Все ждали. Переживая сильную внутреннюю борьбу, католикос заговорил, как бы обдумывая свое решение:
– Подорвано единение наше!.. Преданные вере – отреклась! Простолюдин восстал!.. В преддверии гибели стоим мы всем миром, и нет уже ни князя, ни простолюдина, ни мужа, ни жены, ни старших, ни малых, ни б"?"км и ни чужих…
– Издай попеление! Встань сам и иди к народу, подними его на бой с изменниками! – сурово требовал Саак.
– Господин – на слугу! Слуга – на господина! – словно молотом бил Аракэл.
– Господин – на слугу!. Слуга – на господина! – глухо прогремела толпа.
– Издай повеление, святой отец! Иди подними народ! – раздались со всех сторон голоса толпы, уже беспрепятственно заполнявшей дворцовые покои.
Католикос вздохнул, перекрестился. После короткой внутренней борьбы он как бы обрел успокоение, просветлел яйцом и взволнованно обратился к народу и духовенству:
– Да будет так, как молвил крестьянин: «Господин – на слугу, слуга – на господина!..» Глас народа – глас божий! Провозглашаю войну всенародную в защиту отчизны! Сам посвящаю себя ей, покидаю престол свой – иду поднимать народ на бой с предателями!
– Посвящаю себя защите отчизны и я! – выкрикнул Гевонд.
– И я!.. И я! – отозвались Езиик и Егишэ.
Атом стоял в оцепенении. Молодой воин, хорошо знающий военное дело, не знал, как понимать то, что происходит на его глазах, и как надлежит поступить ему самому. Совершалось нечто неслыханное и невиданное, опрокидывавшее все прежние представления о порядке, законе и власти! Старшие нахарары страны отреклись от веры, объединились с врагом, шли походом на отчизну; остальные нахарары разъединены, общсгосударственвое войско все еще не создано, католикос не противится расшатыванию власти; народ, разрушив все преграды, стоявшие между простолюдином и нахараром, попрал власть и восстал, чтоб стать господином своей судьбы.
Все это больно задевало Атома. Но одновременно он чувствовал и невольное восхищение бесстрашием Аракэла и его товарищей. В душе его росло уважение человека отважного к смелым людям. Это чувство возросло еще болпше, кот да Атом заметал, что начальник персидского отряда, отдав спешные распоряжения своим подчиненным, увел отряд к башням городской стены, очевидно намереваясь подготовиться к нападеиию. Атом взял себя в руки и спокойно вошел в дворцовые покои, как если б ничего не произошло. Вошел и католикос.
Атом понемногу приходил в себя. Он вспомнил распоряжения и приказы Вардана относительно обороны страны, мысли Спарапета о прелом народе, об отношении военачальника к войску, его завет: «Надейтесь на народ…» И юноша-воин почувствовал, чго до сих пор он недооценивал простой народ. Ведь только на жетании и умении народа бороться зиждилась последняя надежда страны. Атом понял, что единственная сила, которая способна сопротивляться и готова подняться для сопротивления, – это народные массы. Как воин, он оценил это и решил примириться, претерпеть – «пока, на время!.». Понял он и то, что если станет противиться народу, то нанесет своему княжескому достоинству и чести еще больший урон, – ибо не время теперь думать о своем княжеском самолюбии. Страна стояла перед смертельной опсаностью, и он обязан отвечать перед этой страной и перед своей совестью. В нем заговорил храбрый воин и патриот. Он остановился посреди покоя и просто, но с властным оттенком в голосе, заявил:
