— Я знаю, что ты девка. У меня нюх, как у акулы. — Он сильно шмыгает носом, будто в подтверждение своих слов. — От тебя пахнет одинаково, и когда рядишься в свои роскошные тряпки, — он кидает взгляд на платье от «Люсиль», висящее на крюке, — и когда напяливаешь матросское рванье, в котором щеголяют твои кореша. Первоклассным мылом с бергамотом.
Мои конечности слабеют, но я все равно хватаюсь за его руку, пытаясь сбросить ее. Однако меня словно стальной столб придавил, и лишь в безумных глазах горит жестокость.
— Но я забуду о всех твоих грешках, как только ты выложишь все денежки, что вы натрясли, кувыркаясь по палубе. Давай их сюда, и мой рот на замке. Моргни, если согласна.
Мои легкие горят огнем, моля о кислороде, и я моргаю, прежде чем он задушит меня.
Он отпускает руку, и я втягиваю живительный воздух.
И тут что-то порочное проступает на его лице. Его сальная усмешка полна яда, а взгляд непристойно скользит по моему телу.
Не для того я проделала такой путь, чтобы он меня тут оприходовал. Что-то ворочается в глубинах моей души. Я оглядываюсь в поисках спасения и нахожу его под кроватью у Бо.
Когда Скелет сдвигается, нащупывая ширинку штанов, я обхватываю рукоятку одного из инструментов Бо. Это долото. Я наношу удар, раня Скелета в бок.
Взвыв, он скатывается с меня. Я вскакиваю на ноги. Поднявшись вслед за мной, он перехватывает долото, но я с силой пинаю его в коленную чашечку.
Собака может поймать кошку, только застав врасплох. Во всех остальных случаях побеждает более гибкая кошка.
Ругаясь и отплевываясь, Скелет заваливается на спину. А затем, как змея, выползает за дверь.
Я падаю на колени, и меня скручивают рвотные спазмы, не дающие вздохнуть. Что же теперь? Он расскажет своему начальству, и весь мой обман, похожий на клубок запутанных ниток, раскроется. Каюта плывет то в одну сторону, то в другую, как ручка пилы, а я борюсь с паническим желанием сдаться.
Вставай, девочка. Надевай свои брюки. Обувай свои ботинки.
Я успеваю надеть лишь один ботинок, когда мои внутренности подпрыгивают к горлу, как бутылки молока на ухабистой дороге. Держась за живот, я бросаюсь к иллюминатору, где и опустошаю свой желудок в море.
Крики и топот ног сотрясают коридор. Заметив «Бархатцевую фантазию», я хватаю ее и выпихиваю, вместе с непомерно большой шляпой и туфлями, в иллюминатор.
— Она здесь, — вопит Скелет своим хриплым голосом. — Девка торчит в мужской каюте, как последняя шлюха. У меня были подозрения, и теперь они подтвердились. Как по мне, так она может быть даже безбилетницей.
Покрытое пятнами лицо мерзавца снова появляется в дверном проеме.
Позади него стоит, скрестив на груди могучие руки, Старший-на-корабле, и с насмешкой смотрит на меня.
— Снова ты. Ну, и что, ты тут без билета?
Я пытаюсь заговорить, но из моего опухшего горла вырывается лишь хриплый, возмущенный шепот. Тогда я яростно трясу головой.
Старший-на-корабле смотрит на яркое пятно крови, пачкающее белую куртку Скелета.
— Ступай в лазарет, а после подготовь свой отчет.
Скелет выползает прочь, и дверь за ним захлопывается.
— Будь ты девчонка или парень, пойдешь со мной, пока мы во всем не разберемся. — Старший-на-корабле вцепляется в мою руку, и хватка у него крепче челюстей мастифа. Он тянет меня к двери, не дав даже обуть второй ботинок. — Так и знал, что ты мошенник. Может, такие, как ты, просто ничего не могут с собой поделать. Вот подожди, капитан узнает, как ты его надул. Надейся, что тебя тогда не отправят за борт. Вода холоднее льда. Замерзнешь, не успеет дьявол позвать тебя в ад.
— Это неправильно, — каркаю я. — Стюард напал на меня. Это его вы должны забрать. Он сумасшедший! И мухлюет со ставками.
— Разве я им не говорил, что нам нужна нормальная камера? — бормочет он. — Но меня никто не слушает. Вот теперь они пожалеют.
Я пытаюсь упереться каблуком, пока он тащит меня по Плавникам. Люди провожают нас потрясенными взглядами. К моему удивлению, мы проходим мимо его каюты, а затем он распахивает дверь в первый класс. Пройдя по короткому коридорчику, он пихает меня на узкую лестницу, ведущую вниз.
— Куда вы меня тащите? — охаю я, пропустив ступеньку.
Он вздергивает меня на ноги.
— Эй, брось.
Страх гложет остатки моей решимости, как крысы дынную корку. У меня начинает бежать из носа.
Внизу лестницы мы заворачиваем в другой коридор, потом еще в один. Вдоль правой стены тянутся окна, открывая вид на просторный зал с высоким потолком и полом, расчерченным линиями. Это корт для сквоша.
Но прежде чем я успеваю как следует оглядеться, Старший-на-корабле тащит меня вниз по второй лестнице. Я начинаю терять представление о том, где нахожусь, но догадываюсь, что, скорее всего, на палубе G. Здесь свет слишком тусклый, отчего мне становится еще больше не по себе.
Наконец, он отпирает дверь комнатки, похожей на кладовую.
— Не идеально, — бормочет он. — Совсем не идеально. — Затем пихает меня внутрь так грубо, что я лечу на пол. Запах дерева и резины заполняет все вокруг. — Посидишь здесь, пока мы не решим, что с тобой делать.
Он захлопывает дверь. Звенят ключи, раздается щелчок замка, для меня не менее страшный, чем щелчок курка пистолета.
Клубок паники начинает раскручиваться внутри. Темнота, мой старый враг, точит зубы.
— Нет, пожалуйста, не оставляйте меня здесь! Пожалуйста, включите свет! Я все объясню! — кричу я, несмотря на опухшее и обожженное желчью горло. — Пожалуйста, не оставляйте меня здесь. — Я колочу в дверь, захлебываясь рыданиями. — Умоляю вас, включите свет.
Выключается свет в коридоре, как еще одно, последнее, оскорбление, и темнота заливает комнату, плотная, как приливная волна. Я отчаянно шарю по стенам в поисках еще одного выключателя. Но ничего не нахожу. Зачем выключатель в кладовке?
Я колочу по двери.
— Помогите! Кто-нибудь, помогите мне!
Никто не приходит.
После нескольких минут воплей в горле у меня будто обувной щеткой поскребли, а костяшки сбиты в кровь о дверь. Я отпускаю дверную ручку и принимаюсь ощупывать то, что у меня за спиной. Возможно, там найдется что-то, что я смогу использовать.
«Титаник» подскакивает на волне. Теряя равновесие, я врезаюсь во что-то плоское и металлическое — полку — и хватаюсь за нее, чтобы устоять на ногах. Мои руки натыкаются на кучу деревянных предметов — ракетки — и кучу чего-то мягкого — полотенца.
Я падаю на эту кучу, и на меня обрушивается дождь каких-то твердых предметов. Взвизгнув, я закрываю лицо руками. Предметы с глухим звуком ударяются об пол.
Спокойно, девочка, это всего лишь мячи.
Я вскакиваю на ноги. Но катающиеся по полу мячи мешаются под ногами, и я снова падаю, на этот раз больно ударяясь коленями.
Джейми не сможет найти меня здесь, внизу. Мы пропустим встречу, назначенную мистером Стюартом. Все труды. Все мечты… Похоронены под грудой камней, прямо как та маленькая девочка, что свалилась в угольную яму. И что теперь? Здесь нет крана, который бы меня вытянул, нет цепи, по которой я вылезла бы сама.
«Титаник» ловит волну, и истерический смех рвется из меня, как пар из чайника.
Поскольку окон в кладовке нет, в воздухе скоро начинает разить моим собственным потом. Я скоро использую весь воздух в этой комнате. Чем больше я думаю об удушье, тем чаще начинаю дышать.
Мне снова шесть лет, и я застряла, как мышь в лейке. Угольный желоб слишком скользкий и расположен слишком высоко. Я пыталась взобраться по нему, но всякий раз летела вниз, на кучу камней, раня ладони и колени. Черная, как порох в мушкете, пыль забила мне нос и рот. Два бандита, темнота и холод, прижали меня к земле, а самый страшный из них — изоляция — наносил удары.
Я подтягиваю колени к груди, стараясь не плакать.
Ба всегда говорил, что жизнь — для сильных. Но я не могу избавиться от мысли, что он был неправ. Бывают моменты, когда нужно быть сильным, но есть и моменты, когда можно побыть слабым. И в эти моменты отдыха мы находим в себе новые силы и стремимся вырасти выше, чем когда-либо считали возможным.
