порядочную сумму. Запретили христианам свободную торговлю
горелкою и пивом. <Заковывают христиан в кандалы, так что уже
в Подолии и железо вздорожало от потребности в кандалах>. Такие
толки кружились тогда в народной громаде и отвращали народ
от Дорошенка; между самими старшинами, которые, угождая
Дорошенку, на раде подавали голос в пользу Турции, нашлись сразу
такие, что были готовы служить видам московского государя.
Ближе всех к Дорошенку был тогда каневский полковник Яков Ли-
зогуб. Гетман отдал за его сына свою дочь. Лизогуб повел подкоп
под своего свата. Он начал с того, что послал к переяславскому
полковнику Дмитрашке Райче одного грека, переяславского
жителя, сообщить по секрету, что каневский полковник со всем
полком желает быть в подданстве у великого государя. Дмитрашка
Райча отправил присланного грека к Самойловичу.
- Как у вас дело делалось, расскажи? - спрашивал
Самойлов ич грека.
Грек сказал:
9* 259
- Лизогуб призвал меня к себе и говорил: приходят на нас
лихие времена, разволокут турки всех нас врознь. Я бы хотел с
городом Каневом и со всем моим полком отступиться от Доро-
шенка, да не смею у великого государя милости просить.
Самойлович послал об этом известие в Москву, а из Москвы, 16-го января 1673 года, отправили в Батурин подьячаго Семена
Щоголева с указом гетману, если подлинно окажется, что Лизогуб
хочет быть в подданстве у царя, то поручить ему уговаривать и
других полковников отступить от Дорошенка. Разом с тем
следовало узнать от Лизогуба, не хочет ли сам Дорошенко отступить
от султана. Самойлович должен был послать за этим к Лизогубу
верного и знающего человека со словесным наказом, но никак
ничего не доверять бумаге.
Самойлович тотчас послал к Дмитрашке Райче того же грека, который к нему приезжал, но в разговорах со Щоголевым гетман
не показал расположения вести с Дорошенком мирные
переговоры. Самойлович боялся, чтоб Дорошенко впоследствии как-нибудь
не вошел в милость у царя и не выпросил для себя гетманства
над обеими сторонами в Украине. Самойлович говорил
московскому послу, что предпочитает идти войною на Дорошенка. 30-го
января он отправил Щоголева самого к Дмитрашке Райче.
Щоголев виделся с Дмитрашкою Райчем в Киеве, и 14-го
февраля Диитрашко Райча сказал ему:
<Лизогуб со мною издавна в совете живет, а теперь учинился
сватом Дорошенку поневоле. Лизогуб присылал ко мне, чтоб я
отдал свою падчерицу за его сына. Я бы и помыслил так сделать, хотячи Лизогуба на сю сторону перевести; ло потом, через своего
зятя Ивана Гладченка, Лизогуб передал мне вот что: ездил он, Лизогуб, к Дорошеику спрашивать о женитьбе сына своего, а
Дорошенко и говорил ему: напрасно с Дмитрашкою родниться
хочешь, они люди богатые и спесивые, что тебе с ними в свойство
входить? Знать, Дорошенка не посмеешь просить, оттого, что он
гетман, а Дорошенко не побрезгует Яковом Лизогубом, его сыном, а у Дорошенка есть дочь! - После таких слов Яков Лизогуб
убоялся Дорошенка и тотчас же, не отговариваясь, женил своего сына
на дочери своего гетмана, а теперь Яков Лизогуб говорит: такое
со мною учинилось, чего моя душа никогда не желала>.
Щоголев обдарил Дмитрашку Райчу соболями, а Дмитрашко
Райча уехал в Барышевку, условившись позвать туда Щоголева
после того, как снесется с Лизогубом.
Щоголева позвали в Барышевку 28-го февраля, и тогда он
держал беседу с греком, воротившимся из Канева, куда посылал
его Дмитрашка Райча. Грек говорил:
- Лизогуб сказал мне: со всем полком готов царю служить, только без присылки сюда царского войска нам отлучиться от До-
260
рошенка невозможно. Он всеми силами своими оступит меня и
мучению паче других человек предаст за то, что я с ним в свойстве.
Рад бы я со всем своим домом и пожитками перебраться в сторону
царскую, да славу свою утеряю. Здесь я начальный знатный
человек и все люди нашей стороны меня слушают, и лучше будет мне, живучи на правой стороне, показать службу свою великому
государю. Уже и теперь люди нашей стороны, видя от турок утеснения, проклинают Дорошенка. Да и сам Дорошенко жалеет, что поддался
турскому султану, только не знает, что ему делать. Не дай Бог, коли
польский король станет совсем под данью у турецкого султана; тогда он должен будет делать все, что прикажет султан, и поляки
пойдут войною на царскую державу. - Подали питье; Лизогуб первую
чашу выпил за царя, вторую за гетмана Самойловича и потом
произнес: <пусть бы великий государь присылал многочисленную рать
в Украину, пока турские войска не пришли. Ни один город, кроме
Чигирина, не станет держаться с Дорошенком. Все сдадутся, и сам
Дорошенко, как увидит близко себя царскую рать, не то станет
думать, что теперь. У нас на правой стороне все с охотою отдадутся, под высокодержавную царскую руку, только пусть великий
государь нас пожалует: наших полковников и прочих начальных людей
не велит грабить, разорять и в Сибирь ссылать. У нас этого очень
боятся. Да еще и того многие опасаются: как сдадутся под высокую
царскую руку, а великий государь изволит их королевскому
величеству отдать, как уже было при Бруховецком. Какие были города
побранВг, а потом опять отданы Польше! Тогда уж покоя у нас не
будет, потому что под королевскою рукою нам ни за что не быть!>
Прощаясь со мною, Лизогуб сказал: <пусть бы царский подьячий
приехал ко мне повидаться в Канев!>
Щоголев не дозволил себе без ведома гетмана входить в
дальнейшие объяснения и ехать на свидание к самому Лизогубу, потому что не знал степени искренности Л^зогуба, и воротился в
Батурин. На прощанье с ним Дмитрашко Райча, всегда склонный
к козням, старался выставить себя особенно преданным царю и
способным оказать услуги, а своих земляков-малороссиян чернил
всевозможнейшим образом всех огулом, не касаясь лиц, и только
одного Лизогуба хвалил.
По возвращении в Батурин подьячий услыхал от Самойловича
такой отзыв о Лизогубе:
- Верил я Лизогубу, пока он не был в сватовстве с
Дорошенком, а теперь не верю; думаю, все, что Лизогуб говорил греку
Павлу, научил его так говорить сам Дорошенко. Вот как пойдем
с князем Ромодановским на ту сторону с войском, так и не в
честь станут нам сдаваться, знаючи, что иначе турки придут и
разволокут всех. Вот Хмельницкий с бусурманами водился, да и
залетел в Царьград, да и Дорошенко из-под Каменца от бусур-
261
мана насилу утек. Не отбыть ему и “вперед. К, Лизогубу посылать
не нужно. Лизогуб наши слова станет передавать Дорошенку, а
Дорошенко передаст об этом султану и тем станет его против нас
возбуждать.
Эти слова показывали, какое взаимное недоверие
господствовало в малороссийском обществе: один другого хотел подвести, один другого остерегался. Самойлович, наученный опытами
прежних лет, осматривался на все стороны, чтоб его не провели и не
вооружили против него в Москве правительство.
Щоголев уехал 13-го марта.
По договору с турками поляки обязались дать Дорошенку Бе-
лую-Церковь, но белоцерковский комендант Лобель не сдавал ее, а Ханенко продолжал именоваться гетманом всей правой стороны, и недовольство в Украине подчинением Турции подавало ему
надежды. Умань отложилась от Дорошенка. По рассказу летописи
Величка, в понедельник на Пасху был обед, устроенный
Братством в Воскресенской церкви; там были многие значные жители
и начальные люди компанейцев и серденят, посланных Дорошен-
ком в Умань. Во всем городе много тогда пили ради праздника
Господня. Когда полковники компанейский Силич и серденятский
Жеребило возвращались верхом с пира, пьяницы на улице стали
задирать их бранными словами, а когда те стали от них
отмахиваться канчуками, бросились на них с дрючками (кольями).
Жеребило ускакал из города с конными компанейцами, а Силич
с пешими серденятами, запершись в каком-то доме, отстреливался
от уманцев, пока, наконец, уманцы взяли его со всеми
серденятами и всех перебили. Кгродзенко, поставленный от Дорошенка
полковником, убежал к своему гетману, а уманцы выбрали
полковником Яворского, прежнего войскового товарища, и послали к
Ханенку объявить, что хотят быть под его региментом. Тогда
Ханенко начал открытую вражду с Дорошенком. Назначенный им
