Женщина поскальзывается на обледеневших досках палубы, и мы с Бо подхватываем ее с двух сторон. Она стряхивает наши руки, едва обратив на нас внимание.
— Я не хочу умирать. Где этот датский дог? Я не хотела потерять его, Финни. Я найду его!
От ее слов меня бросает в дрожь. Кем бы ни был этот Финни, здесь его нет, по крайней мере, во плоти. Это бедствие всполошило многих призраков. Я надеюсь, они вскоре оставят живых в покое. На этом корабле и так слишком много горя.
Бо уводит меня подальше от драки, назревающей между офицером и пьяным парнем, решившим забраться в лодку до того, как ее развернут.
— Сэр, вы должны отойти!
Пьяный замахивается кулаком, но другие мужчины оттаскивают его.
Тогда, утерев пот со лба, офицер дует в свисток.
— Сначала мы посадим женщин и детей! Мужчины, отойдите. Позвольте пройти женщинам.
Бо бросает на меня встревоженный взгляд.
— Может быть, тебе сесть сейчас?
Я оскорбленно прокашливаюсь.
— Я не покину корабль, пока вы все не сядете в лодки.
Бо хмурится, и тень пробегает по его лицу. Покачав головой, словно пытаясь избавиться от беспокойства, он принялся прочесывать взглядом толпу в поисках мальчишек.
— Здесь только первый класс.
Он прав. Их можно узнать не только по одежде, но и по спасательным жилетам лучшего качества, с более крепкими ремнями и крепежами. Винка и Олли здесь быть не может. Возможно, они застряли на одной из лестниц или в одном из похожих на лабиринты коридоров корабля. Они умные ребята, работали помощниками в котельной и должны хотя бы немного чувствовать море. Но паника — безжалостный негодяй, способный заглушить голос разума.
Из арочных окон рубки выглядывают люди с застывшими от беспокойства лицами. Некоторые выходят из гостиной, чтобы тут же вернуться, как лисы, не желающие покидать безопасную нору. Другие кажутся ничуть не взволнованными, вроде того юноши в спортзале, крутящего педали тренировочного велосипеда.
В лодках на передней части палубы вроде бы не так много людей, возможно, из-за того, что они дальше от большей части лестниц. Я насчитываю четыре спасательных шлюпки, включая небольшой катер, уже готовый к посадке, и еще одну плоскую лодку, все еще скрытую под брезентом. Наверное, плоская — это та самая складная, которую упоминал Джейми.
Вперед пробивается пара и направляется к ближайшей лодке, офицер у которой кричит:
— Молодожены! Мы примем молодоженов вдобавок к женщинам и детям.
— Кто такие «молодожены»? — спрашивает у меня Бо.
— Те, кто только что стали мужем и женой.
Я не уверена, что мне это не кажется, но клянусь, что пальцы Бо сжимают мои чуть крепче, и несмотря на холод, мои щеки вспыхивают.
Пройдя мимо еще одной рубки с табличкой «Квартиры офицеров», мы останавливаемся у ворот, закрывающих проход на мостик. Ворота полуоткрыты. Мы подкрадываемся ближе, незаметно для экипажа, готовящего лодки справа от нас. Слева от нас сквозь открытую дверь мы можем видеть командный центр. Латунные инструменты создают иллюзию комнаты, полной людей, хотя вахту несут всего четверо, включая капитана Смита. Их движения резкие, голоса отрывистые.
— Никого. Им потребуется три часа, чтобы добраться сюда.
— Где эти чертовы сигнальные ракеты?
— Кто-нибудь, позовите Белла. Мне нужны свежие данные по котельным.
— Шестая затоплена. Помпы работают в пятой, четвертую тоже заливает.
Они говорят о котельной номер 6. Лишь тонкие струйки пара поднимаются из ближайшей трубы, идущей из котельных номер 5 и 6. Та, что за ней, все еще энергично пыхтит. Я выбрасываю мысли о Барабанщике из головы.
Трап, увешанный спасательными кругами, идет от мостика, закрывая проход к носовым перилам, а значит, и вид на передние палубы. Даже я не могу найти в себе смелость вломиться в командный центр. Все наши жизни зависят от этих офицеров, делающих свою работу.
Бо указывает на узкую лесенку в полу, окруженную поребриком, чтобы предотвратить случайные падения в лестничный колодец.
— Куда ведет эта лестница?
— Что, черт возьми, вы двое здесь делаете? — С мостика спускается офицер. — Сюда нельзя! Уходите! — Он прогоняет нас, едва не пихая Бо в плечо.
Когда мы снова направляемся к квартирам офицеров, Бо резко замирает, а затем кивает на приставную лестницу у стены рубки.
— Возможно, отсюда вид получше.
Я забираюсь первой, Бо прикрывает тылы. Оказавшись на крыше, мы огибаем первую паровую трубу, по обе стороны от которой, как большие черепахи, дремлют складные спасательные шлюпки.
Чья это идея — хранить лодки на крыше? На вид они тяжелые, и наверняка кто-то сорвет спину, поднимая их через ограждение и опуская на лодочную палубу.
Минуя складные шлюпки, мы пробираемся на неогороженную часть крыши над мостиком. Когда стоишь здесь, на голове кита, наклон корабля, с легким перекосом в сторону правого борта, заметен невооруженным взглядом.
Воздух застревает у меня в горле. Когда корабль утонет, в спасательных шлюпках не хватит места для третьего класса. Мы окажемся последними в этой очереди. А вода даже на вид ледяная и явно способна заморозить за секунды.
Почувствовав мою дрожь, Бо обнимает меня рукой за плечи. Без этого якоря меня, кажется, просто унесет, словно подхваченную ветром пушинку.
Сосредоточившись на палубах внизу, я старательно ищу мальчишек. И стапель-палуба, и фок-палуба кишат пассажирами, но никто долго не стоит на месте. Я тру глаза, желая, чтобы Винк и Олли не были такими худосочными.
— Там! — указывает Бо.
Две маленькие фигурки появляются на лестнице. Отрезок оранжевой ткани цепляет мой взгляд. Это Винк, чей оранжевый платок похож на язычок пламени в ночи.
— Винк! — зовем мы вместе.
Мальчишки поднимают к нам лица. Бо жестами велит им оставаться на месте. Затем указывает на себя, потом снова на них, без слов сообщая: «Я приду за вами».
Олли и Винк вместе поднимают большие пальцы вверх.
Следом за Бо я спускаюсь по лестнице, чувствуя легкость в ногах. Несколько минут спустя он открывает передо мной дверь рубки. Внутри меня окутывает опасное тепло, такое же коварное, как опиумный туман. Толстые восточные ковры цепляются за ноги, словно упрашивая остаться.
Слишком много людей прячется внутри, как стадо овец. Разве они не видят, как наклонился пол? Этот золоченый кит слишком тяжел, чтобы плыть дальше. А может быть, они просто решили положиться на судьбу. Мне хочется отчитать их, велеть не сдаваться, но прежде мне надо позаботиться о других.
— В лодки сажают только женщин и детей, — говорит Бо. Он снова перешел на английский. — То есть тебя и мартышек. Но сначала тебе придется убедить офицера в том, что ты девушка.
— Убедить? Предлагаешь показать им мои буйки?
Румянец пробивается даже сквозь его щетину.
— Нет, но ты хорошо выглядишь в платьях.
— Валяй дальше, ловелас.
Невинный флирт на мгновение ослабляет мое беспокойство. Но тут свет снова мигает, и дружный крик толпы пронзает мое сердце, как стрела.
Бо хватает меня за руку.
— Помнишь ту женщину на палубе Е, что уронила чемодан? Там, должно быть, валяется много одежды.
Я не заперла каюту миссис Слоан, да и Капустная Грядка намного ближе, чем палуба Е.
— Иди за мной.
Мы несемся вниз по лестнице-волне. Висящие на расписной стене первого пролета позолоченные часы показывают 12:25. Вот мы и проскользнули в новый день. Наше выступление на перилах теперь кажется забытым сном, полотно которого распускается нить за нитью.
Иногда попадаются отставшие, но они в основном идут вверх по лестнице. Некоторые из них никак не решатся. Мужчина во фраке утешает женщину, цепляющуюся за позолоченного херувима.
— Святой Кристофер, — стонет она. — Пожалуйста, святой Кристофер!
Мы добираемся до просторного фойе на палубе В, где стоит еще один херувим, олицетворяя бессмысленные утешения. Я с удивлением смотрю на людей, расположившихся на вышитых диванчиках.
