Она уходит, высоко подняв голову. Удаляется восвояси и вряд ли уже вернется обратно. Бор это понял. Он был ошеломлен. Никак не думал, что его ужин обернется таким действом. Он глянул на свой ужин. Есть ему совершенно расхотелось. Аппетит пропал без следа, а от смутного осадка болезненно знобило.
– Ты кушай, командор, – успокаивающе говорит ему Большой Том, точно ничего не произошло. – Не переживай так. У каждого из нас порой выдается не в меру трудный день. По-своему трудный…
Постепенно голос лекаря становится тише. Вот он замолкает, а растерянный Бор не понимает, как ему себя вести дальше. Он ведь плохо понимает эмоции других.
Вокруг него слышатся перешептывания. Множатся разговоры. Говорят о них. Бромур Туркун слышит и понимает, что чудеса и шепот Изнанки остались далеко позади, а вокруг него отовсюду надвигается настоящий мир. Гораздо страшнее и бесчувственнее, чем серая земля. Холоднее и ожесточеннее. Теперь он понимает, почему для любого из них гораздо приятнее умереть на той стороне. Там, где существовала настоящая жизнь.
18:45
Он чувствовал запах ее волос. Вдыхал сладкий аромат. Этот благословенный воздух. Лежал с закрытыми глазами, медленно вбирая в себя частички благоуханий. Щекотал лицо о ее волосы.
За окном было темно, а в их комнате едва ощутимая прохлада. До слуха доносится пряное пение сверчков, грозные выкрики ночных птиц, мелодичный перезвон ловца ветра, шелестение листвы и ее тихое дыхание. Ровное. Спокойное. Родное.
Он уже не помнил, откуда пришел, где был и зачем так долго пропадал, оставив жену наедине с собой. Ему противна теперь была даже мысль о том, что ему снова придется куда-то отсюда уходить. Вновь бросить ее. Нет. Даже в страшном сне ему не могло привидеться такое.
За ручьем жила его мать. Они вместе уже пару раз навестили ее. Принесли гостинцы. Засиделись за полночь, а потом, смеясь друг над другом, шли по ночной тропинке вдоль каменистой отмели. Шутили. Держались за руки, пока лунный свет освещал их лица.
В душе у парня наконец-то воцарился мир. Побледневшие воспоминания о темном прошлом исчезали, да и он сам исподволь старался уничтожить их. Расщепить в ничто. Забыть. Его предыдущая жизнь теперь не имела никакого значения. Да и была ли она вообще? Порой Лисхену казалось, что он все выдумал. И свою жизнь, и свое имя, судьбу. Только теперь все стало на место. Пришло на круги своя. Осветилось полуденным солнцем и пропахло свежескошенной травой.
Весна окончилась так быстро, что он едва смог заметить ее поспешный уход, а знойное лето не заставило себя ждать. Теплые, пропитанные лучезарным светом дни. Чернильно-черные душистые ночи. Долгие. Короткие. Потом работы в маленьком огороде, прогулки сквозь тенистый лес, купания нагишом, бесконечные предвечерние разговоры, посиделки у огня, дурманящий аромат ее тела. Все перемешалось в голове парня. Застыло. Поплыло сквозь созвездия. Сквозь дивное причудливо-синее небо. К дальним берегам его счастья. Долгой, пронизанной божественной благодатью тропе, ведущей к самому подножию его души и сердца. Теперь его ничто не беспокоило, а смутное ожидание чуда исподволь давало жажду проживать, как можно лучше, каждый новый день.
Путаясь в мыслях и чувствуя невыносимую жажду, ему все же довелось оторвать себя от постели, как бы та не представлялась ему сладким чертогом грез. Осторожно, стараясь не потревожить спящую девушку, он поднялся. С трудом и неохотой. Натянул на нагое тело лежащую на полу рубаху. Тусклый лунный свет лился из окна, даруя удивительно четкие очертания предметам. Ему даже не пришлось искать свои штаны. Чуть не забыл о митенках. Последнее время он все реже и реже думал о них, но с привычкой ничего сделать не смог.
Едва слышно парень прошел на кухню, заглянул в здоровенный чан. Вздохнул. Хотел еще с вечера набрать воды, да забыл. Увлекся игрой. Что ж – сам виноват.
Надев легкие сандалии и взяв ведро, он вышел во двор. Луна ярко светила над головой, а четкая тень от дома падала под ноги, превращая все вокруг в бесконечную темноту.
Лисхену совершенно не хотелось бродить по ночным зарослям, отыскивая впотьмах дальний колодец, да и искать масло в кладовой без света тоже не дело, а робкого огонька от свечи едва хватит на дорогу обратно. Идти к Кёрту и Кархе – время не подходящее, да и другие соседи спят крепко в эту летнюю ночь.
Во дворе убрано и тихо. Высокая яблоня примостилась у самого окна. На ней уже появились маленькие яблочки, пока еще зеленые, но вскоре они нальются ласковыми лучами солнца, впитают силу родной земли и станут вкусными кусочками ослепительной жизни. Сладкими и сочными, утомленными пылким летом, а вскоре после этого он с соседом под осенним небосводом будет гнать золотистый сидр из самых сердец этих ясных плодов. И этот свет сохранится, запечатавшись в стеклянных бутылях, выставленных в ряд на длинных деревянных полках прохладного погребка. Какое же чудо будет ожидать их в холодные зимние вечера, когда он достанет припасенную напоенную летним светом жидкость.
Неожиданно возникшее видение заставило Лисхена улыбнуться. Он вновь оглядел дерево. Глубокие тени покоились на нем, а темная крона, едва заметно, мерцала под ликом далекой луны.
Пройдя немного по гравийной дорожке, парень остановился, обернулся и, задрав голову кверху, долго смотрел на огромный призрачно-белый круг ночного светила. Пустынное небо, лишенное заволакивающей горизонт дымки, млело в ореоле бледного сияния. Задумчиво поглядывало на одинокого человека единственным затянутым бельмом глазом.
Легковесный ветерок затрепетал над головой Лисхена, прошелся по отросшим волосам, пустился вдаль, невидимыми руками касаясь тонкозвонных ветвей, и порывисто удалился куда-то в сторону ближних поселений. Парень на мгновение напрягся – ему совершенно не хотелось, чтобы его жена почувствовала, что его нет рядом, но и возвращаться он не мог. Жажда огнем прожигала горло, а кислые яблоки да прокисшее на сметану молоко не внушали ему никакого желания заглушить ими жестокий позыв. К тому же, луна прекрасно освещала пролегавший сквозь их поселок тракт, выложенный сплошь добротными кирпичами. Лисхену нравилось поглядывать на них ровно в полдень, когда те приобретали насыщенный рыжий оттенок, вот только ночью ему редко доводилось на них смотреть. Теперь же они были похожи на загустевшую темную артериальную кровь, и может, именно поэтому парню было противно по ним идти.
Вот только выбирать ему не приходилось.
Хоть сосед и говорил, что колодец старый и пересохший, но в такое время он с огромным удовольствием и из него воды попьет. Вскипятит, если надо будет, и выпьет. Хотя бы глоток. Он и такому рад будет.
Подойдя вплотную к нему, Лисхен, поставив ведро на землю, попытался отодвинуть положенную на колодец плиту. Ничего не получилось. Та словно застряла, совершенно не хотела повиноваться парню. Он еще раз приложил усилия – безрезультатно.
Лисхен тоскливо глянул на черные силуэты подступающего леса и без особой надежды представил то, как ему придется пробираться по ночной дороге обратно. Жажда все еще мучила его, но из-за мыслей о всей этой предстоящей волоките ему совершенно не хотелось поломать себе ноги о выступающие корни. В такой ситуации проще всего отступить и не мучиться.
Неожиданно парню пришла в голову одна странная идея. Ему ведь нужно было сделать лишь пару глотков, а у большинства колодцев всегда был маленький желобок, по которому стекала ненужная вода, когда тот был переполнен. Лисхен уже понял, что большинство артезианских вод, что ключами били по округе, находились недалеко от земли, да и к тому же было полнолуние.
Став на карачки, парень с интересом начал разглядывать стенки колодца. Осторожно прощупал каждый камешек в кладке, пока не почувствовал в одном из затененных мест на нем легкие следы влаги. Видимо, они высыхали, когда всходило солнце, но сейчас господствовала ночь, а ему и этого было достаточно для того, чтобы дотерпеть до рассвета.
Он приложился к маленькой трещинке и, словно зачарованный, начал глотать сладковатую холодную воду. Когда его рот полностью заполнялся ею, парень шумно сглатывал, жадно готовясь к следующему разу.
Вот только нестерпимая жажда никуда не пропадала – наоборот, усиливалась. Разжигалась изнутри. Желудок сводило судорогой, и вскоре Лисхен перестал действовать по старой тактике. Он ненадолго отстранился, едва справляясь с собой, и попытался пальцами подковырнуть выемку. Хоть ненамного расширить ее.
Для этого парень поднялся с колен, подошел к ведру и трясущимися от предвкушения руками отодрал от того ручку и, вновь подойдя к щелке, начал сверлить ее жестким железным штырем. Получилось. Вода теперь уже целой струйкой сбегала вниз, а старые камни с легкостью поддавались железу. Теперь уже Лисхен не выдержал. Видя, как вода бесцельно льется перед его глазами, парень откинул прочь железку и припал к источнику. Он упоенно глотал холодную жидкость, едва ли думая о чем-то, кроме нее. Что-то дивное начало твориться с ним, ведь Лисхен совершенно не мог остановиться. Его губы точно приклеились к камню. Глоток. Еще глоток. Его желудок переполнен до тошноты, вода едва ли не из ушей льется, но тело парня совершенно перестало слушаться. Оно дрожит от нетерпения, пьет.
