я не знаю, как пользоваться, закуски, названий которых я не знаю, и Патрисия, наблюдающая за мной своими глазами-бусинками, пока я пытаюсь проглотить то, что, как я часто подозреваю, приготовлено из скисшего молока. Если я услышу, как Патрисия произносит нечто жестокое, то, что невозможно забыть, я уже не смогу сесть вместе с ней за один стол.
Вместо этого я решаю пробраться в детскую и посмотреть, как там мои спящие ангелочки. Я уже почти поднялась наверх, как Марк выбегает в коридор и зовет меня. Его мать и Николь раздраженно идут следом.
– Что ты делаешь? – кричит он. – Ты в порядке?
– Ш-ш, – говорю я, прикладывая указательный палец к губам. – Ты их разбудишь.
– Разбужу кого? – спрашивает Марк, игнорируя мою просьбу вести себя потише.
– Детей, дурачок. Кого же еще?
Патрисия прикрывает рот рукой и отшатывается назад, чуть было не падая на Николь.
– Я думала, ты ей рассказал, – зло произносит она, в упор глядя на Марка. – Ты сказал, теперь все в порядке. Ты клялся, Марк. Ничего не изменилось, да?!
Марк бледнеет и замолкает.
– Да?! – кричит Патрисия.
Николь крепко обнимает Патрисию и нежно поглаживает ее по волосам, чтобы та успокоилась. Это все уже слишком, настолько, что мне хочется кого-нибудь ударить.
– Пожалуйста, может кто-нибудь объяснить мне, что происходит? – говорю я более чем раздраженно.
Марк переводит взгляд с Николь на свою мать, а затем на меня. Он открывает рот, и я замолкаю в ожидании того, что, полагаю, он даст мне ответ, но он снова закрывает рот.
Наконец Николь говорит:
– Их здесь нет.
Она отступает на кухню и тянет за собой Патрисию. Как будто она ожидает, что я отреагирую каким-нибудь ужасным образом, и готовится защищаться.
– Если их здесь нет, тогда где они? – отрезаю я.
Всех снова охватывает раздражающая тишина, и я замечаю, что, кажется, они все непроизвольно затаили дыхание.
– Где, черт возьми, мои дети?! – реву я так громко, что у меня тут же начинает болеть голова.
– Они у меня дома, – отвечает Патрисия, передавая Марку платок, чтобы он вытер слезы, выступившие у него на глазах.
У Марка начинается небольшой нервный тик, и он раскачивается вперед-назад на одном месте. Если моргну, то упущу его, но я вижу достаточно, чтобы понять, что Марк не справляется. И я знаю, что Патрисия тоже это видит.
– Я подумала, что тебе нужно будет отдохнуть после долгой дороги, поэтому предложила, чтобы они сегодня переночевали у меня. Хорошо? – говорит Патрисия.
Мне хочется закричать, что, разумеется, здесь нет ничего хорошего. Мне хочется сказать этой сующей нос не в свое дело старухе, что это идиотская идея. Я скучаю по детям сильнее, чем могу выдержать, и еще один день, проведенный в ожидании встречи с ними, для меня подобен целой жизни. Но я ничего не говорю. Что бы я сейчас ни сказала, это может подтолкнуть Марка к переломному моменту.
– Что ж, мне лучше уйти, – нервно произносит Патрисия, протягивая руку к входной двери.
Наверняка она чувствует, какие волны я посылаю в ее сторону, и я не виню ее в том, что она хочет уйти.
– Я отвезу тебя домой, – предлагает Марк.
У Николь начинает дрожать нижняя губа. Я знаю, что мы никогда не станем настолько близкими подругами, чтобы попивать вечерний чай, обсуждая последний скандал из жизни звезд, но, честно говоря, я и не думала, что так сильно ее пугаю. Кажется, она почти боится меня.
– Марк, я тоже поеду, – говорит Николь, хватая Марка за руку и молча умоляя его взглядом.
– Ты не против, мам? – нежно спрашивает Марк.
– Почему бы вам обеим не поехать? – предлагаю я. – Я вполне справлюсь сама. Думаю, я просто сразу лягу спать. Вы правы, Патрисия. Я и впрямь измотана.
Я спускаюсь с нижней ступени лестницы, на которую так долго забиралась, и наклоняюсь, чтобы поцеловать Марка.
Николь слегка содрогается, когда я встаю рядом с ней, и эта ее реакция меня бесит. Николь бормочет бессвязные слова прощания и закидывает на плечо сумочку, чуть не выбив мне передние зубы. Я замечаю видавший виды брелок, прицепленный к молнии. Это серебряный полумесяц с милым смайликом, нарисованным краской. Ручная работа. Это выдает тот факт, что он больше похож на мятый серебристый банан, чем на полумесяц. Должно быть, он всегда был у Николь, но раньше я его никогда не замечала. Он привлекает мое внимание сейчас лишь потому, что очень напоминает мне солнце, к которому так очаровательно привязан Найджел. На этом брелоке та же кривая ярко-красная улыбка. Интересно, у Найджела бы случился нервный срыв, узнай он, что в итоге это оказалось не с любовью выполненной вручную работой, а, скорее, акцией два по цене одного на ближайшем блошином рынке?
Глава тридцать шестая
– Пока! – говорю я, стоя на крыльце и махая рукой нашей машине, отъезжающей с подъездной дорожки.
Смешно, что Марк так не хотел оставлять меня одну. Но я не могла дождаться, когда это случится. Мне много чего нужно разнюхать. И хотя я вернулась к себе домой, все настолько изменилось с тех пор, как я была здесь в последний раз, что мне придется исследовать каждый уголок. У меня странное чувство, что нужно что-то найти, хотя я понятия не имею, что именно.
Тот дом, что я помню, обнажен до скелета. Шоколадных отпечатков, которыми были отмечены нижние части дверей, больше не видно. Нет и каракулей, написанных яркими фломастерами, которые покрывали стены снизу доверху. Все выглядит так, будто Николь вызывала дезинсекторов. Уборщики продезинфицировали дом, избавив его от признаков того, что дети когда-то освещали его своим беспечным смехом и озорными играми. Меня и впрямь злит то, что Марк позволил начисто стереть историю нашей семьи с доски.
Сперва я решаю исследовать игровую комнату. Ледяная боль течет по моим венам прямо в сердце, когда я заглядываю в нее через дверной проем. Комнату полностью переделали. На меня смотрит большая, внушительная столовая. Место большой пластиковой железной дороги, стоявшей в центре, занимает обеденный стол из массива дуба. Разноцветные полки отсутствуют, а в задней части комнаты возвышается встроенная стенка с ароматическими свечами и блестящими рамками для фотографий. Это прекрасная комната. Уютная и стильная, но все это неправильно. Ее не должно быть в моем доме. Где же раскиданные игрушки и крошки от печенья, которыми обычно усыпан пол?
На меня нахлынули воспоминания о дне похорон. Больше изображения не прячутся за туманом. Ничто не защищает меня от боли. Я ясно все
