интересный разговор, которому способствовала выпивка, захваченная нами с собой.
Между этими двумя русскими был разительный контраст. Офицер был опытным полемистом и убежденным сталинистом. Второй русский находился лишь под умеренным влиянием режима и признавал его недостатки со здоровым реализмом. Оба они были твердо убеждены, что Россия выиграет войну. Эта убежденность возникла не под влиянием пропаганды, которой они подвергались, а была фундаментальной верой. Каждый из них основывал свою убежденность на разных умозаключениях. У офицера она была основана на вере в превосходство Сталина как вождя и силу русской армии. Другой мужчина, который мыслил более примитивными категориями, просто сказал: «Вы, немцы, никогда не сможете победить русский народ и преодолеть просторы России. Даже если вы дадите различным советским народам независимость, это будет лишь временной мерой — шагом к неизбежному развитию коммунизма». Он также сказал, что по России катится волна национального самосознания; возродились такие спектакли, как «Кутузов», «Жизнь за царя» и «Князь Игорь», и с огромным успехом проходят в Москве. Во всех из них агрессор после первоначальных крупных успехов терпит поражение от все превосходящей храбрости русского народа и благодаря огромной протяженности самой России.
Офицер говорил о том, что слышал в разговоре между командирами Красной армии. По их словам, Сталин был готов принести в жертву двадцать-тридцать миллионов человек, чтобы затянуть врага вглубь страны. Это постепенно притупит силу немецкого наступления, и последние решающие сражения будут проходить на территории, выбранной русскими, в условиях суровой русской зимы. Одни лишь пути снабжения съедят огромное количество немецких материальных ресурсов и будут весьма уязвимы для действий партизан. При отступлении русские не позволят ни единому заводу, машине или канистре с бензином попасть в руки врага. Затем, ослабленные силами природы, успехами русских и принимаемыми ими контрмерами, немцы будут внезапно разгромлены в новом, хорошо подготовленном контрнаступлении.
После этого разговора я хорошенько задумался. На меня большое впечатление произвела простая манера изложения этими двумя людьми своих точек зрения, которые, должен признаться, звучали как вполне выполнимые.
Я сообщил об этом разговоре Гейдриху, но добавил, разумеется, что было нелегко следить за их рассуждениями. Наши военные успехи были настолько колоссальными, что я представить себе не мог, как российское государство и народ смогут осуществить такую серьезную реорганизацию, которая им необходима. Были, конечно, некоторые сомнения в том, есть ли у Сталина военный промышленный потенциал для осуществления такого плана, хотя мы не должны забывать, что наши ВВС еще не наносили авиаудары по промышленным регионам в глубине территорий к западу и востоку от Урала.
Гейдрих обсудил этот вопрос с Гиммлером и попросил составить письменный отчет, чтобы показать его Гитлеру. Три недели спустя Гейдрих возвратил мне мой отчет и сказал, что фюрер счел его полной чепухой. Я осторожно заметил: «Не могу сказать, что я полностью разделяю это мнение», но добавил, что в настоящий момент мы не должны рисковать обжечься на чем-либо.
Если бы нам выделялось достаточное количество самолетов, у нас была бы возможность наносить очень тяжелые удары по русской промышленности. Подготовительные планы для таких действий были составлены, и мы провели испытания снаряда «Фау-1», доставленного до района цели дальним бомбардировщиком с так называемым «пилотом-самоубийцей», который должен был направить его прямо на цель. Многие такие пилоты уже ожидали своей очереди на выполнение такой миссии. Их удары должны были быть нанесены по промышленным комбинатам в Куйбышевском, Челябинском и Магнитогорском районах и Донецкому бассейну.
Эти промышленные центры были выбраны с помощью опытных специалистов, которые тщательно проанализировали характер производства на каждом предприятии и его местонахождение. Удары были нацелены главным образом на центральные электростанции, трансформаторные станции и доменные печи. Однако все эти хорошо продуманные планы сорвались из-за недостатка средств ВВС. Мы смогли совершить лишь небольшие налеты, в результате которых были взорваны несколько трансформаторов высокого напряжения, важные электрические опоры и т. д. Но это, разумеется, были всего лишь булавочные уколы, которые не возымели реального действия, за исключением того, что связали определенные силы НКВД. Это никак не повлияло на численность русских армий на передовой.
Другие планы включали выброску с парашютами батальонов специально обученных русских под командованием балтийских немцев из СС в нескольких больших и изолированных русских трудовых лагерях. Они должны были подавить сопротивление охраны и освободить заключенных, численность которых в некоторых случаях доходила до двадцати или более тысяч человек, а затем помочь им добраться до населенных районов. Помимо того что для русских была бы потеряна трудовая армия, это оказало бы на население сильное пропагандистское воздействие.
Подготовка к одной из таких акций дошла до того, что мы установили контакт с заключенными одного такого трудового лагеря. Однако наши ВВС нас снова подвели. Они, разумеется, были готовы, но им помешали нехватка материалов и задержки в программе авиастроительства. Позднее мы использовали людей, которые были обучены выполнять задания в тылу русских войск, где они сумели организовать возвращение серьезно раненных солдат и даже небольших групп военнослужащих, оказавшихся в изоляции.
Ценную психологическую поддержку нам тайно оказывала так называемая армия Власова, на знамени которой было написано «Русская освободительная армия». Существовало секретное соглашение между нами и генералом Власовым, дезертировавшим из русской армии, и его штабом, которое давало ему право создать свою собственную разведку в Советском Союзе при условии, что любая полученная им информация становилась бы доступной и мне. Такая форма сотрудничества мне прекрасно подходила. Конечно, теперь наши русские коллеги руководствовались совершенно другими идеями, когда они воевали за свою свободу и новую Россию, и в этом им не препятствовали никакие вмешательства Германии.
Отказ Гитлера и Гиммлера признавать генерала Власова до самого конца и использовать его солдат до этого момента был главной ошибкой, в основе которой лежали высокомерная решимость не давать автономии даже самой маленькой группе населения и огромный страх того, что Власов, возможно, не до конца искренен и может открыть важный сектор фронта для прорыва русских. Был также еще и страх организованного сопротивления в Германии, так как ввиду такого огромного количества иностранной рабочей силы, особенно миллионов советских русских, работавших в рейхе, такая возможность не должна была быть оставлена без внимания. Эта ситуация была излюбленным коньком Мюллера. Он указывал на нее как на растущую опасность, которая лишает его возможности гарантировать спокойствие на промышленных предприятиях. Сомнения в надежности Власова на самом деле никак не влияли на это, так как имелись широкие возможности использовать его армию на таком участке фронта, где к ней могли быть приданы немецкие подразделения в качестве меры предосторожности от его измены.
А по вопросу
