— Он женился на этой дуре Герсилии за красивое личико, а она родила всего двоих детей. После её смерти он так и не удосужился жениться снова. Что за безответственность! Никакой заботы о будущем! Сын Авелий умер от болезни; не скажешь даже, что это была месть богов, хоть так и говорил кое-кто из старых воинов Рема. Просто лето стояло жаркое, мальчишка покрылся прыщами и умер, как многие другие. Дочь жива, но она не в счёт. Прима всегда была слегка тронута рассудком, она принялась служить богам и, как все латиняне, потеряла меру. Вбила себе в голову, что цель её жизни — следить, чтобы в старом царском доме не погас счастливый огонь. А чтобы не отвлекаться, дала обет безбрачия. Теперь у неё уже, наверно, детей быть не может. Надо было выдать её за кого-нибудь знатного, подающего надежды; у латинян зять наследует даже чаще, чем сын — это, видите ли, более счастливо, более естественно или ещё что-то подобное. А так преемника нет. Видимо, Ромул уверил себя, что сын Марса никогда не умрёт. Ошибается. Он умрёт, и очень скоро, на следующем же собрании, если не начнёт вести себя разумно. Оскорблять сабинян! Напускать своих нахалов на Публия Тация — да Публий глотки резал, когда их ещё на свете не было! Видно, в пурпурной мантии царь себе кажется богом Марсом; так нет же. Он не бог, а человек, как мы — и мы ему покажем.
Запыхавшись от долгой речи, Перпена замолчал и до самого дома только пару раз фыркнул.
Всю осень не прекращались стычки молодых сабинян, сторонников Публия Тация, с целерами. Обязанность целеров — не наказывать преступников, а брать их под стражу, и в священных стенах города они должны были ходить безоружными. Но все знали, что у них под плащами кинжалы; целеры могли схватить любого, кого царь захочет отправить под суд, ведь их триста, все молодые и сильные. Теперь сабинские юноши, тоже не одна сотня, начали то и дело отбивать жертву.
Чтобы наказать преступника, его надо осудить в собрании. Заочно судить человека нельзя, а обычай запрещает связывать и заковывать в кандалы гражданина, пока его не признали виновным. Поэтому чтобы избежать суда, достаточно прятаться где-нибудь на время собраний. Раньше никто так не делал, целеры не оставили бы подозреваемого в покое, и он либо согласился бы предстать перед судом, либо добровольно исчез бы из Рима. Теперь для всех, кого преследовали целеры, нашлась надёжная защита.
Едва среди граждан возникает насилие, а уважение к собственности пропадает, городу конец. Для Макро это было прописной истиной, так что он первым заметил опасность, но скоро дошло и до неотёсанных италиков. К счастью, беда назревала медленно. Преступлений в Риме всегда было мало, ворам и убийцам переселяться в город незачем, они живут в своё удовольствие в лесу. Но теперь стало пропадать ценное оружие и инструменты, и нашли зарезанным ревнивого мужа; подозреваемый как ни в чём не бывало расхаживал по улицам и сразу после похорон женился на вдове. И ничего было не сделать, разве что родне убитого начинать кровную месть и вносить в город ещё больший раздор.
— Священная стена не работает, — заметил Макро, когда патрон упомянул об этой истории. — Ведь она не должна пропускать внутрь раздор. Может, царское колдовство за тридцать лет ослабело? Не пропахать ли ему борозду заново?
— Дело не в борозде. Я слышал от стариков, как её проводили, всё было сделано правильно. Настоящий этруск не мог бы лучше исполнить обряд.
— Зато первым вошёл братоубийца.
— Вот именно, и мы это слишком легко забыли. Уже почти никто не помнит Ромула простым смертным, большинству кажется, что при основании города было какое-то особо впечатляющее человеческое жертвоприношение. В известном смысле пролитая кровь укрепляет стену, это ясно любому гадателю. Но Рим стоит на вражде и убийстве, так что вражда и убийство его не покинут. До сих пор город поддерживало только царское счастье. Я тщательно изучал знамения, но не могу понять, что с нами станет без него.
— Скажи, патрон, а что будешь делать ты, когда царь умрёт? — напрямик спросил Макро. — В кузнице я не отрабатываю еду, так что, надо полагать, ты держишь меня как наёмника. Собираешь воинов, чтобы стать следующим царём? Тогда набери больше и посвяти нас в свои замыслы; я одинок, свободен и пойду за тебя на любых врагов, но остальных, скорее всего, придётся подготовить, чтобы они согласились воевать с согражданами.
— Не надейся стать приспешником могучего тирана. Я не хочу быть римским царём. Для нищего беглеца я и так неплохо устроился; мне хочется основать знатный род, для этого надо удержать богатство — вот зачем наёмники. Пусть сыновья останутся богатыми. Но править Римом моя семья недостойна: я последний настоящий этруск, у мальчиков бабка италийка. Довольно с них земли и слуг. А что до меня, лучше быть простым воином, чем править этим буйным, беспокойным народом. В Риме хорошо быть богатым, но царствовать в таком диком, отсталом месте не стоит труда.
— Да, в Риме сносно — и только, — уныло согласился Макро. — Я больше всего на свете мечтал стать всадником, а тут они все из крестьян-италиков. Римским всадником мне не бывать. Зато можно не бояться погони, есть горячая еда, крыша над головой — чего ещё нужно? Когда начнётся война, я стану сражаться за Рим.
— Может, у тебя ещё будет не просто крыша над головой, а собственный дом, если мои дела пойдут удачно. Жалко, что у нас до сих пор не хватает женщин, но найдём тебе где-нибудь и жену. Прежде чем заводить семью, тебе надо ещё будет очиститься от злосчастного прошлого; в старые времена я мог бы и сам совершить этот обряд, у нас богам служили, как положено. А тут одни невежественные дикари, не удастся проделать всё по правилам. То, что для тебя сделал Ромул, вряд ли его переживёт, а знамения гласят, что ему осталось жить недолго. Ладно, не будем заглядывать далеко. Пока что нас приютил Рим; придёт беда, выкрутимся или поищем другое пристанище.
Зимой Макро одолела скука. Можно понять прелесть простой крестьянской жизни с размеренной чередой священных праздников, а по существу просто гуляний. Но в городской тесноте римляне не могли справиться с собственным убожеством. Бревенчатые дома смотрелись бы к месту среди полей, увитые плющом; здесь они превратились в унылый ряд коробок. На Палатине негде было просто собраться и поболтать, только сабиняне на Квиринале, как родичи, иногда заходили друг к другу от безделья. В долине, где когда-то процветал пресловутый Азил, теперь расположился трактир для путников, но еда и вино там были отвратительные, цены грабительские, а посетители — в основном разбойники на отдыхе. Когда ненастье не пускает в поле, истинный римлянин сидит дома, а если и выбирается в гости, то не к равному, а к патрону засвидетельствовать почтение.
Никто в городе, кроме Макро, за всю жизнь не бывал на корабле. Берег возле устья реки принадлежал Риму со времён победы над этрусками, там выпаривали морскую воду и добывали соль. Одно время солеварнями ведал Перпена. Римляне съедали изрядное количество рыбы, поэтому в свободное время рабочие и воины тамошнего гарнизона рыбачили с маленьких лодочек. Но ни у кого не хватило любопытства и сил построить настоящий корабль, который доплыл бы до заморских стран. Это в римлянах говорил италийский пахарь. Этруски кое-где начинали робко выбираться в море, подражая греческим кораблям, как всему греческому, но италики накрепко приросли к суше.
Были в Риме люди, которые повидали всю Италию, но Италия — скучная страна. Посередине на холмах воины строят деревни и растят ячмень. На севере живут этруски в каменных посёлках, почти городах, разве что управляют ими маленькие советы знати. Ещё севернее всю равнину у подножия высоких гор опустошают дикие кельты, которые украшают шлемы бычьими рогами в знак того, что сами не лучше скотов. На юге ещё хуже, там обитают совсем отсталые племена, и единственное их достоинство — что они не умеют сражаться строем. Металл у них редкость, и они ковыряются в своих жалких огородах каменными мотыгами.
Единственный на всю страну настоящий город — Кумы, первая греческая колония, а Макро и его считал глубинкой, глухим болотом. Ведь однажды он пересёк море и побывал в Дориде, на родине предков. Там он слышал об огромных восточных царствах, где могучие владыки правят с золотых тронов и тысячи мастеров возводят громады из обтёсанного, полированного камня. В Аргосе он знавал человека, который видел Сарды.
А здесь с благоговением говорят о домике для Юпитера Статора — великое дело построить для бога четыре стены и крышу, вместо того, чтобы оставлять его в святилище под открытым небом, на голой траве.
Но лучше убежища не найти, оставалось приспособиться и устроиться поудобнее. Про себя Макро был невысокого мнения об уме патрона: Перпена носился со своей жалкой варварской родословной и не мог найти занятия лучше, чем угождать богам. Но это даже лучше для клиента, которому боги так жестоко мстили. К тому же, этруску было легко польстить, достаточно слушать с вниманием его зловещие пророчества.
