самолет приземлился, он позвонил именно ему? Я успокаиваю себя тем, что Марк, должно быть, сообщил доктору, что ко мне вернулась память и я больше не нуждаюсь в его услугах. Но разве это право не принадлежит мне? Как насчет врачебной тайны? Разве не стоило доставить мне удовольствие сообщить высокомерному, раздражающему врачу, чтобы он убирался с глаз? Но я все равно не могу сдержать улыбки. В любом случае это не имеет значения. Я рада уже тому, что доктору Хэммонду вообще велели отвалить.
Из аэропорта мы едем прямиком на кладбище. Я настаиваю… вопреки советам Марка, разумеется. Едем в тишине, которую лишь время от времени прерывает рев двигателя. Каждый поворот на дороге болезненно напоминает мне о похоронах.
Различные образы того ужасного дня вспыхивают в голове словно сцены из отчаянно душераздирающего телефильма. Виды и звуки, возникающие во время поездки, теперь столь же размыты, как и в тот день.
Меланхоличные воспоминания настолько сильны, что не могут не перенести меня в тот момент времени, чтобы я еще раз заново испытала разрыв сердца.
Я молча иду за катафалком. Ноги не чувствуют под собой почвы, но звук шагов раздается в голове барабанным боем. Марк крепко держит меня за руку, но я этого не чувствую. Все тело онемело. Я замечаю за собой, что часто тру глаза. Они раздражены и болят. Смесь соленых слез и отрицания жалят их с каждой попыткой моргнуть.
Крошечный белый гробик Лоркана стоит на виду в задней части катафалка. Дерево, идеально отполированное и незамысловатое, укачивает спящего внутри ангела. Маленькие колокольчики и лилии цвета слоновой кости обвивают крошечный белый ящик, любовно складываясь в слова «Нашему сыну».
Почти все это организовал Адам. Сейчас я не могу вспомнить, поблагодарила ли я его за это.
Я не могу отвести глаз от окна катафалка. Все вокруг уставлено венками от родных и друзей. Бутоны всех цветов радуги заполняют пространство в задней части катафалка, ведь гробик слишком мал, чтобы занимать столько места. Выглядит так, как будто любимые фруктовые мармеладки Лоркана просыпались в задней части катафалка. Но мое внимание сосредоточено лишь на крошечном гробике. Пока я его вижу, он все еще здесь.
Процесс дыхания перестал быть для меня произвольным. Мне приходится сознательно заставлять себя засасывать воздух в легкие, и выдыхать я забываю не реже, но воздух, заточенный в легких, выходит из них вместе с тихими всхлипываниями.
Машины сбрасывают скорость, проезжая мимо нас. Водители автоматически кивают или качают головой, замечая маленький одинокий белый гробик. Однако они вскоре забудут об этой мрачной сцене и вернутся к своим делам. Я ненавижу их за такую непозволительную роскошь. В нашем же случае боль этого дня навсегда останется высечена в сердцах.
Надгробные камни дразнят меня, когда мы идем по кладбищу. В земле лежат девяностолетние мужчины, рядом с некоторыми покоятся их жены, прожившие полную жизнь и почившие в преклонном возрасте. Лоркан был всего лишь маленьким мальчиком, и его у нас украли, приговорили к тому, чтобы он присоединился к ним в холодной сырой земле. Внутри я гневно кричу на Господа, на мир и на все, что в нем.
Я стою на краю открытой могилы. Черные дрозды пролетают над головой. «Да как они смеют? – думаю я. – Как смеют они летать сегодня?» Сегодня весь мир должен замереть и скорбеть. Рядом с нами стоит кузина Марка. Антикварная скрипка трепещет под ее дрожащим подбородком. Звуки песни Эрика Клэптона «Tears in Heaven» [28] устремляются ввысь, когда несущие гроб опускают крошечный белый ящик все глубже и глубже в сырую землю. Это прекрасная песня, но я ненавижу эту музыку всеми фибрами души. Я переношу весь вес тела в ноги, твердо пригвождая их к земле. Я теряю самообладание, но мне все равно. Я не собираюсь прощаться с нашим маленьким мальчиком. Ни сейчас, ни когда-либо.
Я бросаюсь вперед, расталкивая всех на своем пути. Яростно вырываю скрипку из рук молодой девушки и после этого бросаю ее наземь. Все смотрят на меня: кто-то прикрывает ладонями рот, кто-то охает или перешептывается, но никто не пытается меня остановить. Я бросаюсь на несущего гроб. Я тяну за канаты в его руках в наивной попытке спасти Лоркана от жестокой участи, которую уготовила ему судьба.
Марк хватает меня за талию и оттаскивает. Я отбиваюсь и кричу. Мы вместе падаем на землю: наши тела переплетены, и каждый из нас сломлен не меньше другого.
* * *
– Мы на месте, – произносит Марк, паркуя машину у ворот кладбища.
Я нехотя иду за ним, когда мы проходим через кладбище в поисках одинокого надгробного камня. Он холодный и неприветливый. Непослушный бурьян обвивает нижнюю часть гранитной глыбы. Лоркану бы не понравилось, думаю я. Разумеется, ему бы не понравилось. О чем я только думаю? Ни одному пятилетнему ребенку не должен нравиться его надгробный камень. Все это так неправильно. Он был всего лишь маленьким мальчиком.
Я гляжу на могилу слева от меня. Она в прекрасном состоянии: на ней лежат свежие цветы и множество плюшевых мишек и игрушек. Очевидно, что какая-то убитая горем мать приходит сюда каждый день. Я стираю с лица обильные слезы и пытаюсь прочесть нежную
